Представление о действенности поэтической формы самой по себе отчетливее всего проявляется в рассказах о магических свойствах, которыми якобы обладали стихи, сочиненные не с целью прославления, но, наоборот, с целью поношения. Такие стихи назывались «нид» (níð) Впрочем, значение этого слова не совсем ясно. По-видимому, оно могло означать не только хулительные стихи, но и жердь с насаженной на нее лошадиной головой. Жердь воздвигалась с той же целью, с какой сочинялись такие стихи. В «Саге об Эгиде» так рассказывается о его знаменитом ниде против Эйрика и его жены Гуннхильд. Прежде чем покинуть Норвегию — это было, еще когда Эйрик правил в Норвегии, а не в Нортумбрии, — Эгиль высадился на пустынную шхеру, вблизи норвежского побережья, взобрался на скалу, обращенную к материку, насадил лошадиную голову на орешниковую жердь и сказал: «Я воздвигаю эту жердь и обращаю нид против конунга Эйрика и его жены Гуннхильд, — и он повернул лошадиную голову в сторону материка. — Я обращаю нид против духов, населяющих страну. Пусть они все блуждают без дороги и не находят себе покоя, пока не изгонят Эйрика и Гуннхильд из Норвегии». Потом он всадил жердь в расщелину скалы и вырезал на ней рунами сказанное им заклятие. Несколько раньше в саге приводятся две строфы Эгиля, которые по своему содержанию в общих чертах совпадают с этим заклятием. В этих строфах выдержаны магические числовые соотношения между рунами; в каждом четверостишии по семьдесят две руны — трижды общее количество рун в руническом алфавите. Вероятно, эти строфы и вырезал Эгиль на жерди. Что касается Эйрика, то известно, что он вскоре был действительно вынужден покинуть Норвегию вместе с Гуннхильд и обосновался в Нортумбрии. Там Эгиль и выкупил у него свою голову хвалебной песнью.
В саге рассказывается дальше, что Эгиль вернулся к своим спутникам на корабль, и они вышли в море. Ветер крепчал, и Эгиль сочинил такую строфу:
Ветер храпящий рубит
море лезвием бури,
волны сечет крутые —
дорогу коня морского.
Ветер в одеждах снежных
рвет, как пила, зубцами
крылья морского лебедя,
грудь ему разрывая[30].
Скальдическая поэзия — самая непереводимая поэзия, которая когда-либо существовала. В приведенном выше переводе строфы Эгиля не выдержан обычный скальдичный размер, кеннинги устранены или упрощены, порядок слов тоже упрощен. Все же этот перевод дает некоторое представление о звучности строфы дротткветта и ее насыщенности иносказаниями.
О том, как представляли себе возможные последствия нида, видно из рассказа о скальде Торлейве. Норвежский ярл Хакон отобрал у Торлейва его товары, сжег его корабль и повесил его спутников. Переодетый нищим, Торлейв пробрался в палаты ярла и получил разрешение сказать сочиненные им стихи. Ярлу сначала показалось, что Торлейв прославляет его и Эйрика, его сына. Но вдруг на ярла напал страшный зуд, и он понял, что стихи Торлейва — скрытый нид. Торлейв начал тогда говорить центральную часть своего нида:
Туман поднялся с востока,
Туча несется к западу.
Дым от добра сожженного
Досюда уже долетает…
В палате стало темно, все оружие пришло в движение, многие были убиты, а ярл упал без сознания. У него отгнила борода и волосы по одну сторону пробора, и он долго пролежал после этого больной.
Снорри Стурлуеои рассказывает в «Хеймскрингле» о ниде, сочиненном коллективно всеми исландцами против Датского короля Харальда Синий Зуб и его наместника Биргира в отместку за то, что датчане захватили груз исландского корабля, разбившегося у берегов Дании. Было постановлено собрать по строфе нида «с носа». Коллективный нид — своего рода народное ополчение — должен был, как представляли себе исландцы, доставить немало хлопот датчанам. В сохранившейся строфе этого нида говорится, что Харальда и Биргира видели спаривающихся в образе жеребца и кобылы — высшее оскорбление по тогдашним представлениям. Датский король принял направленный против него нид очень всерьез: он собрался в поход против Исландии. Однако, как рассказывает Снорри, он сначала послал на разведку одного колдуна. Колдун этот подплыл в образе кита к Исландии с востока и увидел, что все горы и холмы полны там духами страны, а когда он заплыл в Вохпна-фьорд, то ему навстречу появился из долины громадный дракон, а за ним — множество дышащих ядом змей, жаб и ящериц. Тогда колдун подплыл к Исландии с севера, но из Эйя-фьорда навстречу ему вылетел огромный орел, а за ним — множество других птиц. Колдун подплыл к Исландии с запада, но из Брейда-фьорда навстречу ему с ревом пошел в брод по морю большущий бык, а за ним — множество духов страны. Колдун обогнул мыс Рейкьянес и хотел подплыть к Исландии с юга, по тут навстречу ему вышел великан с железной палицей, а за ним — много других страшилищ. А дальше на восток — песчаный берег и сильный прибой, так что боевым кораблям не пристать, как сообщил колдун. Харальд Синий Зуб вернулся со своим флотом восвояси не солоно хлебавши. Дракон, орел, бык и великан — объясняет Снорри — это четыре наиболее выдающихся исландца того времени: Бродд-Хельги, Эйольв Вальгердарсон, Торд Геллир и Торрод Годи. Вот почему дракон, орел, бык и великан — духи-хранители Исландии и эмблема ее независимости. Они изображены на стене здания альтинга, исландского парламента, в Рейкьявике. Дракон, орел, бык и великан — это государственный герб Исландской республики.
О том, насколько всерьез принимались хулительные стихи, свидетельствуют также многочисленные сообщения об убийствах в отместку за них. Даже один христианский миссионер не преминул убить двух исландцев, сочинивших о нем нид. Наконец, о том, насколько всерьез принимался нид, свидетельствует запрещение в «Сером гусе» — древнеисландском своде законов — сочинять, исполнять или заучивать хулительные стихи под страхом объявления вне закона или штрафа в зависимости от объема стихотворения. Стихи о женщине, т. е., конечно, определенной женщине, так как вымышленных женских образов или «женщины вообще» в стихах быть не могло, — тоже были запрещены по закону. По-видимому, считали, что такие стихи могут подействовать как приворот или нанести телесный ущерб женщине. Правда, такие стихи все же сочинялись…
Последняя вспышка веры в магическую силу поэтической формы была в Исландии в XVII в., когда возникло множество народных сказок о магических стихах так называемых сильных поэтов. В сказках этих рассказывается о том, как строфа «сильного поэта» вызывала проказу или другую тяжелую болезнь, даже смерть, поднимала мертвеца из могилы и т. д. Такие строфы обычно импровизировались, причем считалось, что, если человек сможет сразу же ответить на обращенные к нему стихи, подхватив рифму или завершив строфу, то тем самым магическое действие стихов парализовалось. Сочинялись также длинные стихотворения, которые были по существу заклинаниями. Многие такие стихи сохранились. «Сильным поэтом» считался, в частности, Хатльгрим Пьетурссон, наиболее знаменитый исландский поэт XVII в., автор рим, сатирических стихов и особенно псалмов и вообще религиозной поэзии. В народной сказке рассказывается, что однажды Хатльгрим убил своим четверостишием лисицу, которая причиняла много вреда. Он увидел ее в окно церкви во время службы — он был священником — и не мог удержаться от того, чтобы сочинить о ней тут же уничтожающее четверостишие.
И форма, и содержание, и функция скальдической поэзии очень своеобразны. Но есть у этой поэзии еще одна черта, по ней она и называется поэзией скальдической, или поэзией скальдов, и, в сущности, именно эта черта — основная: все скальдические стихи приписываются определенным скальдам, или авторам, и все древнеисландские стихи, приписываемые авторам, — это и есть скальдические стихи. Возможно, правда, что автор скальдического произведения был забыт или что оно приписывалось не тому, кто его в действительности сочинил. Но в отношении всех скальдических произведений — и только в отношении них! — непременно подразумевалось сознательное индивидуальное авторство. Эддическая поэзия никогда не приписывалась определенным авторам. Прозаические произведения в дописьменное время тоже никогда не приписывались определенным авторам. С появлением письменности в Исландии появляются и прозаические произведения, авторы которых известны. Но известны эти авторы только случайно, и авторы огромного большинства древнеисландских прозаических произведений неизвестны. Это и понятно: существовало понятие «автор стихов», и оно выражалось словом «скальд», но понятия «автор» не существовало, и не было такого слова. Соответственно есть в древнеисландском языке слово «сочинять стихи» (yrkja), но нет слова «сочинять».
Разумеется, древнеисландское слово «скальд» и современное «поэт» совсем не однозначны. Быть «скальдом» не значило обладать душевным обликом «поэта» — фантазера, мечтателя и т. д. Сочинять стихи было просто уменьем, таким же как стрелять из лука, плавать, ездить верхом, и все эти уменья назывались тем же словом, что и поэтическое искусство, а именно — словом íþrött. В современном исландском языке это слово означает «спорт» или «физическая культура». Скальд сознавал себя автором своих стихов, гордился ими и даже замечал заимствование из своих стихов у другого скальда, как об этом свидетельствует название одного скальдического произведения — «драпа с украденным припевом» (stolinstefja). Но скальд осознавал поэтическое творчество только как владение поэтической формой. Другими словами, это было не полностью осознанное авторство.
Таким образом, в древнеисландской литературе становление осознанного авторства еще не завершилось. Оно развилось в поэзии раньше, чем в прозе, но в поэзии определенного характера. До того как оно возникло в скальдической поэзии, где оно еще неполноценно, его не было нигде. Процесс его возникновения был несомненно сложен и длителен и происходил еще в дописьменное время. Тем не менее основные черты этого процесса очевидны.