И, в сущности, почему бы действительно не продолжать считать «саги об исландцах» своего рода правдой? Ведь всякое повествование о фактах, даже рассказ очевидца о событии, которое произошло за несколько минут до рассказывания, — не копия, снятая с фактов с математической точностью, а большее или меньшее отклонение от фактов, т. е., строго говоря, вымысел. Однако такой рассказ считается правдой, если степень его отклонения от фактов не превышает той, которая по господствующим представлениям допустима в данном жанре. Отличие правды «саги об исландцах» от правды современного исторического исследования только в степени отклонения от фактов, допустимых в соответствующих жанрах.
Странно, однако, что убеждающая сила «саг об исландцах» действует и в противоположном направлении. Насколько слепо все в Исландии верили в то, что эти саги — чистая правда, настолько же слепо верят сейчас некоторые ученые, особенно немецкие, в то, что саги — художественный вымысел и ничего больше. Роль устной традиции в создании «саг об исландцах» они полностью отрицают. За сознательное художественное мастерство принимается то, что на самом деле было стремлением к правде в ее архаичном понимании. Исключительная обстоятельность «саг об исландцах», обилие имен и прочих сведений, не необходимых для понимания действия, — все это истолковывается как сознательный литературный прием, аналогичный приемам мастеров романа нового времени. Как сознательный литературный прием истолковывается иногда даже то, что в саге сообщаются факты, из которых для современного читателя выясняется психологическая ситуация, явно непонятная для автора саги: он якобы нарочно притворяется, что не понимает ситуации, и тем самым делает ее изображение особенно объективным.
На том, что «саги об исландцах» — это романы, особенно настаивал датский критик Рубов, который утверждал даже, что прообразом для этих саг послужили французские рыцарские романы[40]. В концепции Рубова, как и в работах некоторых современных датских ученых, проглядывает стремление умалить роль авторов исландских саг. Между тем современным исландским ученым, наоборот, кажется, что, истолковывая «саги об исландцах» как романы, как плоды сознательного художественного вымысла, они реабилитируют творческий гений своих предков, доказывают, что их предки были в не меньшей степени творцами, чем авторы романов нового времени. Однако против своего желания эти ученые совершают большую несправедливость по отношению к создателям «саг об исландцах». Творческий гений исландского народа в том больше всего и проявился, что, несмотря на архаичность характерного для «саг об исландцах» «реализма правды», саги эти — одна из высочайших вершин в мировой литературе. Ведь архаическая ступень литературного развития, особенно в ее наивысшем проявлении, может обладать чертами, которые не только прекрасны сами по себе, как прекрасен «реализм правды» «саг об исландцах», но и неповторимы в дальнейшем развитии. Ни в каком историческом романе нет той растворенности автора в своем произведении, той объективности и убеждающей силы, которые есть в любой «саге об исландцах». Ни один исторический роман не занимает такого места в мировой литературе, какое занимает «Сага о Ньяле». «Лживые саги» создаются и будут создаваться. «Саги об исландцах» никогда больше созданы не будут.
В «королевской саге», называемой «Гнилая Кожа», рассказывается о молодом исландце, который забавлял норвежского короля Харальда Сурового разными сагами, и в том числе в продолжение тридцати вечеров — сагой о походах самого этого короля. По его словам, он слышал эту сагу от бывшего дружинника короля на альтинге, куда рассказчик ездил каждое лето и заучивал сагу по частям. В своем роде это единственное свидетельство о том, как бытовали саги в устной традиции. Но речь здесь идет о «королевской саге», а не о «саге об исландцах». В известном сообщении «Саги о Стурлунгах» о том, как в 1119 г. на свадьбе в Рейкьяхоларе рассказывались саги, речь идет о «лживых сагах». О том, что представляла собой устная традиция, которая послужила материалом для «саг об исландцах», и как она бытовала, никаких свидетельств, в сущности, нет.
Гораздо лучше известно, как бытовали письменные саги в Исландии, и в том числе «саги об исландцах»[41]. Уже в XIII в. саги списывались и переписывались в большом количестве, и это можно объяснить, конечно, только тем, что на письменные саги был большой спрос. По-видимому, обычай чтения саг вслух стал распространяться в Исландии уже во второй половине XIII в. Этот специфически исландский обычай наложил отпечаток на всю культуру исландского народа. Чтение саг вслух было любимым народным развлечением в Исландии в продолжение около семисот лет и окончательно прекратилось только совсем недавно. Жизнь на исландских хуторах менялась в продолжение веков застоя и упадка очень мало. Поэтому основные черты этого народного развлечения оставались, по-видимому, те же. Внешний вид сохранившихся рукописей позволяет заключить, что они отнюдь не всегда писались в монастырях или в домах богатых и знатных людей. Сохранились рукописи, которые явно были во владении бедных людей и в очень усердном употреблении. По сообщениям более поздней эпохи известно, что существовали профессионалы, которые записывали саги и римы, ходили зимой с хутора на хутор и читали саги и пели римы. Собравшиеся на хуторе слушали и в то же время сучили шерсть, вязали и т. д. Таким образом, слушанье саг и рим было важным фактором крестьянского хозяйства. Известно, что особой популярностью пользовались «саги об исландцах». Из всех саг только они до сих пор популярны в Исландии. Продолжая жить в народе на всем протяжении его истории, они как бы перебросили мост из его прошлого в его настоящее.
Причины особой популярности «саг об исландцах» в исландском народе очевидны. В сагах этих рассказывается о предках исландцев. Многие исландцы возводили или возводят свой род к тому или иному персонажу «саг об исландцах». В сагах этих рассказывается о золотом веке Исландии, той поре, когда исландский народ был свободным и независимым и жил сравнительно богато. В долгие века застоя и упадка память о веке саг была для исландцев самым дорогим наследием. В противоположность «королевским сагам» и скальдическим хвалебным песням «саги об исландцах» предназначались не для иноземных правителей, а для исландского народа. В сагах этих сочувствие автора часто явно не на стороне знатных и богатых. Герои таких популярных саг, как «Сага о Греттире» и «Сага о Гисли», — изгнанники, все потерявшие, объявленные вне закона и скрывающиеся от преследования. В «Саге о людях с Льосаватна» звучит осуждение богатого и знатного хёвдинга Гудмунда Могучего и насмешка над ним. Рабы и рабыни в ряде случаев изображаются в «сагах об исландцах» как люди не менее достойные, чем хёвдинги. Таков, например, раб Асгаут из «Саги о людях из Лаксдаля». Бедняки оказываются подчас благороднее богатых в «сагах об исландцах». Когда в «Саге о Гисли» Бёрк требует от зависимого от него бедняка Ингьяльда, чтобы тот выдал ему Гисли, Ингьяльд отвечает: «У меня худая одежда, и мне все равно, успею ли я ее сносить, — но я скорее умру, чем оставлю Гисли в беде и выдам его». Все это находило отклик в исландском народе, и особенно когда эпоха «народовластия» кончилась и начались века гнета и нищеты. Современные исландские историки считают даже, что «саги об исландцах» были проявлением сознательной борьбы против норвежского короля, церкви и местных крупных хёвдингов[42].
Популярность «саг об исландцах» в Исландии объясняется, конечно, также тем, что действие в этих сагах всегда связано с определенной исландской местностью, которая легко может быть отождествлена. В Исландии нет древних архитектурных памятников. Но в ней очень много долин, рек, ручьев, гор, скал и других объектов природы, связанных с действием в «сагах об исландцах». Единственный материальный памятник в Исландии — это природа. Вся Исландия — это исторический памятник. Одно из наиболее знаменитых мест, связанных с «сагами об исландцах», — это хутор Бергтоурсхвотль на юге Исландии. Здесь жил и был сожжен Ньяль вместе со своей семьей. Жилой дом на хуторе несколько полинял, но он, конечно, совсем не древний. Опрятно одетая хозяйка, в очках и старомодной прическе, сидя на кухне рядом с электрической плитой и холодильником, отпускает приезжим бензин — тут на хуторе есть заправочная колонка. Как все пожилые исландские крестьянки, хозяйка похожа на почтенную учительницу из солидного женского учебного заведения. Впрочем, женщин на исландских хуторах сейчас очень мало — большинство их переехало в город. Хутор расположен на маленьком возвышении посреди широкой и голой равнины, с которой в ясные дни отовсюду видны горы, окружающие ее с севера и востока. Нигде вокруг нет ни возвышений, ни лощин, ни деревьев. Только луга и кое-где хутора. На юге маячат вдали силуэты скал островов Вестманнаейяр. Но океана не видно, хотя он недалеко отсюда.
Не менее знаменит хутор Хлидаренди, где жил Гуннар, друг Ньяля. Черная собака Саум (так звали собаку Гуннара и с тех пор — всех собак на этом хуторе) встречает тут посетителя лаем, но, как все исландские собаки, не кусается и позволяет себя погладить. Старик хозяин — его зовут Хельги Эртлендссон — живет в небольшом довольно новом доме, в более старых домах сложено сено. Тут же рядом — церковь и совсем новый летний домик, где живет летом сын хозяина. Хельги небольшого роста, и у него румяное, энергичное и красивое лицо. Он считает себя прямым потомком Гуннара, называет его «мой родич Гуннар» и знает о «своем родиче» все до последней мелочи, хотя их разделяет без малого тысяча лет. Несмотря на то, что ему за семьдесят и он сильно хромает, он очень охотно ведет посетителя на то место, где, по его мнению, стоял дом Гуннара, — он тут сам производил раскопки и что-то нашел — показывает камни, которые враги Гуннара использовали, чтобы стащить веревками крышу с дома, и места, связанные с жизнью Гуннара. У Хельги по меньшей мере то общее с авторами древних саг, что он также не считает себя ученым археологом, как те не считали себя авторами замечательных художественных произведений. Такие ученые, как Хельги, всегда были в стране, и они очень типичны для культуры Исландии.