«Книга о заселении страны» сообщает еще ряд имен и подробностей, которые здесь опущены. Так, там приводятся имена отцов, дедов и прадеда Ингольва и Хьёрлейва, жены, сестры и потомков Ингольва, сыновей ярла Атли, пяти ирландских рабов Хьёрлейва, рассказывается, как побратимы поссорились с сыновьями ярла и сражались с ними, почему Лейва стали называть Хьёрлейвом, как его ирландские рабы утоляли жажду смесью муки и масла, как именно был убит Хьёрлейв, и, конечно, о границах заимки Ингольва. В древнеисландских памятниках часто бывает столько имен и подробностей, что, с нашей, современной, точки зрения, нить рассказа теряется. Эти памятники были рассчитаны на более цепкую память и более конкретное мышление, чем наши.
На том месте, где одиннадцать веков тому назад поселился Ингольв, в центре Рейкьявика, на холмике, стоит бронзовый памятник, покрытый темно-зеленой патиной. Ингольв, в остроконечном шлеме и кольчуге, опирается левой рукой о копье, а правой о драконью голову — нос ладьи, на которой он приплыл сюда. Внизу видны дома города, корабли в гавани, широкий залив океана и за ним большая гора, возвышающаяся над заливом, — Эсья. Она видна почти отовсюду в городе. Именем Ингольва названа другая гора, величественная и суровая, — по преданию он был похоронен в ней. Она довольно далеко от Рейкьявика.
Исландские первопоселенцы — это видно, в частности, из рассказа об Ингольве — были люди исключительно смелые и решительные. Они хорошо владели оружием и не давали ему ржаветь, искусно водили свои ладьи только по солнцу и звездам, не боялись никаких трудностей. Их ладьи с резными и окрашенными или позолоченными драконьими мордами на носу были не только великолепны как произведения искусства, но и прекрасно приспособлены к длинным походам в океане. Первое в истории Европы переселение через океан в необитаемую страну — великий подвиг исландцев. Правда, еще раньше до Исландии доплывали ирландские отшельники, а может быть и другие мореплаватели. Некоторые cчитают, что самый северный остров мира, упоминаемый латинскими авторами под названием Крайняя Фула (Ultima Thule), и был Исландией. Но даже если бы это было так, только исландцам удалось превратить легендарный остров в обитаемую страну. Не меньшим их подвигом: было открытие и заселение Гренландии в конце X в. (колония эта вымерла в XV в.) и открытие — за полтысячелетия до Колумба! — Северной Америки и попытка ее заселения[5]. Среди народов-мореплавателей исландцы по праву могут претендовать на одно из самых первых мест в мире.
Из рассказа об Ингольве можно также составить себе некоторое представление о социальном и этническом составе исландских первопоселенцев. Рабы в Исландии часто убегали от своих хозяев или получали от них свободу. Историки утверждают, что рабовладение не играло существенной роли в исландском обществе с самого начала, а к концу XI в. исчезло совсем. В «Книге о заселении страны» рассказывается, что, когда швед Гардар Сваварссон, еще до Флоки, перезимовал в Исландии, у него там сбежал один человек по имени Наттфари, и с ним — раб и рабыня. Так что, в сущности, эти люди были самыми первыми поселенцами в Исландии, а не Ингольв. Но Ингольв принадлежал к знатному роду, поэтому в древнеисландских источниках ему отдано предпочтение. Таким образом, первые исландцы были люди разного социального происхождения. К концу эпохи заселения страны, т. е. к 930 г., исландцев стало, по-видимому, уже несколько десятков тысяч — примерно столько же, сколько их было в начале XIX в.
Этническое происхождение исландских первопоселенцев тоже не было единообразным. Около 85% было из Норвегии. Большинство — из западной Норвегии, но многие — из восточной Норвегии, кое-кто — из Швеции и Дании. Некоторые, в частности многие рабы, были кельтского происхождения или жили среди кельтов до переселения в Исландию. Возможно, что среди рабов были и славянского происхождения. В результате переселения в Исландию и жизни в ней из всех этих элементов образовался исландский народ. Время от времени, однако, в ученом мире возникают теории, объясняющие своеобразие Исландского народа своеобразием какого-то другого народа. Так, норвежцы склонны считать, что исландцы — это просто норвежцы. Но один норвежец опубликовал недавно двухтомный труд, в котором он доказывает, что все скандинавы, в том числе исландцы, — это просто датчане (язык всех скандинавов действительно называли иногда в древности «датским языком», и это — основной довод в пользу данного положения)[6]. Особенно часто говорят о предполагаемой роли кельтской (ирландской) примеси в исландцах. Ею, в частности, принято объяснять то, что среди исландцев меньше светловолосых, чем среди норвежцев, и немало голубоглазых, но темноволосых. А один исландец выпустил недавно труд, в котором утверждает, что выходцы из Норвегии, появившиеся в Исландии в конце IX в., образовали только верхушку исландского общества и вскоре растворились в нем, тогда как в основном исландцы — это просто ирландцы, которые якобы населяли Исландию еще до этого (но уже тогда говорили по-норвежски!). Между тем другой исландец раньше выдвинул теорию, согласно которой исландцы — это просто герулы (такое племя когда-то жило на юге Швеции и потом исчезло). Все эти теории основаны на наивном представлении, что своеобразие народа — это нечто неизменное, вечное. На самом деле своеобразие народа — это, конечно, плод его истории. Поэтому, хотя это и слишком очевидно, чтобы быть убедительным для ученого мира, все же вероятнее всего, что исландцы — это исландцы и ничего больше.
В истории народов бывают эпохи наиболее интенсивного и самобытного творчества — эпохи расцвета культуры. Они накладывают отпечаток на всю позднейшую историю культуры данного народа, а также тех народов, которые оказались в сфере его культурного влияния. Так, например, эпоха расцвета греческой культуры наложила отпечаток на позднейшую историю культуры не только Греции, но и всей Европы. Степень расцвета культуры не стоит в прямом соответствии с общим развитием общества, а также с развитием его материальной основы, его цивилизованностью: произведение, написанное гусиным пером при тусклом светильнике, может быть плодом более интенсивного и самобытного творчества, чем написанное авторучкой при электрической лампе. Все же обычно расцвет культуры народа происходит в эпоху, когда есть хоть гусиные перья, есть письменность и уже сложилось государство, в рамках которого формируется культура народа. Не так было в Исландии. Эпоха наибольшего расцвета культуры в Исландии — это самое начало истории исландского народа, эпоха дописьменная и догосударственная.
Историки еще долго будут спорить о том, что представляло собой исландское «народовластие», т. е. то общество, которое просуществовало в Исландии с эпохи ее заселения и до середины XIII в. Но несомненно, что такого общества не было в других странах, история которых известна. Своеобразие исландского «народовластия» заключалось, по-видимому, в парадоксальном сочетании того, что обычно не встречается на одной ступени развития.
В древнеисландском обществе, в частности в так называемый век саг, или в первый век существования «народовластия» (примерно 930–1030 гг.), господствовал героический и воинственный дух, унаследованный исландцами от эпохи викингов[7]. Он ярко выражается в бытовавших в то время в Исландии героических сказаниях и в поэзии, сохранившейся от того времени. Но практически этот воинственный дух находил выход только в кровной мести — обычае, унаследованном исландцами от родового общества и занимавшем большое место в их жизни. В викингские походы ходили только некоторые исландцы, а в XI в. эти походы вообще прекратились и вскоре стали легендой. Никакого войска в Исландии не было. Никаких войн исландцы не вели. Век саг был, как устанавливают историки, веком мирного и всестороннего хозяйственного прогресса. Пастбища в стране еще не были истощены, и овцеводство — уже тогда основа хозяйственной жизни страны — процветало. К тому же у исландцев еще было достаточно кораблей для подвоза из Норвегии всего, чего им не хватало, — хлеба, леса и т. д. Впрочем, плавникового леса было тогда много и в Исландии, и постройки из него были гораздо роскошней, чем исландские постройки последующей эпохи. По подсчетам историков, в течение века саг население Исландии удвоилось. Исландцы жили мирной трудовой жизнью и несомненно ценили мир, как об этом лучше всего свидетельствует знаменитая речь годи Торгейра, в которой он, несмотря на то что сам был язычником, настоял на компромиссе между язычниками и христианами в целях сохранения мира внутри страны. Воинственный дух эпохи викингов странно сочетался в Исландии с жизнью мирных овцеводов.
В исландском «народовластии» продолжали жить институты родового общества. Поселенцы, приехавшие на одном корабле, объединялись в «хрепп» — что-то вроде сельской общины. Свободные общинники — «бонды» — составляли основную массу населения. Все члены общества обладали одинаковыми правами и одинаково участвовали в решении общих дел на своих вечах — «тингах», которые происходили весной и осенью. Выделявшаяся из среды бондов родовая знать — «хёвдинги» — еще не противостояла бондам как правящий класс. Всякий хёвдинг был в то же время бондом, и рядовые бонды не зависели экономически» от хёвдингов. Из хёвдингов выбирался жрец — «годи», власть которого была основана на доверии к нему и его авторитете. Как в родовом обществе, человек пользовался почетом и авторитетом в соответствии со своими действительными достоинствами, а не в силу своего чина или должности. Годи не имел в своем распоряжении никаких средств принуждения. Если он не оправдывал доверия бондов, его смещали. В то же время община годи — «годорд» — не была связана с определенной территорией, так что каждый бонд мог сам выбрать, к общине какого годи он принадлежит. Годи содержал капище на средства, собранные у членов годорда, поддерживал мир в своем годорде, предводительствовал на жертвенных пирах и на тинге, надевая на руку священное кольцо, которое обычно лежало на алтаре в капище.