Сегодня вновь происходит слияние идеологии и государственной власти. Об этом свидетельствуют, во-первых, альянс президента с патриархом (несмотря на кажущиеся или реальные конфликты), а во-вторых – наличие обладающей конституционным большинством в парламенте «партии власти», председатель которой (Дмитрий Медведев) по существу назначается президентом (Владимиром Путиным). Если в советское время для успешной карьеры почти необходимо было быть членом КПСС и посещать партсобрания, то в наши дни карьерному аппаратчику, возможно, скоро придется не только быть членом «Единой России», но и регулярно ходить в церковь.
Восстановление храма Христа Спасителя, законченное в 2000 году, ознаменовало начало процесса нового слияния церкви и власти (на тот момент еще только московской). Суд над Pussy Riot наглядно демонстрирует завершение этого процесса. Политический перформанс в главном православном соборе России судит государственная власть за нарушение церковных правил и оскорбление чувств верующих.
Культура три
Продолжать сопоставления можно бесконечно, но стоит задуматься, каким мог бы быть выход из этой карусели. Был момент, когда я решил прислушаться к голосу критиков и задать себе вопрос: если русская культура не исчерпывается чередованием культур 1 и 2, как я сам утверждал, то какой могла бы быть культура 3?
Я начал рассуждать так. Из культурной антропологии (в частности, из работ В.В. Иванова) известно, что бинарные структуры являются более архаичными, чем трехчастные. Поэтому усложнение концепции, движение от двухчастной модели к трехчастной соответствует общей логике истории культуры. Следуя марксистско-гегелевской традиции, культуры 1, 2 и 3 можно рассматривать в терминах тезис – антитезис – синтез.
Каковы главные достижения 74 лет советской цивилизации? Коллективизация и индустриализация, если судить по сегодняшнему состоянию экономики, полностью провалились. Успешных государственных программ в активе СССР не так много: всеобщая грамотность, физическая и математические научные школы [1] , ракетное вооружение и освоение космоса. Практически все эти достижения имеют отношение к войне. Ракеты и космос, помимо войны, связаны с так называемым «русским космизмом»: создатель советских ракет и всей космической программы Сергей Королев находился под влиянием «Философии общего дела» Николая Федорова.
В круг философов «русского космизма» – круга идей, возникшего в том числе и под влиянием трудов Николая Федорова, – иногда включают таких разных мыслителей как П.А. Флоренский и В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев и С.Н. Булгаков, В.И. Вернадский, К.Э. Циолковский, А.Л. Чижевский и другие. В упрощенном виде идеи Федорова можно изложить так. Человечество занято враждой и взаимным истреблением вместо того, чтобы осознать наличие двух своих главных врагов: природы и смерти. Разум есть самосознание природы, поэтому, объединившись против враждебной природы, люди смогут превратить ее из врага в союзника.
Победа над смертью, учил Федоров, – более сложная задача, но даже если эта задача неразрешима или разрешима в бесконечно далеком будущем, она необходима для объединения людей вокруг «общего дела». Развитие науки и техники, если оно не посвящено духовной цели, остается бесцельным упражнением. Если человечество поставит себе целью не только преодолеть смерть, но и возродить к жизни всех умерших людей, то тем самым будет исполнено христианское чаяние о «грядущем телесном воскресении». Идея освоения космоса была лишь побочной темой философии Федорова: когда человечество преодолеет смерть, лишь в космосе найдется место для размещения всех воскрешенных людей.
В философии Федорова есть элементы, которые многим сегодняшним читателям покажутся совершенно дикими, – проповедь самодержавия, идея победы над половым инстинктом, влияние целомудрия на земледелие [2] и т. п. Тем не менее некоторые идеи Федорова оказались пророческими. Главная из них – мысль, что природа должна из врага человечества стать его союзником, а для этого все люди должны быть объединены «общим делом», – лежит в основе всех современных экологических теорий.
Может быть, именно идея некоего «общего дела» могла бы стать основой гипотетической российской культуры 3? А учитывая, что именно русский религиозный философ первым начал формулировать современную экологическую проблематику, может быть именно создание экологически ответственной цивилизации и должно быть тем делом, в котором России предстоит стать мировым лидером? Тем более что у России был период, когда она была включена в мировую повестку в качестве если не лидера, то, по крайней мере, одного из важнейших участников.
Я имею в виду русский авангард 1910–1920-х годов. У этого движения существовала глубокая связь с русским космизмом. Можно даже сказать, что оно было его прямым наследником. Некоторые идеи Эль Лисицкого прямо перекликаются с текстами Федорова, а некоторые утопические предложения Циолковского реализованы в уже упоминавшемся дипломном проекте Георгия Крутикова (1928).
Может быть, если нам удастся пересмотреть свое циничное отношение к экологической проблематике и негативное – к русскому авангарду, то у России появится возможность снова занять лидирующую позицию в мировой повестке дня?
Культурологические теории
Честно говоря, эта экологически-авангардная культура 3 кажется мне сейчас утопией. Убедительного ответа на вопрос, заданный в подзаголовке этого эссе, у меня сегодня нет. И я решил посмотреть, какие модели, созданные историками, писателями, социологами, журналистами, экономистами и философами, применимы к современной российской ситуации. Их краткий обзор даст нам по крайней мере несколько ответов, из которых можно выбирать.
Авторов всех теорий прошлого и будущего России можно грубо разделить на две группы: «самобытники» и «западники». Самобытников, в свою очередь, я бы разделил на «положительных» и «отрицательных». Положительные самобытники – это те, кто, веря в уникальность российской культуры, считает, что именно Россия должна указать путь Западу. Они призывают Россию, говоря словами А.С. Хомякова, «стать впереди всемирного просвещения». «Отрицательные» самобытники тоже верят в уникальность российской культуры, но считают Россию жестокой, бесчеловечной и при этом неисправимой.
Западников тоже можно разделить на две группы. И та и другая группа считают Запад моделью, которую Россия должна взять за образец. Но те, кого я бы назвал «потом-западниками», рассматривают Россию как одну из стран третьего мира, вроде Индии или Пакистана: у нее есть возможность стать «цивилизованной», но путь к цивилизации будет долог и труден. Те же, кого хочется назвать «уже-западниками», концентрируются на тех периодах российской истории, когда страна демонстрировала либеральное развитие (Древний Новгород, эпохи Ивана III, Александра II). Эпохи же с противоположным вектором развития они считают отклонением или «откатом». Для них Россия – это «испорченная» Европа, которую можно «починить».
Вот имена, о которых мне сегодня хотелось бы поговорить. Список выглядит случайным, его участники сильно различаются и по профессиям, и по степени известности, и по уровню влияния на культуру. Но это имена, которые мне интересны в данный момент: 1) Алексей Кара-Мурза, 2) Максим Кантор, 3) Карл Поппер, 4) Владимир Лефевр, 5) Айн Рэнд, 6) Дуглас Норт, 7) Александр Янов.
1. Алексей Кара-Мурза – философ, политолог и историк. Родился в Москве, окончил Институт стран Азии и Африки МГУ. Доктор философских наук. Академик Российской академии гуманитарных наук. В своей статье «Между Евразией и Азиопой» он анализирует «цивилизационный» и «стадиальный» подходы к пониманию прошлого и будущего России: «Самобытничество, как известно, настаивает на теме принципиальной цивилизационной особости России, а стало быть, попытки подражательства инокультурным образцам (в первую очередь западным) приводят лишь к искажению, опошлению и деградации культурно-цивилизационной сущности России. Западническое же мышление явно предпочитает вести разговор в стадиальной („формационной“) логике, подчеркивая „недоразвитость“ (с элементами патологии) России на пути поступательного развития некоей универсальной цивилизации».
Проанализировав большое количество текстов как самобытников, так и западников (от авторов XIX века до наших современников), Кара-Мурза проходит к выводу, что лучшие представители обоих направлений отвергали экстремизм и настаивали на необходимости синтеза. Автор приводит слова С.Л. Франка о Пушкине, у которого Франк видит «сочетание „европеизма“, резкого отталкивания от культурной отсталости России, с напряженным чувством любви к родине и национальной гордостью». Кара-Мурза считает, что, «лишенная национального своеобразия, Россия как раз и не попадет „в Европу“, а, напротив, лишится своего законного места в европейской культуре, ибо станет для этой Европы неинтересной и ненужной».
Но у такого синтеза есть опасность взять худшее у каждой стороны и породить монстра – Азиопу, по слову П.Н. Милюкова. Этот монстр, по формуле А.И. Герцена, которого цитирует Кара-Мурза, будет сочетать бесчеловечность «подлой фигуры немецкого бюралиста» со «звериной безраскаянной жестокостью восточного раба и византийского евнуха».
Выход из «кармического круга» противостояния хаоса и деспотизма, считает автор, возможен: «Эта возможность связана с опознанием „Азиопы“ как общего врага и реформаторами-западниками, и теми неопочвенниками, которые озабочены сохранением и развитием русского цивилизационного генотипа; с демифологизацией на этой основе взаимных упреков в „варварстве“; с рациональным социологическим определением всей совокупности субъектных форм „нового варварства“ и их последующей маргинализацией совместными усилиями гражданского общества на периферию социальной жизни».
Можно согласиться с культурологом-эмигрантом Владимиром Вейдле, которого также цитирует Кара-Мурза: «Безоговорочное и непримиримое противопоставление России Западу, Запада России есть ядро идейного комплекса, любопытного прежде всего тем, что его создали и дружно развивали ни в чем другом не согласные между собой умы: исключительные приверженцы всего русского в России и фанатические поклонники Запада на Западе». И те и другие, считает Вейдле, в равной степени поражены одним и тем же болезненным ощущением – «стремятся возвеличить „свое“ путем умаления „чужого“, не понимая относительности различия между своим и чужим».