зни. Его страсть к театру на самом деле форма страсти, собственно, к жизни.
Конечно, он хотел быть актером, после восьмого класса начал учиться в студии при Горьковском ТЮЗе, которую бросил из-за смерти отца. Надо было помогать семье, устроился на завод строгальщиком, перейдя в вечернюю школу. Это был знак свыше, но юный Смелянский его не разгадал и – сделал вторую попытку стать актером. Господь уберег его и во второй раз. Между провалом при поступлении на актерский факультет Школы-студии при МХАТ СССР в 1960 году и его нынешним творческим состоянием – огромный путь, требовавший помимо природного таланта сконцентрированности воли, работоспособности и, конечно, удачи.
Мы подружились без малого сорок лет назад, в 1973 году, в редакции журнала «Театр», умещавшейся в ту пору в трех комнатах на Кузнецком Мосту. Я знал его еще с конца 60-х годов, он стал московской знаменитостью, защитив диссертацию о драматургии М.А. Булгакова в 1972 году. Но сблизились мы именно в 73-м после яростного – до крика – спора из-за того, как надо ставить Шекспира. Вернувшись из поездки в Киров, нынешнюю Вятку, куда он ездил смотреть спектакли местного Театра юного зрителя, он начал ругательски ругать меня за мою рецензию на «Гамлета» в постановке Евгения Минского, который был тогда главным режиссером Кировского ТЮЗа. Ругал со страшной силой, словно речь шла о жизни и смерти. И я отвечал ему без моей нынешней дипломатической уклончивости. Надо сказать, что такой страстью, темпераментом и открытостью отличались все наши редакционные споры о театре. Правду, и ничего кроме правды, и еще кроме правды… Театр был для нас больше и важнее, чем жизнь, и мы могли ругаться и спорить часами. Журнал «Театр» с конца 60-х годов был тем местом, где молодой литературовед из Горького начал печатать свои первые статьи в столичной прессе, которые принесли ему всесоюзную известность. Это были счастливые годы журнала «Театр», он был средоточием первоклассных авторов и редакторов, которые во многом определяли умонастроения «читающей России». И Смелянский стал одним из лучших театральных писателей страны. Настоящий шестидесятник, он ценил искренность и правдивость художественного высказывания, что не мешало ему участвовать в создании одного из самых ярких театральных спектаклей начала 70-х годов – шекспировскую «Двенадцатую ночь» режиссер Борис Наровцевич и художник Сергей Бархин в Горьковском ТЮЗе поставили в ту пору, когда А. Смелянский работал в нем завлитом.
Ярко выраженный лидер, солист, чьи телевизионные монологи уже вошли в историю русской культуры вместе с блистательными работами Ираклия Андронникова и Юрия Лотмана, он умеет раствориться в коллективной работе, с максимальной отдачей работая на результат. Именно поэтому, пять лет проработав в Центральном театре Советской Армии, с 1980 года он становится ближайшим сотрудником Олега Ефремова, возглавив литчасть МХАТа, с которым он неразрывно связан уже более 30 лет. Он стал идеологом и летописцем этого театра, вместе с И. Соловьевой и сотрудниками Комиссии по наследию К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко открыв нам не просто подлинное завещание гениев русской сцены, но и высокую трагедию их судьбы.
Но при всем этом он сохранил способность радоваться тому, как замечательно работает новая сантехника в общежитии студентов Школы-студии при МХТ, которой он увлеченно руководит уже более десяти лет. Высокий интеллектуал, он точно знает, что в театре и в школе не бывает мелочей. Так и живет. А поздравлять его с юбилеем будем только завтра.
Декабрь 2012
Избранник судьбы
3 декабря 2012 года в Нью-Йорке в галерее «АВА» открылась выставка, на которой впервые во всей своей полноте представлена художественная коллекция Фонда Михаила Барышникова, выдающегося танцовщика и драматического актера. Эта презентация стала своеобразным продолжением «Русского дня» на Нью-Йоркской фондовой бирже, участники которой – Фонд прямых инвестиций и «Северсталь» – стали спонсорами этого события. Потенциальные инвесторы в российскую экономику, приехавшие в галерею Анатолия Бекермана сразу после дискуссий на Уолл-стрит, не могли не поддаться обаянию и Барышникова, и его художественных предпочтений.
«Искусство, с которым я живу» – название выставки отражает послание, которое в нее заложено. Эта коллекция – не столько страницы истории искусства, сколько отражение судьбы самого собирателя, его интересов, вкусов друзей, которые дарили ему предметы старины. Естественно, что основу коллекции составляют произведения русского искусства, прежде всего конца XIX – первых десятилетий XX века, когда мир открывал для себя Россию. Вслед за великими русскими романами Толстого и Достоевского, вслед за прозой и драматургией Чехова настало время русских композиторов, живописцев, танцовщиков и хореографов, театральных новаторов, дерзких кинематографистов. Собранная в Америке и Европе, коллекция Барышникова существует в контексте русской культуры, отражая ее различные грани. Работы Н. Гончаровой, А. Бенуа, Л. Бакста, А. Яковлева и других известных художников самоценны, но интересны и имена корифеев, которые дарили их. Среди них – Джером Роббинс, Ролан Пети, Иосиф Бродский, люди, с которыми его связывало и творчество, и дружба. Внимательному зрителю выставка может немало рассказать о жизни художника, который почти за 40 лет в США приобрел мировую известность.
Но не только русские художники представлены в его коллекции. Первые покупки, сделанные зимой 1975 года, через несколько месяцев после того, как он остался в Канаде во время гастролей Кировского, ныне Мариинского, театра, были лишь косвенно связаны с русской культурой. Он приобрел в галерее Просцениум на улице Сены в Париже всего две работы – рисунок Жана Кокто, который еще при жизни пытался запечатлеть Сергея Дягилева, и эскизы сценографии и костюмов к «Моцартиане», созданные Кристианом Бернардом. Изысканность рисунка, видимо, всегда привлекала Барышникова, и в его коллекции выделяются замечательные работы Рауля Дюфи, Евгения Бермана и Леоноры Фини, с которой он дружил долгие годы. В изобразительном искусстве его интересует прежде всего магия движения, которую он пытается разгадать всю свою жизнь. Поэтому и статья знатока русского искусства Джона Болта, предваряющая выставочный каталог, называется «Время и движение». «Наслаждение движением» – эти слова Джона Болта раскрывают и существо творческой жизни Барышникова. Я благодарен ему за то, что он, не любящий выставлять себя напоказ, все-таки решился публично открыть результаты своего собирательства.
Уже много лет назад американцы стали называть этого русского артиста Misha – и к имени не надо добавлять фамилии, ибо в Америке может быть только один Misha, и это Барышников. Думаю, окончательно его американская легенда сложилась к концу 70-х, когда вместе с Лайзой Миннелли он выступил в Нью-Йорке в спектакле «Барышников на Бродвее». Боготворили его и прежде, но «вся Америка» узнала именно тогда. Я понял это вскоре после нашего знакомства в 1986 году, – тогда я встретился с Барышниковым по рекомендации нашего общего ленинградского товарища Виктора Новикова, они дружили со студенческих лет.
После спектакля «Превращение» по рассказу Ф. Кафки, который шел в бродвейском театре имени Этель Бэрримор, где Барышников виртуозно играл Грегора Замзу, мы отправились к моим друзьям, издателям Performing Arts Journal Бонни Марранке и Гаутаму дас Гупте. Они жили в новой многоэтажке в Сохо. Когда мы подошли к лифту и нажали кнопку нужного этажа, люди, увидевшие Барышникова, решили подняться с нами, но не смогли: спустившиеся в лифте жильцы тоже узнали его и тут же решили подняться с ним обратно. На лицах случайных спутников было очевидное изумление: небожитель в их бренном мире. Они не скрывали восторга и просили о совместной фотографии. У Барышникова есть редкий дар – он не делает вид, что ему безразличны восторги публики, но в его решительной сосредоточенности есть нечто такое, что позволяет ему держать дистанцию с окружающими и не дает им переходить черту удаленности от объекта обожания. В его неброской и естественной манере держаться нет игры – он может это себе позволить потому, что знает себе цену. Для того чтобы в 32 года возглавить балетную труппу, которой до него руководил великий Баланчин, – всего через 6 лет после дебюта на американской сцене, – нужен был не просто талант танцовщика. Он, при всей своей предельной вежливости, обладает волей и бесстрашием победителя. Он отсекает все лишнее, что мешает творчеству, – и потому добивается успеха. Не надо думать, что все досталось ему по мановению волшебной палочки. За каждым успехом – огромный труд и воля. А это дано лишь избранным. Он не баловень судьбы. Он ее избранник.
Декабрь 2012
Силой устроить рай на земле
Для каждого гражданина России Октябрьский переворот 1917-го – неотъемлемая часть его жизни. Подчеркну особо: не его истории, не его минувшего существования только, но именно сегодняшней, перетекающей из прошлого в будущее жизни. Октябрьский переворот, его последствия в коллективном сознании и в коллективном бессознательном российского общества, да и в самом социальном бытии России пронизывают каждого из нас. Историческая неизжитость большевизма занимает немало страниц в истории болезни современной России. Она скверно поддается лечению и обладает удивительной способностью к регенерации.
Но и сейчас мне кажется, что когда-то я жил в счастливое время в счастливой стране, где споры о путях развития социализма были, по существу, спорами о нашей личной жизни. Мы мечтали о социализме с человеческим лицом. С годами поняли, что в реальности все отдельно – человеческие лица, социализм, капитализм и все их производные с добавлением разных непонятных слов.
Жажда социальной справедливости – вовсе не российское изобретение. И даже не христианское откровение. Фракиец Спартак не был русским человеком, а Робеспьер – христианином. Мечты об утраченном рае равенства и свободы, а не только изъятие прибавочной стоимости у трудящихся масс выводили людей на площади в самые разные времена – удавшиеся бунты, как известно, называли революциями. В нищете люди грезили о великом будущем, которое могло называться по-разному, но в котором каждый жил в согласии с другими, где люди могли реализовать свои таланты и получать за них достойное вознаграждение – не деньгами, разумеется, а теми общими благами, которые они же сами распределяли на свои нужды. «От каждого по способностям, каждому по потребностям» – эта нехитрая марксистская мысль кружила головы не одного поколения обездоленных, униженных и несытых людей, которые решили силой устроить рай на земле. В. Ленин настаивал на том, что текущий политический момент осенью 1917 года предполагает лишь насильственное свержение существующей власти. Большевистские устроители рая требовали крови – и она пролилась, залив всю Россию.