Специально привел пример одного народа, различные поколения которого в разные периоды своей новейшей истории учили разные иностранные языки. И становится очевидным, что межкультурный диалог – это не только вопрос взаимоотношения разных народов, он может возникать и внутри одного народа, одного этноса, в зависимости от разной ориентированности социальных и возрастных групп. В значительной степени сама способность к подобному диалогу зависит от того, как построена система образования, на какие ценности она ориентирована, как учит воспринимать свою страну и внешний мир. Впрочем, когда видишь, как русские студенты душанбинского Славянского университета танцуют таджикские танцы, а таджикские – поют русские песни, то кажется, что найти пути друг к другу не так трудно. Но на самом деле сложные проблемы требуют сложных решений.
В нынешнем году все постсоветские государства будут отмечать не только двадцатилетие СНГ, но и юбилеи своей независимости. И уверен, что отдельные государственные праздники будут важнее общих. При понимании важности Содружества, все государства, в него входящие, живут собственными интересами. В каждой стране, которая, выйдя из состава Советского Союза, должна была заново определяться во времени и пространстве, появилась потребность в своей суверенной политике, экономике, истории и культуре. Россия здесь – не исключение. И чаще всего собственное историческое и культурное пространство создавалось (или пересоздавалось) без всякой оглядки на своих соседей. Важно было доказать свою самость и донести ее до города и мира. И в конечном счете – сформулировать на уровне школьного или университетского учебника.
Разумеется, в рамках коротких заметок невозможно всерьез проанализировать учебную литературу по гуманитарным предметам, которая сегодня выходит в разных государствах СНГ. Но одно соображение позволю себе все-таки высказать. Учащиеся школ и вузов немного смогут узнать о своих соседях из этих книг. И то немногое, к сожалению, чаще всего не научит их уважать ни своих сверстников из нового зарубежья, ни их предков. Больше всего достается русским, но и другим народам тоже перепадает. Как правило, это зависит от конъюнктуры текущего политического момента. Впрочем, чаще всего – просто тишина. И если мы всерьез думаем о будущем СНГ, о людях, которые сегодня живут на постсоветском пространстве, и о тех, которые будут здесь жить завтра, мы вынуждены обращать внимание на то, чему и как учатся наши дети и внуки.
К сожалению, здесь нельзя убаюкивать себя традиционной риторикой о дружбе народов, нашей исторической близости и неразделенности нашего будущего. На уровне риторики все как раз совсем неплохо. Хуже – на уровне повседневных знаний друг о друге. Хуже с тем, как школа вырабатывает уважительное отношение к другим, не похожим на большинство. Впрочем, сегодня даже в московских школах трудно сказать, кто местные, а кто приезжие, кто большинство, а кто меньшинство, кто они, а кто мы. И все равно надо учить уважению к непохожему. Особенно если он рядом с тобой. Вот об этом, собственно, мы и говорили два дня в Душанбе, ломая голову над тем, что нужно сделать в ближайшие месяцы и годы.
Не сам придумал название сегодняшних заметок. Эти слова принадлежат Ф.М. Достоевскому, который не раз и не два писал о том, как самые прекраснодушные, благородные идеи сталкиваются с грубым и властным движением реальной, практической жизни и им бывают раздавлены. Любые идеи лучше всего проверять на улице – в гуще не идейных только, но прямых человеческих столкновений, – вопрос в том, насколько люди улицы будут готовы ими воодушевиться. Или отбросят их вовсе. И превратят свой гнев в кровавый хаос.
Вспомнил обо всем этом в самолете, вылетающем из Душанбе в Москву накануне Новруза, Нового года, который отмечают в последней декаде марта все народы, исповедующие ислам. (Замечу, что праздник этот был священным еще для приверженцев зароастрийских культов в Ассиро-Вавилонии, откуда он перешел по наследству в другие более поздние культуры, в том числе и в исламские.) На фарси, таджикском и персидском языках «новруз» означает «новый день», освобождение мира от зимних холодов – его отмечают целую неделю в кругу родных и близких. В последние годы по решению ООН этот праздник стал международным. Но обычно Новруз отмечают на родине. Только острая нужда может заставить людей верующих и не слишком оставлять свой дом и спешить на чужбину. Подавляющее большинство пассажиров нашего рейса были мужчинами, явно возвращающимися на работу в Россию или устремившимися туда впервые в поисках заработка. Вместе с ними – всего несколько женщин в национальных одеждах с грудными детьми на руках. Когда мы приземлились в Москве, на лицах моих соседей появилась некая отчужденная напряженность: самолет Таджикских авиалиний был последним островком родной земли, который надо было покидать, чтобы вступить в российскую неизвестность.
Неужели они, как и я, думали о том, насколько пограничные и таможенные службы аэропорта Домодедово готовы к межкультурному диалогу?
Родиться во вторник
Очередной взрыв, на этот раз в аэропорту «Домодедово», и опять кажется, что все летит в тартарары. Бессильная скорбь по погибшим, сострадание их близким и раненым – и готовый ответ по поводу убийцы: «Смертник… Кавказский след…» И с привычной уже тревогой понимаю, что вариантов нет – тема «кавказцев, убивающих русских», с новой силой пронесется по нашей огромной стране.
Пролитая кровь, смерть близких сильнее любых разговоров на общегуманистические темы. И неважно, какой национальности были невинно погибшие – русские, украинцы, татары, чеченцы или таджики, – над их трупами никто не будет рассуждать о дружбе народов. И на похоронах не будут думать о том, что на наших глазах и в наших душах рушатся многовековые ценности, которые может заменить только ненависть одного народа к другому, соседа к соседу. В конечном счете, война всех против всех.
«Гордиться своей национальностью – все равно что гордиться тем, что ты родился во вторник» – эта мысль Шопенгауэра вряд ли была бы расслышана в минувший месяц, когда утверждение гордости одной национальности в нашей стране неизбежно предопределяло утверждение гордости остальными. Я тоже могу критиковать Брехта за вульгарный марксизм его знаменитого зонга из «Трехгрошевой оперы»: «Сначала хлеб, а нравственность потом…», но в данном случае стоит использовать классический марксистский инструментарий для того, чтобы подобраться к сути проблемы. Идеи интернационализма (и не только пролетарского) вдруг оказались безнадежно устаревшими, а идеи толерантности стали чуть ли не враждебными отечественным традициям. Коммунисты выступили с требованиями назначить русских государственно образующим народом, что один в один напоминало программу партии «Родина» образца 2006 года и от чего В.И. Ленин, если бы он это узнал, должен был бы сам уйти из Мавзолея, просто потому, что ему невозможно перевернуться в гробу. По опросам социологических служб лозунг «Россия для русских» оказывается привлекательным для шестидесяти процентов опрошенных – это огромная цифра, если учесть к тому же, что в нашей стране сегодня проживает чуть более восьмидесяти процентов этнических русских. И никто из этих шестидесяти процентов не задумывается над тем, что лозунги подобного типа разнесут страну в клочья. «Татарстан для татар», «Чувашия для чувашей» или «Тыва для тывинцев» и прочая и прочая – шовинизм многочисленных и малочисленных народов мало отличается друг от друга.
Притом что без русского языка невозможно всерьез говорить о нашей государственности, притом что через русскую культуру многие другие культуры Российской Федерации становятся неотъемлемыми частями культуры мировой, – безрассудно снимать с повестки дня вопрос о формировании многонациональной российской нации, которая должна стать основой устойчивого и современного российского государства.
За минувший месяц сложилось ощущение, что страна вдруг, в одночасье, узнала о существовании национального вопроса и обрушилась на него со всем интеллектуально-силовым инструментарием, который при всем при том обнаружил свою, мягко говоря, наивность. И дело не только в плохом владении русским языком тех ораторов, которые хотели защитить достижения русской жизни, но и в обывательской скудости подхода к проблеме. Про антиконституционность ряда высказываний я говорить не стану, – даже если их формулировали уста, принадлежащие политикам первых эшелонов власти. Просто они забыли (или, наоборот, слишком хорошо помнили) премудрые строки Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Хотим мы того или не хотим, мы оказались не готовы к тому, что «улица» поставит национальный вопрос не в Назрани или в Махачкале, а в самом центре Москвы.
И мне бы – в силу профессиональной принадлежности и занимаемой должности – присоединиться к хору людей, обсуждающих ключевую роль культуры в решении межнациональных конфликтов. Но не присоединяется. Понятно, что не всегда лишь бытие определяет сознание, – но оторваться от него невозможно. При всей важности духовной жизни общества, даже при понимании того, что идеология может превращаться в материальную силу, не она одна (и прямо скажем, далеко не одна) определяет накал сегодняшних межнациональных конфликтов. На улице сталкиваются не идеологии, не культуры и даже не обычаи разных народов – а люди, недовольные собственной жизнью, своим социальным и материальным положением. И они готовы убивать друг друга вовсе не из-за различий национальных мелосов. Нельзя забывать, что проблемы межнациональных отношений выталкиваются на поверхность прежде всего по причинам социально-экономическим, которые в конечном счете и определяют политическую повестку дня.
Национальный вопрос был одним из ключевых и для Московского царства, и для Петербургской империи. И хотя большевики именовали Россию «тюрьмой народов», – этот вопрос решался небезуспешно и до Октябрьского переворота. Стоит обратить внимание на то, что о формировании российской нации задумывались давно, недаром империя называлась «Российской», а не «Русской». Многонациональность всегда считалась благом, а не злом, – и благо это приумножалось веками. Его берегли и даже шли на определенные уступки народам, живущим в империи, чтобы сохранить ее многонациональный состав. Это относилось к фискальной, социальной и культурной политике. Не случайно уже с последней трети XIX века появляются книги, периодические издания и любительские спектакли на национальных языках, начинается своего рода легализация многонациональной российской культуры на профессиональном уровне.