Если угодно, «Минская инициатива» объединила патриотов своих народов и своих государств, которые живут не только настоящим, но и будущим. Людей, обладающих твердым знанием, что все войны заканчиваются миром, который потребует если не прощения друг друга, то хотя бы понимания того, что произошло, мотивов поведения каждой из сторон. У интеллигенции есть особое этическое чувство, которое сродни прозрению. Оно определяет долженствование поступков, движет ими. Даже тогда, когда поступки эти кажутся кому-то из ряда вон выходящими, невозможными, неприличными в конкретных предлагаемых обстоятельствах. Как бы ни называли такое поведение радикальные патриоты в Киеве, Москве и Минске, в нем есть высшее понимание исторической близости трех братских народов, у которых не может не быть общего будущего, какую бы политическую стратегию ни использовали власти предержащие в Киеве. Блоковое мышление, участие в тех или иных политических конструкциях, новые церковные расколы и конфигурации не могут отменить того, что было предначертано исторической судьбой, самой этнической природой трех народов, выросших из одного генетического корня. Знаю, что в современной украинской науке существуют различные – порой прямо противоположные – точки зрения по поводу происхождения белорусов, украинцев и русских, но, как говорится, будем честны: ни у кого из нас нет ни другой истории, ни другой географии. Нет другого глобуса, как бы кому того ни хотелось.
Патриотизм, любовь к своей стране и культуре не предполагает изоляционизма. Он не должен мешать пониманию другой культуры, другого взгляда на мир, другого мирочувствования. Порой это горькое знание. Его совсем непросто добыть в современном политическом противостоянии, но, похоже, оно необходимо тем, кто год от года пытается связывать распадающиеся отношения между русскими и украинцами.
За время существования «Минской инициативы» читающей публике уже были представлены два альманаха Terra poetica, где были опубликованы на трех языках новая поэзия и «малая» проза Белоруссии, России и Украины. Премьера альманаха современной драматургии состоится сегодня в Минске. Изначально было принято решение сделать это издание трехъязычным. Здесь печатают произведения на языке оригинала, рассчитывая на то, что чуткие литераторы способны проникнуть в глубину языков соседних народов. Так оно и получается: за время совместной работы над альманахом Terra poetica, который издают на Украине, сложились человеческие и творческие связи. Молодые авторы стали переводить произведения друг друга, и результаты этой работы появляются в киевских, минских и московских журналах. На конференции переводчиков, которая начнется сегодня в Минске, будут обсуждать не только профессиональные проблемы, связанные с духовным погружением в культуру другого народа, но и вопросы, которые находятся в практической плоскости. При всех трудностях художественного перевода не менее сложно сегодня привлечь внимание читающей России к современной украинской и белорусской литературе и, в свою очередь, добиться того, чтобы современная русская проза и поэзия стали достоянием украинского читателя на языке Шевченко и Франко. Обсуждение подобных проблем в сегодняшней чуть ли не предвоенной обстановке может казаться интеллигентской «игрой в бисер», пустыми занятиями людей, которые не хотят видеть реальности. Отвечу на это знаменитыми строками Бориса Олейника: «Я родивсь безнадiйним романтиком / Дон Кiхот у масштабi села…» Такие сельские Дон Кихоты и творят великую историю. Ведь не случайно по количеству переизданий «Дон Кихот» Сервантеса стоит на втором месте после Библии.
Декабрь 2018
Правда и истина
Завершившаяся XX Международная книжная ярмарка интеллектуальной литературы, названная два десятилетия назад Non/fiction, сегодня вмещает все пространство литературы, как fiction – художественной, выдуманной, творчески мифологичной, так и той, что полностью отвечает ее названию, то есть документальной, научно-популярной, образовательной. Романы В. Набокова, А. Иванова, В. Сорокина, Г. Яхиной уживаются с томами из серии «ЖЗЛ», написанными не менее маститыми современными авторами – от Д. Быкова до А. Варламова, а также бестселлерами на любой вкус – от «Очаровательного кишечника» до книг по гастрономии.
И все же в самом замысле этой ярмарки, которая в нынешнем году отмечала свой двадцатилетний юбилей, равно как и в ее названии, конечно же, есть вызов, связанный с тем внутренним противоречием, что, как кажется, существует между образным и рациональным постижением мира. И как бы просветители в XVIII столетии ни пытались примирить два этих подхода к бытию в едином понятии Разума, как бы ни доказывал великий Гегель, что в конечном счете науки и искусства делают одну великую работу, довольно часто внешние противоречия оказываются важнее глубинного единства.
По остроумному замечанию Ноя Юваля Харари, человек разумный, homo sapiens, не всегда соответствует этому высокому определению, наши собратья по разуму с момента своего появления на свет были склонны к сплетням и мифотворчеству. (Напомню звонкую мысль Трумэна Капоте: «Вся литература – это сплетня».) Разграничение коллективного мифа и научного знания, равно как и появление авторской литературы, – длительный процесс, который занял не одно тысячелетие. В периоды, когда сомнению подвергаются фундаментальные принципы разрушающихся исторических формаций, когда разваливаются идеологические системы и режимы, с особой остротой возникает потребность в позитивном знании, которое кажется куда надежнее любых мифологем. Впрочем, не только в подобные периоды. Эта потребность существует всегда, хотя не всегда она может претендовать на первенство в общественном сознании. Именно поэтому важнейшие идеи эпохи порой высказывают персонажи сомнительных нравственных качеств. Помните, в мольеровском «Дон Жуане», написанном в 1665 году, на вопрос Сганареля о вере заглавный герой дает совершенно еретический по тем временам ответ: «Я верю, Сганарель, что дважды два – четыре, дважды четыре – восемь». Если не веришь в небеса, если не нуждаешься во вне тебя находящемся нравственном законе, то остается уповать только на конкретное знание и на те принципы, которые ты сам должен для себя сформулировать. Собственно, в этом и заключается экзистенциальная трагедия, которой трудно избежать человеку, дерзающему жить вне мифологического пространства.
Потребность в документальной литературе, в литературе факта рождается тогда, когда общество переживает фундаментальный идеологический кризис, и не только в странах, сбросивших с себя шинель тоталитаризма. Документальная драма обрела мощь в 60-е годы прошлого века благодаря германоязычным авторам-антифашистам, которые рассчитывались с прошлым, опасаясь за будущее Европы и мира. Но еще в «Оглянись во гневе», своеобразном манифесте британских «рассерженных молодых людей», появившемся на свет в 1956 году, Джон Осборн обрушивается на обветшавшую идеологию архиепископа Кентерберийского и на проповеди Джона Бойнтона Пристли. Именно в конце 50-х годов XX века возник запрос на новый документализм и в США. Причем не только в non/-fiction, но и в том сегменте литературы, которую принято называть художественной. «Новый журнализм» Т. Вулфа, Т. Капоте, Н. Мейлера стал своего рода творческой мистификацией, вымышленная литература рядилась в одежды достоверной и добросовестной журналистики. Том Вулф, один из родоначальников и теоретиков этого направления, конечно же, не был искренен, когда писал, что «журналистика – это искусство, а современная литература – старорежимная пошлятина». Но в таком подходе был ответ на запрос времени.
«Правды, и ничего кроме правды» требуют тогда, когда устали от идеологических интерпретаций как прошлого, так и настоящего. Когда интерпретация становится назойливой манипуляцией, затрудняющей поиск достоверного знания. Слова утрачивают смыслы, перестают быть важнейшим инструментом, упорядочивающим хаос бытия.
В такие периоды художественная, сочиненная литература отступает перед документалистикой во всех ее проявлениях – от мемуаров и исторических сочинений до томов архивных документов, публикация которых, как правило, дает толчок новым интерпретациям прошлого.
Документальная литература – это своего рода акт доверия к читателю. Он сам – без посредника в лице автора-сочинителя или автора-толкователя – должен разобраться в происходящем. Дойти до сути своим умом по мере собственных возможностей. Он хочет сам осмыслить тот или иной факт, ввести его в контекст своего опыта. И этот индивидуальный процесс познания сродни акту творчества. И, конечно, неизбежно возникает вопрос о том, какое знание нужно современному человеку? Чем успокоится его пытливый разум и взволнованное сердце?
В России последней трети XIX века не было согласия насчет того, что важнее для человека – правда или истина. Достоевский в дневниках 1877 года, похоже, отдает предпочтение Истине («Всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен»). Тургенев в одном из последних стихотворений в прозе «Истина и Правда» (июнь 1882 года) отдает предпочтение Правде. («Истина не может доставить блаженства… Вот Правда может… За Правду и умереть согласен».) Но человек так устроен, что хочет не только возможного, но и невозможного. Правды и Истины. Знания позитивного, но и метафизического. Добытого им самим в пору раздумий и тревог о судьбах Отечества. XX книжная ярмарка Non/fiction доказала это убедительно.
Декабрь 2018
Кто пьяный дикарь?
Минувшая неделя давала множество поводов для публичной полемики на актуальные темы, как, впрочем, и все предшествующие, но меня не отпускала одна, на первый взгляд вполне академическая, проблема.
В конце октября в рамках Форума, посвященного борьбе с антисемитизмом, ксенофобией, расизмом, меня попросили быть модератором «круглого стола», который должен был обсудить вопросы, связанные с ролью культуры в этом благородном деле. Казалось, все просто, на уровне аксиомы. Если Волга впадает в Каспийское море, а Земля вращается вокруг Солнца, то культура должна быть могущественным инструментом противодействия антисемитизму, ксенофобии и расизму. Разве не так?