разочарований в реальности. Мы полагали, что, разрушив Стену, мир станет единым и счастливым, однако, перефразируя Ильфа, можно было сказать, что Стена исчезла, но люди от этого не стали намного счастливее. Потому что возникли другие стены, незримые и трудно разрушаемые. Мы бредили единством человечества, но оказались непохожи друг на друга. И нужно прикладывать все новые и новые усилия, чтобы добиться понимания. Нет-нет, не для того, чтобы простить. А просто чтобы понять, чего мы друг от друга хотим. Завышенные ожидания всегда становятся бременем. Но как прекрасна пора еще не осуществившихся желаний!
Ноябрь 2014
Эффект домино
Когда я спросил в пражской пивной молодую официантку, на каком языке ей удобнее со мной говорить, она, вздрогнув от моего ужасного чешского, а потом от сносного английского, ответила, что ей бы лучше общаться либо на чешском, либо на русском. Естественно, что я не мог не удовлетворить своего любопытства, – рассказ двадцатипятилетней пражанки был коротким и убедительным.
После того, как количество русских туристов в Чехии приблизилось к восьмистам тысячам, сфере услуг потребовалось много людей со знанием русского языка. А сфера эта весьма разнообразна – от ресторанов до музеев и нотариальных контор. Спрос начал влиять на формирование предложения: увеличилось количество курсов русского языка, что в свою очередь определило необходимость расширить подготовку русистов в высших учебных заведениях, а это повлияло на привлечение все новых «учителей для учителей». Надписи на русском языке появились не только в парижских туалетах, о чем когда-то пел Высоцкий, они стали частью всей повседневной жизни.
Понятно, не во всех странах Восточной и Центральной Европы экспорт машиностроения в Россию составляет больше четверти объема производства отрасли, как в Чехии, что, естественно, отражается на количестве совместных предприятий и потребности в сотрудниках, знающих русский язык, но важно понять: причины изучения родной речи Пушкина и Тургенева находятся за пределами простого интереса к словесности. В Латвии и Болгарии многие российские граждане, причем, как правило, далеко не олигархи и звезды эстрады, владеют собственностью, а это, в свою очередь, заставляет местных жителей не просто в той или иной степени владеть русским языком, но и являть некую приветливость к приезжающим сюда жителям Москвы, Петербурга или Казани. Испанцы и греки, французы и итальянцы, немцы и голландцы внимательно следят за тем, как колеблются туристические потоки из России. Они далеко не альтруисты (хотя есть, безусловно, и такие, но я не о них) – сегодня для многих государств мира уменьшение приезжающих из нашей страны означает сокращение рабочих мест в туристической индустрии. Испанские специалисты, например, оперируют вполне понятными цифрами: русских туристов пока в разы меньше, чем немцев, но зато они и тратят вдвое больше. Средний немецкий турист готов оставлять на земле Сервантеса сто евро в день, средний россиянин – почти сто восемьдесят. Именно поэтому наши коллеги из Мадрида так охотно готовятся проводить вместе с нами перекрестный Год языков и литератур в 2015-м и перекрестный Год туризма «Россия – Испания» в 2016-м. О перекрестном Годе туризма мы ведем переговоры и с французскими партнерами.
До развала Советского Союза изучение русского языка за рубежом имело ярко выраженный идеологический характер. Друзья и недруги коммунистической державы могли повторять вслед за Маяковским: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Спрос на советологов, с одной стороны, и профессиональных революционеров, с другой, предполагал серьезное изучение языка. Не говорю уже о странах Варшавского договора и других социалистических государствах, где знание русского как первого иностранного языка было обязательным условием образования. Можно сказать, что русский был больше чем иностранный. Конечно, можно было делать вид, что все жители ГДР или Монголии хотят в подлиннике читать «Материализм и эмпириокритицизм», не говоря уже о «Войне и мире», но понятно, что здесь действовали совсем иные механизмы. Воздержусь от слова «принуждение» – просто так была устроена реальность. В 90-е годы прошлого века обвалилась вся система обучения русскому языку в бывших соцстранах. Университетские кафедры русского языка были расформированы, а те немногие оставшиеся профессора вливались в кафедры славистики.
В начале 2000-х, когда туристы, партнеры и работодатели из России стали не штучным, а массовым явлением, потребность в знании русского языка определила возрождение образовательной индустрии. Россия оказалась привлекательной по вполне прагматичным причинам, а потому к ее обитателям, как и к стране в целом, вновь начали относиться с расчетливым уважением, которое порой можно было даже принять за любовь.
Терпеливый читатель может резонно спросить, зачем я пишу об этом. Мой ответ так же прост, как и вопрос. Сокращая туристические потоки российских граждан за рубеж из-за различных фобий, мы уменьшаем в безбрежном мире влияние нашей страны, культуры, русского языка. И не сможем восполнить это никакими специальными образовательными программами, соединенными с дистанционными технологиями. Высокая русская культура будет по-прежнему высоко цениться даже теми знатоками, которые терпеть не могут нашу страну. Разумеется, даже если все российские граждане перестанут отдыхать за границей, какое-то минимальное количество специалистов – исследователей русской политической, экономической, культурной жизни, безусловно, сохранится. И, наверное, останутся места, где любознательные дети смогут выучить русский язык. Но только не надо удивляться, что лет через 10 соседи, близкие и далекие, будут разговаривать с нами только на английском.
А уж если кто-то задумал изменить Родине, то для решения подобной задачи вовсе не надо ехать за рубеж – для этого найдется немало мест и в нашем Отечестве.
Октябрь 2014
Похвальное слово незнанию
Мне почти шестьдесят шесть лет. Я довольно скверно знаю английский язык, с трудом читаю простые немецкие тексты, стыжусь своего школьного французского, в разговоре путаю болгарские слова с сербскими, итальянские с испанскими.
На венгерском, китайском, арабском, турецком, японском и грузинском могу внятно произнести пять слов, вдвое больше на азербайджанском, армянском, польском и румынском. Не знаю древнегреческого и латыни, не говоря о древнееврейском и древнеперсидском. Не знаком с хинди и урду, суахили и еще сотнями других языков, на которых говорят освобожденные народы Азии, Африки и Латинской Америки. Наверняка не сдам ЕГЭ ни по литературе, ни по истории, ни по физике с математикой. До сих пор удивляюсь, почему летают самолеты, про Большой адронный коллайдер могу рассказать языком бессмертной работы В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Дальше просто стыдно продолжать.
И при этом, что меня ужасает, произвожу впечатление вполне образованного человека. Основные знания в виде эффектных цитат из известных и подзабытых классиков, которые на посторонних производят благоприятное впечатление, получаю часто из рук редакторов программы «Культурная революция», за что им низкий поклон. Кое-что прочитал во время обучения в театральном институте, где нас учили всему понемногу, включая историю музыки, живописи и КПСС. Ну и, понятно, во время первого преподавательского семестра в Восточно-Сибирском институте культуры в Улан-Удэ в 1971 году, где передо мной открывались так и не реализованные доцентские горизонты. Словом, образование мое оставляет желать лучшего. Чем старше становлюсь, тем c большим восторгом чувствую себя жалкой песчинкой в безбрежном море человеческого знания. И радуюсь своему невежеству без особых надежд уменьшить его.
Незнание приучило к осторожности – не стоит с умным видом высказывать суждения о предмете, который тебе неведом. И уж тем более совершать поступки при отсутствии понимания того, к чему они могут привести. Как говорила одна мудрая женщина, работавшая в отделе культуры ЦК КПСС: «Миша, если вы не можете рассчитать на семь шагов вперед, не делайте первого шага». Впрочем, следуя этой логике, можно никогда не научиться ходить.
Вся эта затянувшаяся хвала незнанию связана прежде всего с реакцией блого– и благосферы электронных СМИ на мою колонку под названием «Похвальное слово цензуре». Высказывая искреннюю признательность читателям и комментаторам, которые потратили на мои ничтожные соображения время и благородное негодование, позволю себе тем не менее углубиться в историю. Не совсем древнюю, но и не ближнюю.
Теплой весенней порой 1508 года возвращался из Италии в Англию Эразм Роттердамский, чьи сочинения уже в ту пору, когда ему еще не исполнилось сорока лет, прославили его во всех политических столицах, университетских и религиозных центрах Европы. Выход в свет его самых важных, как считали в XVI и XVII веках, трудов, «Воспитания христианского государя», в котором он полемизировал с Макиавелли, и исправленного издания Нового Завета (а также его современный латинский перевод) еще впереди, в 1516 году. А пока под мерный стук конских копыт он решил сочинить, как может показаться, сущую безделицу. Своему «милому другу» Томасу Мору он излагает замысел: «А поскольку обстоятельства не благоприятствовали предметам важным, то и задумал я сложить похвальное слово Глупости». Свой «привет» ученому и наделенному властью англичанину он датирует 10 июня 1508 года. Удержусь от искушения обильно цитировать мудреца Эразма, просто отошлю читателя к изданию, которое появилось в Москве в 1960 году. Прекрасный перевод П.К. Губера и замечательное послесловие Л.Е. Пинского доставят безусловное удовольствие. У кого-то даже появится потребность поспорить с автором послесловия, крупным специалистом по литературе Возрождения, о том, действительно ли Эразм Роттердамский остался в истории культуры как творец всего одной книги (в начале XVIII века вышел его десятитомник на французском языке). Но так или иначе именно «Похвальное слово Глупости» по сей день входит в число книг, о которых должен знать любой человек с дипломом высшего учебного заведения.