Глава 19 Часовня
Если бы не птичий гам, Эрвин проехал бы часовню, не заметив. Ну, куст и куст — огромный, куда выше головы клубок ярко-зеленых, тесно переплетенных лиан, густо усыпанных мелкими розовыми и белыми цветами. Красиво, дико, но… Тут белоголовый орлан на плече у Ирины махнул крылом, раскричались с ветвей яркие, похожие на соек птички. Ирина дернула Эрвина за рукав, показала налево:
— Ты что, не видишь? Туда…
Сзади раздался свист, Эрвин обернулся, увидел подтверждающий взмах руки комманданте — правильно смотришь, мол, звездный. Налево заворачивай. Эрвин пригляделся к кусту повнимательнее — и увидел. Сверху, над деревом — крест. Железный, обвитый лианами латинский четырехконечный крест — весь в листве, яркой на фоне темного неба. А ниже, под зеленью кое-где проглядывала сизая холодная сталь. Исполинские двутавровые балки, сваренные крест-накрест, ежом. Бог знает, кто и зачем притащил их сюда, бросил и оставил стоять, зарастая гнущейся лозой. Глухо рыкнул мотор — Миа без команды завернула машину внутрь, под укрытие. Волнорез осторожно раздвинул лианы, кусты сомкнули ветки над головой. Мотор заглох. Миа осторожно погладила руль, прошептала напевно — ставшие привычными слова благодарности машине.
«И как ее от этого отучить?» — угрюмо подумал Эрвин, спрыгнул, осторожно глянул по сторонам — земля под ногами утоптана и подметена, зеленая лоза вьется густо, смыкаясь вверху в четкую арку. Одна из железных полос над головой смята и почти загнута в узел. Мимо прошел комманданте со своими. Мимо, внутрь, под полог ветвей, оставив машину под крышей лиан — старый Яго прошел, не обратив на смятое железо никакого внимания.
Эрвин шагнул следом, гадая, что за зверь сумел так искорежить и смять двутавровую толстую балку.
Ответ лежал внутри, за густым пологом зеленых ветвей, отделяющих внешнюю часть часовни от внутренней. Исполинский полукруг белой, мерцающей кости. Огромный, вытянутый в длину череп неведомого чудовища — его туземцы занесли внутрь и приспособили вместо алтаря. Врыли исполинскую башку по самые глаза в землю, спилили рога — они были положены тут же, рядом, вместо подставки. На покатом темени поставили крест и статую — резанную по дереву фигуру спасителя с руками, поднятыми для благословления. Высокие, по-туземному, скулы, лицо тонкое. Вырезано искусно, Эрвин аж усмехнулся на миг — выражение лица статуи сильно напомнило ему капеллана, изрекающего свою любимую, предразносную присказку: «с чем дали, юноша, с тем и работаю». Кто-то положил винтовку к его ногам. Вороненая сталь, темное дерево, мягко блестит истертое руками цевье и шарик на рукояти затвора. По бокам, в рамках драконьей кости — две толстых доски, по виду картины — или иконы, Эрвин не понял. Рисунок углем по дереву, линии точны, изящны и тонки.
Раздался короткий, протяжный, торжественный возглас — воины «коммандо» преклонили колена. Винтовки они сложили у ног, ложем — к себе, по прикладам темной вязью вьются слова молитвы. Ирина, к удивлению Эрвина, перекрестилась. Эви распростерлась ниц. Миа подошла, последовала ее примеру.
— Она же язычница, вроде, — оторопело прошептал Эрвин, отступив на шаг.
— Ничего удивительного, — прошептал Станислав ему на ухо, — присмотритесь к иконам.
Они были странные, чтобы не сказать больше. Две большие, в рост человека, доски; левая выбелена, правая зачернена. На обеих — дева. Эрвин присмотрелся вначале к левой: темные волосы, высокие скулы, красивые большие глаза. Огромный лохматый волк сидит у ноги, преданно подняв глаза на хозяйку. Рука протянута ладонью вперед, и с нее на зрителя сыплются розовые, мелкие цветы вроде тех, что росли на лианах вокруг — казалось, их поток стекал с доски вниз, превращаясь в живые, пахнущие медом цветы на стенах.
На правой — волосы были коротки и белы, руки сведены, а глаза сверкали сурово и весело. У ног — рыба, под сапогом — странный, тысячеглазый зверь. («О» — протяжно вывела Миа, коснувшись иконы пальцем) Меж ладоней, в руках парили полосатые, хищные осы.
Эрвин, сморгнув, отступил еще на шаг. Ирина склонила голову, розовый цветок упал, запутавшись в ее волосах.
— Заметили теперь, — усмехнулся Станислав, — Свою ночную богиню туземцы и до нас рисовали двуликой. Правая рука насылает ос и кошмары, левая — вереск, мечтания и сладкие сны. А сын художника крестился, разрезал картину отца пополам и дорисовал. Получилось… ну, во всяком случае, люди старались, и искренне. Хотя Папе лучше об этом не знать — явление Святого Кондратия конклаву в Риме нам тут не нужно.
— Дикость какая… — прошептал Эрвин и умолк, проглотив кусок фразы. У носа зависла, загудела оса — предупреждающе, грозно.
— Уж какие есть. Во всяком случае, старый Яго лоб разбивает вполне искренне, в отличие от… — Станислав махнул рукой, не закончив фразы. Эрвин не дослушал, шагнул вперед. Суровая торжественность места давила на мозг, заставляла шагать осторожно. Взгляды скрестились на нем — будто обе нарисованные девы синхронно смерили его глазами. Правая — насмешливо, левая будто бы ободряюще улыбнулась. Защекотало в носу. Запах цветов — тонкий, медовый, с привкусом терпкой горечи запах. Коротко лязгнул металл — старый Яго встал с колен, осторожно водрузил к ногам спасителя дар — винтовочный стандартный патрон. Остроносый, мерцающий тусклой латунью. Еще один в длинный ряд — Эрвин вначале принял их за свечи. Миа поклонилась, Эви зажгла фонарь. Теплый маслянный свет пробежал по зеленым стенам, разогнал по углам тени и полумрак. Помещение сразу стало каким-то уютным, жилым. Воины вставали на ноги, переговаривались — негромко, звенящими в тишине голосами. Сквозь травяную стену потянуло дымком, раздалось звяканье — ДаКоста с Лиианой варили обед. Ужин, точнее — ночь уже шла, сквозь полог над головой сверкнули в глаза яркие белые звезды. Сквозь полог ветвей, сквозь щели в досках — казалось, это глаза дев на картинах играют, лучатся колдовским звездным светом. На полу — крестик, выложенная гладким камнем отметка. Эрвин ступил, не подумав — и семь звезд Ориона сложились, вспыхнули короной у спасителя над головой.
— Ничего себе… сумели же люди, — потер он лоб, удивляясь чужому искусству. Всего-то навсего ветки раздвинуть, где надо.
— А если дождь? размоет же, — подумал он было, потом пожал плечами и решил, что люди, сумевшие сделать такое из листьев, железной балки и дырки в ветвях сумеют и о козырьке позаботиться. Комманданте махнул ему рукой, подзывая к себе. Старый Яго стоял у черепа-алтаря, перебирая стоящие у ног статуи патроны. Много, в несколько рядов, остроносые хищные, тонкие — Эрвин сначала обманулся теплым латунным блеском. Пальцы комманданте аккуратно ровняли их ряд.
— Зачем? — спросил Эрвин, кивнув. Больше, чтобы развеять неловкость. Комманданте усмехнулся — слегка, котенок на скуле чуть дернул хвостиком.
— Патроны? Господу сил? Я думаю, незачем. Он может призвать двенадцать легионов ангелов, да и наш дракон до хрустального неба не долетит. Но нам-то надо что-то оставить, мы в гости зашли. В городе поставил бы свечку — там темно и стены каменные, а здесь без надобности, — по щеке Яго мягко скользнул в глаза звездный свет, — а вот тем, кто будет, как мы, здесь ночевать после нас — оно, возможно, и пригодится.
Пальцы старого Яго аккуратно скользнули по белой кости постамента. Чуть задержались на провале глазницы. Ниже — аккуратная, круглая дыра в венце тонких трещин.
— 7,62, бронебойный, снизу, почти в упор. Хороший выстрел, — сказал Эрвин.
Судя по сколам на кости, стрелок бил практически из-под лап гигантского чудовища. И попал точно, в самую тонкую кость. Сантиметром выше — и все, тяжелую надбровную дугу не взяла бы никакая пуля. «Интересно, нервы у местных вообще имеются?» — подумал Эрвин, а вслух повторил:
— Хороший выстрел.
— Хороший, — кивнул головой Яго, соглашаясь, — стрелял мой друг. Давно. Он это место по обету строил, балки издалека возил. Из самой столицы, города-на-холме. Давно было дело. Балки — вози, со сварщиком договаривайся, водилы… Только закончили — сотрясатель. Шел мимо, чуть все не сломал. Хорошо было бы, да?
Эрвин кивнул. В словах комманданте была своя логика. Кости, статуи… впрочем, если местные считают голову дракона хорошим подарком на свадьбу — то и тут она в самый раз. Странная мысль. Эрвин тряхнул головой, оглянулся, невольно подняв взгляд выше, на постамент.
— Зачем? — кивнув на положенную к ногам статуи винтовку.
— А ты посмотри.
Эрвин и посмотрел. Протянулся, взял в ладони тяжелый приклад. Дерево ложа приятно захолодило пальцы. Вдоль ствола вилась истертая полотняная лента, по белой ткани — россыпь желтых, выцветших букв земного алфавита. На туземный манер, сверху вниз, четким уверенным почерком:
«Ее имя — Лаава Кунджало, «та, что говорит по делу». Ее глаз верен, а вылетающие из дула слова всегда коротки и ясны как божья воля. Ложе ее из лучшего дерева, на ствол ушла хорошая сталь, механизм точен. Зарубки на прикладе ее изящны и истинны, как рисунок на челе моей жены. Десять драконов убили мы с ней в горах и еще десять — в джунглях. Я стар, мои жены умерли, дети выросли, а жизнь прожита. Оставляю ее здесь, у ног Господа сил. Если миру понадобится ее слово — пусть она скажет его по воле божьей и в руках достойного человека.
Хаар, Иоанн в святом крещении, воин, стоявший при жизни на пути святого Георгия».
«Ничего себе, как о живой пишут. Как о жене» — подумал Эрвин, кладя на место «Лааву Кунджало». Обратно, к ногам статуи. Обиженно звякнул металл — чуть дернулся, стукнул о кость шарик на рукояти. Мелькнул теплый, струящийся свет пробежал змейкой по вороненой стали ствола и блестящему дереву ложа.
«Впрочем, — подумал Эрвин. Чуть позже, когда способность думать вернулась в кружащуюся голову, — наши, корабельные, тоже недалеко от туземцев ушли. Обзови кто старину «Венус» правильным средним родом, вместо пристойного звездному кораблю женского — реакторные запросто изобъют. И палубная команда присоединится. И я. Ибо так — правильно».