— Сын мой, — сказал отец.
— Знаю, знаю, — раздраженно ответил Кир. — «Ты не сын мой, ты дочь моя». Бородатая шутка, папаша. Второй раз я на нее не попадусь.
И, погрустнев, старый Жор-Эль исчез. Вместо него проявилось бородатое оскаленное лицо:
— Ну что, русский, говорить будем или будем в молчанку играть?
Кир успел еще удивиться, откуда у чечена вопросики в лучшем стиле третьего отделения, — и, потеряв сознание, мешком рухнул в пыль.
— Здорово они тебя.
Кир покачал языком расшатавшийся зуб и длинно сплюнул кровью.
Лейтенантишко уже не скулил и не гонял шкурку. Смотрел серьезно, сосредоточенно.
— Тикать отсюда надо, Костылин.
— А замок на крышке ты башкой собьешь, ага?
Старлей оглянулся, как будто чечен мог притаиться в углу, за аккуратной вонючей кучкой, и их подслушивать. Потом наклонился и зашептал Киру прямо в ухо:
— Талант у меня есть такой. Через любую дверь пройти могу.
Кир хмыкнул:
— Я, знаешь ли, тоже через дверь могу пройти. Могу даже в окошко влезть, если этаж невысокий и телка на этом этаже живет клевая.
— Дурак, прапор. Я через закрытые двери хожу.
— Да ну? — искусственно удивился Кир.
— Вот тебе и ну. Давай руку.
Сам Кир мог бы при желании пройти сквозь двухметровый слой свинца, поэтому, глядя на потуги лейтенантишки, он только разочарованно вздохнул и подумал: «Ну вот, опять не тот».
Они сидели в яме уже три дня, когда Анжела появилась снова. Кувшин ли был в этот раз тяжелей, или девушка устала за день, но веревка выскользнула у нее из руки. Кувшин грянулся об пол и разлетелся черепками, обдав Кира кумысной волной. Когда он наконец-то протер глаза и выдул из носа остатки скисшего молока, оказалось, что девушка уже в яме. Вместе со Старлеем они сидели на корточках и собирали черепки, соприкасаясь плечами.
— Ой, ну как же так, — говорила девушка, — из-за меня вы без питья остались. Бабка жадная, больше не даст.
Старлей молча пялился на нее, дураковато приоткрыв рот. Кир пришел на помощь:
— Мы уж как-нибудь, милая барышня. Главное, чтобы вам не влетело.
Девушка мельком взглянула на него и снова повернулась к лейтенантику.
— Русский. Красивый. Молоденький.
Прежде чем Кир успел сообразить, что происходит, она подняла руку и нежно отвела волосы со лба Старлея. Тот заморгал, как сова на свету. И так вдруг противно Киру стало, так муторно. И не захотелось ему ни титанового венца императора, ни власти над миром, а захотелось, чтобы такая вот девчушка и на него посмотрела с любовью и нежностью. Не посмотрит, ехидно сказал внутренний Кир, который был намного древнее Кира внешнего. Хотя, казалось бы, куда уж древнее? Ведь Кир был старше, чем эти горы.
Встречи Старлея с Анжелой были опасны. Играл Рахмад или нет, а связи сестры с русским не простил бы. Кир старательно путал часы и прятал в кармане минуты, задерживал ход солнца в небе и рост теней высоких карагачей — только затем, чтобы эти двое успели нацеловаться и разойтись прежде, чем к яме подойдет Рахмад, удивленный долгим отсутствием сестры. А они все никак не могли нацеловаться и разойтись, и солнце упрямо продолжало ход, и минуты проваливались сквозь дырки в карманах старых камуфляжных штанов.
— Ты что, совсем спятил? — уговаривал Кир Старлея и даже поколачивал, а тот только счастливо мычал и лыбился радостно, как помойное ведро.
— Ну кто она тебе? Кто ты ей? Даже если вылезешь из ямы, жениться вам не позволят. И ее убьют, и тебя. И меня заодно, а это уже совсем ни в какие ворота.
Старлей вцеплялся в рубашку Кира, точнее, в жалкие ее, грязные остатки, и бормотал:
— Ты, Костылин, любил когда-нибудь? Она такая… такая…
— Ну какая?
Но Старлей уже снова затыкался и таял в своей дебильной улыбке.
Конечно, их застукали. Та самая вредная бабка, которой зачем-то понадобился кувшин — может, она коз подоить хотела, дура старая. Анжелу из ямы выволокли за волосы, а лейтенантика избили прямо на месте, измордовали до кровавых пузырей. Киру тоже пару раз навесили, за компанию.
Когда над ямой взошла луна, такая яркая, что лучи ее, пробивающиеся сквозь щели, были как ножи — светлые и острые, — лейтенантик зашевелился и сказал:
— Надо бежать.
— Убежал один такой.
— Они убьют ее.
— А я тебе, дураку, говорил. Говорил или нет?
— Я должен ее спасти. — Старлей приподнялся, встал на четвереньки, затем в полный рост. — Я с Анжелой убегу. И тебя здесь не оставлю. Давай руку.
На этот раз они пролезли сквозь крышку над головой легко — будто преграда была не из дерева, а из острого лунного света.
…Они неслись вниз по склону, а за спиной раздавались выстрелы. Редко рявкали винтовки и строчили автоматы, на вершине холма заливался пулемет, разбрасывали пыль колеса джипов. Кир впереди, длинными упругими скачками. Василий тяжело трюхал следом. Потерявшая сознание Анжела лежала у него на плече. На каждом шагу ее обритая голова подскакивала.
Они нашли девушку в пристройке за домом, избитую, но живую. Руки у нее были связаны, угол рта чернел ссадиной, а волосы обкорнали под корень. Девка же совсем некрасивая, подумал Кир, а Старлей уже упал перед ней на колени и, бормоча что-то ласковое, распутывал веревку. В сарае за глинобитной стеной мекали козы.
Анжела приподнялась, снова провела пальцами по лицу Старлея, как тогда, в яме. Будто слепая.
— Он сказал, что убьет тебя. Я резать вены хотела, а он бритву отобрал. И волосы обстриг. Я теперь уродка, да? — И девушка разревелась.
— Ты — лучше всех, — убежденно выпалил Старлей.
Девчонка рыдала.
— Ну тише, тише, — успокаивающе прошептал Кир, беспокойно оглядываясь. Как бы их не застукали. Ферганами палеными тогда не отделаешься. — Отобрал бритву — и хорошо. Была бы сейчас дохлая, дурочка.
Старлей вскинулся:
— Не смей ее дурой обзывать!
— Ладно. Умница. Пошли уже.
Они прошли сквозь дверь и спускались по склону холма, когда Кир сказал:
— Стой. Где Рахмад оружие держит?
— В комнате у себя. А что?
— Надо автомат взять. Мало ли кого мы встретим.
Старлей попробовал возражать, но переспорить Кира не удавалось и Демосфену.
Рахмада пришлось убить. Когда он проснулся и заорал спросонок что-то типа «мама!», Кир весьма ловко свернул ему шею — но было уже поздно. Кир выскочил в окно, Старлей мешком вывалился следом. Они промчались через крохотный палисадник, топча то ли кинзу, то ли лук, то ли помидоры — не разглядишь в темноте. Луна провалилась за тучи. Растоптанное резко пахло зеленью и землей.
— Сюда, скорее! — прокричала из-под холма Анжела, и тут же грохнул одинокий винтовочный выстрел.
И как они ухитрились попасть в такой темноте?
Старлей плакал и бормотал:
— Увидишь, все хорошо будет. До наших доберемся, они тебя вылечат.
Анжела глотала кровь и смотрела на Старлея огромными, как ночь, глазами.
— Бежим! — заорал Кир, потому что больше медлить было нельзя.
И они побежали.
Шесть часов безумной гонки по горам, шесть часов солнца, пыли и скал, шесть часов колючек, которые раздирают коленки в кровь, шесть часов. Кир стрелял, пока не кончились патроны. Ствол раскалился так, что обжигал пальцы даже сквозь накрученные на них полоски ткани. Потом автомат пришлось бросить. Счастье еще, что дорога шла вниз и что Кир ее хорошо запомнил. Через мост, построенный троллями, потом козьими горными тропками, сумасшедшими прыжками по руслу ледяного ручья.
— Думаешь, отстали? — пропыхтел сзади Старлей.
— Как же.
Сбоку грохнул выстрел, пуля выбила из камня крошку.
— Почему нас еще не убили?
Действительно, почему? Горло пересохло так, что хотелось лицом упасть в этот ручей, упасть и не вставать.
Анжелу они тащили по очереди, и, неся легкую девушку на плече, Кир чувствовал, как вместе с теплой красной струйкой уходит из нее жизнь. Он видел много умирающих, да он и сам умирал, но в этот раз почему-то все было по-другому. Все было неправильно.
— Смотри, смотри!
Лейтенант задохнулся от радости. Стройбатовский лагерь был внизу, в каких-нибудь пятидесяти метрах. Серели на солнце палатки, ветер носил бумажные клочки, трепались на веревке портянки.
— Э-ге-ге! Не стреляйте! Мы свои!
Они пронеслись эти полста метров, словно на стадионе в «Олимпийском» — рассчитывая на медаль и первое место. Непонятно только, за короткую дистанцию или бег с препятствиями. Наверное, судьи, посовещавшись и покачав головами, присудили бы им обе.
Стрелять оказалось некому. Лагерь был пуст. Исчез обладатель портянок. В одной из палаток гудело радио, выдавая мертвый сигнал. Рядом парила полевая кухня. Оттуда несло борщом.
— Ну как же это? Как же так? Куда они ушли?
Кир без слова опустил Анжелу на землю и сел рядом, сжав ладонями голову.
«Не может же быть», — все бормотал Старлей.
За брошенным лагерем — метрах в десяти, плевком достать — вставала черная гладкая стена. Отсюда казалось, что основание ее из базальта, а выше просвечивает вулканическое стекло. Без выщербинки, без малейшего изъяна, она возносилась вверх — казалось, на десятки километров, до самого космоса.
— Не могли же они…
Неожиданно он замолчал. Ноги в тяжелых армейских ботинках протопали и остановились рядом с Киром. Руки, с обкусанными ногтями пальцы, протянулись и подняли с земли безвольно мотнувшее головой тело.
— Что ты делаешь?
Не ответив, Старлей поудобней перехватил девушку и зашагал к стене. Кир оглянулся. На вершине холма над ними застыли боевики. Чернели головные повязки, масляно блестели автоматы и колеса джипов. Чечены тоже не двигались. Они смотрели на Стену. Кир перевел глаза. Старлей уже подошел к Стене. Вот он остановился на мгновение, будто собираясь с духом, — а затем, подавшись вперед всем корпусом, шагнул. Кир вскочил. Одним прыжком пересек разделявшее их расстояние и еще успел вцепиться в плечо Старлею, прежде чем Стена сомкнулась за ними с едва различимым «чпок».