— За что? — прошипел Кир. — За грехи отцов. За то, что мой друг застал однажды вечером своего папашу с бабой, которая не была его матерью, и промолчал. За то, что другой мой друг хотел писать стихи, а вынужден был тащить пьяного родителя каждый вечер из кабака. За то, что ты отвинтил болты. За то, что я твой сын. За то, что ты копал не туда.
При слове «копал» взгляд старика оживился. Он суетливо приподнялся и зарыскал под собой. Вытащил пару крысиных скелетиков, отшвырнул в сторону, вытащил погнутую вилку, отшвырнул, вытащил бонбоньерку с портретом прекрасной и печальной дамы на крышке, вздохнул, отложил, наконец достал свиток папируса. Свиток он положил на колено и любовно разгладил. Кир склонился над свитком. Это было что-то вроде карты, начерченной бурыми чернилами. Карта представляла собой схему большой пирамиды, со всеми ее потайными коридорами, секретными дверями, спрятанными комнатками, саркофагами и кавернами. Жор-Эль ткнул в чертеж узловатым пальцем. Палец проследовал вдоль коридора на одном из нижних уровней.
— Здесь, — сказал Жор-Эль, — находится погребальная камера фараона. А вот эти отверстия ведут в два узких прохода — человек протиснется вряд ли, но ты, сынок, та еще змея. Как-нибудь просочишься. Это Врата Неба, через которые дух и душа фараона должны были вылететь и отправиться прямиком в обитель богов. Конечно, ничего такого не произошло, и ведут эти проходы отнюдь не в божью обитель. Левый из них открывается в родовые пути самки шакала, и туда тебе точно не надо, зато правый, вот этот… — Он вновь проследил пальцем почти стершиеся линии: — Этот ведет в Миры, Утратившие свой Шанс.
— И мне надо туда? — саркастически уточнил Кир.
— Именно туда тебе и надо. Потому что это единственный способ отсюда выбраться.
— Что же ты сам им не воспользовался?
Жор-Эль развел руками:
— Увы. Способ этот подходит только для живых. Миры, Утратившие свой Шанс, бесконечны по определению, как бесконечно число упущенных возможностей. Есть только один выход оттуда — принять верное решение. А покойник не может принять верного решения, потому что оно всегда изменяет мир, — мы же неизменны и ни на что не влияем.
Жор-Эль впихнул свиток в неохотно принявшие бумагу пальцы Кира.
— Ступай, сынок. В моем подкопе через сорок шагов должно быть отверстие, ведущее в глубь пирамиды. Выберись отсюда и найди беглого ангела. Заставь его умереть — и мы станем свободны.
— А если он не захочет умирать?
— Тогда отыщи того, кто триста миллионов лет назад отправился на его поиски. У Охотника белые крылья и лицо ребенка-убийцы. Ты узнаешь его легко.
Кир вздрогнул. Жор-Эль внимательно на него посмотрел.
— Почему ты так боишься смерти, мой мальчик?
— Я не твой мальчик. И я не боюсь смерти. Я боюсь пустоты.
Он поднял светильник с пола и подошел к распахнутому зеву туннеля. Огонек на кончике фитиля задрожал. Старик сокрушенно вздохнул. Он подсадил Кира, и тот подтянулся и легко забрался в туннель. Когда черные своды сомкнулись вокруг юноши, он спросил у темноты:
— На Земле смерть представляют скелетом с косой. А как она выглядит на Криптоне?
И темнота ответила голосом Жор-Эля:
— Смерть — это путевой обходчик с большим гаечным ключом в руке.
После долгого и утомительного путешествия по коридорам гробницы Кир понял, что окончательно заблудился. Светильник едва мигал. Кир сел у стены и расправил на коленях карту. Карта, несомненно, помогла бы ему, если бы он представлял, где находится. Юный криптонянин вслух проклял своего безумного родителя и вслух же пожалел, что матушка его не согрешила с лабрадором или, на худой конец, с чихуахуа. Кир как раз собирался перейти на дедовское колено своей нечестивой и зря только красный свет коптившей родни, когда его прервала тоскливая мелодия. Мелодия доносилась справа.
— Стоит ли идти в направлении зловещей мелодии, когда находишься в гробнице? — риторически вопросил Кир у подмигивающего мрака.
Мрак ответил еще более заунывными гармониями. Кир пожал плечами, спрятал светильник под полой куртки и заскользил к источнику шума.
Источник шума находился в центре большого зала. Под потолком зала смутно виднелись два отверстия, из которых сочился красноватый свет. В этом свете Кир различил змеящуюся по стенам резьбу и ступени, ведущие к здоровенному саркофагу. На крышке саркофага сидело существо. В общем и целом существо можно принять за мумию, однако не у всякой мумии есть три пары рук, в двух из которых зажаты острые на вид серпы. В третьей паре рук странная мумия держала блок-флейту, из которой и выдувала унылые звуки. Плечи мумии венчала керамическая шакалья башка.
Хотя Кир был уверен, что вошел совершенно бесшумно, что слился с тенями узкого коридора, башка мумии дернулась и черные блестящие глаза уставились прямо на юношу. Флейту от губ тварь отняла и обнажила немалых размеров клыки.
— Кто нарушает покой Царя Царей? — прорычал анубис.
— Меня зовут Лоханкин Васисуалий Петрович, — вежливо представился Кир.
Еще в те времена, когда они с Джентльменом вдвоем черпали ложками суп из динозавров, а первобытное зло было ужасным на вид, но невинным внутри, Джентльмен предупреждал воспитанника: «Никогда не говори своего настоящего имени незнакомцам». Кир эту нехитрую мудрость запомнил, сожалея лишь о том, что сам не догадался применить ее при встрече с Джентльменом.
— Ты врешь, — заметила тварь, — но это неважно, потому что я сейчас вырву душу из твоего дрожащего тела.
— Я бы на вашем месте, почтенный, для начала удостоверился, есть ли в моем дрожащем теле душа, — ответил Кир. — Вполне возможно, что душу свою я храню в ларце на вершине могучего дуба, в зайце, утке и яйце.
Тварь озадаченно моргнула.
— Че-то я не понял. Так в зайце, яйце или дубе? Или все-таки в утке?
— Это несущественно, — сказал Кир. — Важно, что душа моя не здесь.
Тварь почесала глаз флейтой и разочарованно протянула:
— Ну что ж, тогда придется удовольствоваться не столь вкусным, но тоже вполне съедобным телом. — И спрыгнул, гад, с крышки саркофага. Кир попятился.
— А не полагается ли тебе для начала задать мне какую-нибудь загадку, к примеру, о том, что ходит утром на четырех ногах, днем на двух и вечером на трех?
— И что же это?
— Здесь вопросы задаю я.
Тварь замотала башкой:
— Погоди. Че-то ты меня совсем запутал, братишка. У меня ясное задание: охранять гробницу. Кто придет, вырвать душу и пожрать, потому что вор. Ты — вор?
— Я — археолог, бескорыстно вкалывающий на службе науки. А что, в гробнице есть что-нибудь ценное?
— Абсолютно ничего. Только мой труп.
— Так ты и есть Царь Царей?
— Ну да.
— И поставлен здесь, чтобы охранять собственное мертвое тело?
— Именно так.
— А на кой оно тебе нужно?
Тварь заскребла керамический череп когтями. Потом нерешительно посмотрела на Кира:
— А знаешь, ни на кой.
— Тогда почему бы тебе не покинуть это унылое место и не отправиться туда, где много света, женщин и вина? Уверен, с твоим обаянием у тебя отбоя от поклонниц не будет.
Тварь недоверчиво, а затем радостно и облегченно улыбнулась. Зрелище было пугающим.
— Братишка, так ты это… Ты Освободитель, предсказанный мне милления назад! Ура! Свободу попугаям! Проси чего хочешь! — И обнял Кира на радостях, зараза, — у того только ребра затрещали. Кир подумал, а не попросить ли у Царя Царей разжать объятия, однако все же выпутался сам. Оправил помятую и прожженную светильником куртку и сказал:
— Мне нужна кое-какая информация. Ты ведь не криптонянин?
— Ха, — усмехнулся Царь Царей, — когда меня уложили в этот саркофаг, а весь пол погребального покоя укрыт был мумиями моих верных слуг, коней и жен — от которых сейчас не осталось и пыли, — и о планете-то такой не слышали. Криптон тогда еще был сгустком пыли, вращающимся вокруг безымянного светила.
— Как же ты попал сюда?
— Пирамида была построена так, чтобы служить мне вечность и еще один день. Когда моя планета погибла, пирамида отделилась от нее и отправилась в долгое странствие в космосе, пока не была поймана силовым полем Криптона и не рухнула на поверхность. Добавлю, что именно с этого взрыва, поднявшего в воздух облака сероводорода и двуокиси азота, и зародилась здесь жизнь.
— Что ты знаешь о кризоргах?
— Кризорги? — хмыкнул Царь. — Да они не что иное, как мутировавшие блохи в шерсти моей любимой охотничьей суки. Видишь ли, у нее был неудачный помет, все кутята больные и слабые, я и приказал их утопить. Сука выла, выла, чахла, молоко в ее сосцах свернулось от горя. Тогда, чтобы она не тосковала больше и не раздражала меня своим воем, я зашвырнул ее на небо. Только с ней полетели и блохи, и вот расплодились, одичали и гоняют бедную мою сучку по всей вселенной. Она от них убегает, все ищет своих щенков, хочет отдать им молоко из набухших сосцов…
Кир покачал головой:
— Все любопытней и любопытней. Мастопатит как основная причина возникновения Стены? Что ж, и не такое бывает. Ладно, Царь, на этом аудиенция закончена. Я разрешаю тебе удалиться. Выход налево.
Анубис радостно взвыл, грянулся об пол, оборотился яркой звездой и вылетел в левое отверстие в потолке. Блок-флейту он при этом обронил. Кир, юноша хозяйственный, оброненное засунул в карман куртки и, оскальзываясь, пополз по стене к правому окну.
Кир ввинчивался в узкую шахту и думал: вот будет весело, если отец все перепутал. Такой расклад представлялся Киру весьма возможным, ибо старик был безумней кошки. Интересно, каково это — родиться шакаленком? Наверное, в норе тепло; если же говорить о мягком материнском брюхе и о шакальем молоке… Додумать до конца эту мысль Киру не удалось, потому что мир перевернулся, закрутился калейдоскопом, и его вышвырнуло…
— …Кирка, Кирка, я видела Веньку! В хрустальном дворце на вершине Самой Высокой Горы, и сам он хрустальный, а сердце его из желтого камня. Но в глубине сердца зреет розовый бутон. Если роза распустится, рассыплется хрусталь и Венька оживет, и все будет хорошо.