Nonprofit Sector 1982, 3). Спустя пятнадцать лет Нью-Йорк по-прежнему затмевает своих ближайших конкурентов – Лос-Анджелес и Чикаго – по количеству, масштабам и разнообразию крупных культурных учреждений. В городе работает почти 500 коммерческих галерей, 49 музеев, 34 коммерческих театра с годовым бюджетом более 300 тысяч долларов, 31 хореографическая труппа и 26 симфонических оркестров. И самое важное на сегодня – почти половина приезжих, посещающих эти учреждения культуры, говорят, что приехали в Нью-Йорк именно ради культурной жизни (Port Authority 1993).
Если верить приблизительным подсчетам, в 1992 году символическая экономика, в наиболее широком представлении объединяющая художественные галереи и аукционные дома, коммерческие театры, некоммерческие учреждения культуры, кино- и телепроизводство, а также расходы приезжающих специально на культурные события, составляла 9,8 миллиарда долларов в год (Port Authority 1993)[29]. Эта сумма значительно выше более ранней оценки в 5,6 миллиарда долларов, которая так впечатлила вице-мэра. Такие суммы плохо сочетаются с некоторыми показателями экономического упадка, который не мог не сказаться и на культуре: рецессия, повлекшая за собой массовые сокращения, которая началась в городе за два года до того, как распространилась по всей стране, то есть в начале 1989-го; снижение показателей прибыли финансовых компаний, вследствие чего заметно сократилась оказываемая ими спонсорская поддержка, а также непредусмотренные расходы их высокооплачиваемых сотрудников; начавшееся в 1990-х сокращение бюджетов города и штата Нью-Йорк, ставшее результатом дефицита, а также последовательное снижение государственных затрат администрациями Рейгана и Буша. Противоречия между успехами и ростом культурной экономики и общим обнищанием Нью-Йорка отражаются в «рейтинге самых пригодных для жизни городов», в котором участвуют 300 крупнейших городов Северной Америки. Если по оценкам ситуации с преступностью, трудоустройством и стоимостью жизни Нью-Йорк занимает последние или близко к тому места, то в плане искусства и культуры он на первом (Savageau and Boyer 1993).
Три направления культурной деятельности – производство теле-, кино- и видеопродукции, некоммерческие учреждения культуры и расходы туристов – имеют влияние на городскую экономику, которое выражается в миллиардах долларов. Лидер по прямым расходам (1,4 миллиарда долларов), а также по общим экономическим показателям (3 миллиарда) – это теле- и кинопроизводство (Port Authority 1993). Прямые расходы некоммерческих организаций составляют 1,3 миллиарда, а общие экономические показатели – 2,3 миллиарда. И хотя в коммерческих театрах снизились и доходы, и количество постановок, их прямые расходы по-прежнему составляют 451 миллион долларов, а общие показатели – 905 миллионов. Художественные галереи и аукционные дома тратят 398 миллионов на прямые расходы при общих показателях в 840 миллионов долларов без учета продаж. В результате экономического спада в середине-конце 1980-х годов рост приостановился в каждом из этих секторов и наметился снова лишь в 1992 году. В то время как экономические показатели теле- и кинопроизводства выросли с 2 до 3 миллиардов долларов, показатели некоммерческих учреждений и расходы туристов остались на прежнем уровне.
Почти половину операционных расходов составляют зарплаты служащих. Размер этой статьи расходов варьируется от 37 % в художественных галереях и аукционных домах, 48–54 % – в небольших и крупных некоммерческих учреждениях культуры до почти 60 % – в театрах, теле- и кинопроизводстве. Неудивительно, что некоммерческие учреждения, в особенности небольшие организации, постарались урезать расходы путем поиска сторонних поставщиков и перевода части сотрудников на неполный рабочий день. В общей сложности учреждения культуры прямо или косвенно обеспечивают работой 107 тысяч человек. И хотя эта цифра на 8,5 % ниже, чем в 1982 году, количество рабочих мест в культурном секторе сократилось меньше, чем в других сферах экономики. С особым вниманием необходимо отнестись к различению «прямой» и «косвенной» занятости в области культуры. Отчет 1993 года не отражает этой разницы, в то время как в 1982-м она учитывалась. Тогда количество занятых непосредственно в области культуры и искусства составляло 35 323 человека, а остальные 80 тысяч считались косвенно задействованными работниками смежных служб и сферы туризма.
Выгоды от символической экономики не ограничиваются расходами туристов и зарплатными чеками. Развитие города как культурной столицы приводит к созданию качественных преимуществ для экономики услуг в целом. Культурные центры, где проводятся выставки и даются представления, подготавливают публичное пространство для дорогих магазинов и услуг. Располагаясь в центре, они нередко отбирают пространство у предприятий, использующих его для производства, старомодных или безвкусных развлечений, и адаптируют его под «достойные» развлечения, коммерческие и жилые зоны для профессионалов, управленцев и офисных служащих. Кроме того, культурные пространства во многих своих ипостасях повышают экономическую ценность коммерческой и жилой недвижимости. Если в Нью-Йорке XVIII – начала XIX века в культурном фоне района отражалась социальная принадлежность его обитателей, то в XX веке культурные пространства сами способны как возводить, так и разрушать барьеры между классами.
Рост цен на недвижимость вблизи учреждений культуры – совсем не новый феномен. Когда в конце XIX века были построены музей Метрополитен и Американский музей естественной истории, они зарезервировали ключевые точки доступа в Центральный парк и окружающие его районы для представителей высших слоев. Следующее поколение городских планировщиков и архитекторов, участники движения «Град прекрасный», созданного под влиянием Всемирной выставки в Чикаго, разработали более обстоятельные и подробные программы создания доминантных общественных зданий в городских районах, которые должны были привлечь инвестиции в дорогую недвижимость (Boyer 1983, 51–55). Примерно в то же время, но при меньшем участии деловых и политических верхов на Таймс-сквер был создан новый тип общественного пространства с варьете, драматическими театрами и зимними садами, где различные социальные слои смешивались практически до самозабвения (Taylor 1991). Влиятельные ньюйоркцы поняли, насколько важными могут стать учреждения даже низкопробной культуры для придания необходимого контекста строящимся объектам недвижимости.
Рокфеллеры хотели, чтобы Метрополитен-опера переехала в построенный в конце 1920-х годов Рокфеллер-центр. Это им не удалось; вместо оперы они построили Радио-сити-мюзик-холл, где и разместили танцевальную труппу Rockettes. Тридцать лет спустя стараниями «серого кардинала» Роберта Мозеса[30] на деньги федеральных фондов городской реконструкции Метрополитен-опера, Нью-Йоркская филармония, Университет Фордхэма, балетные и театральные труппы объединились в Линкольн-центре сценических искусств, который стал основным получателем финансовой поддержки Рокфеллеровского фонда.
В 1970-х годах образованный средний класс стал настаивать на использовании культуры для нормализации обстановки в городских районах. «Жизнь в лофте» подтверждает эффективность коалиции художников, владельцев домов из среднего класса и политических и социальных элит, которая расстроила планы основных игроков на рынке недвижимости, крупнейших банков (включая Рокфеллеров) и профсоюзов по сносу старых производственных зданий ради строительства многоэтажного жилого или коммерческого массива, скоростного шоссе или стадиона – знаковых для городского обновления объектов (Zukin 1989 [1982]). Архитектурное спасение таких лофт-районов, как СоХо и Трибека[31], привело к созданию базы для культурной экономики, а затем и к заметному коммерческому успеху. Пример этих районов показал, что места с историей и особым характером («достопримечательностями») в сочетании с концентрацией арт-пространств представляют собой не только эстетические ценности, но и потенциал для повышения цен на недвижимость и привлечения коммерческого строительства.
Можно возразить, что «спасение» районов СоХо и Трибека столкнуло экономические интересы деловой и политической элит с их же интересами коллекционеров и покровителей искусства. Впрочем, с самого момента основания в XIX веке «общественные» музеи всячески поддерживали элиты в их общественных, деловых и городских начинаниях. До сих пор учреждения высокой культуры предлагают превосходные возможности для налаживания связей. Их заседания советов директоров – это места встречи и обмена идеями, особенно по вопросам сотрудничества между государственным и частным секторами (о Луисвилле, штат Кентукки, см.: Whitt 1987 and Whitt and Lammers 1991). Начавшаяся в 1960-х годах демократизация этих августейших учреждений едва ли привела к значительному перераспределению ресурсов, которые по-прежнему остаются в руках элит.
Маркетинговые стратегии, сверхпопулярные выставки и использование новых приемов экспозиции, безусловно, несколько расширили аудиторию главных музеев. Учреждения культуры также допустили представителей меньшинств в органы управления и к разработке выставочной политики. Более того, мощь старых элит ослабела с появлением новых источников финансовой поддержки – сначала крупных корпораций и федерального правительства, затем деятелей Уолл-стрит, а также с усилением государственного и общественного контроля над деятельностью учреждений культуры. И тем не менее наибольшие выгоды музеи по-прежнему несут представителям элит, заседающим в советах директоров, а также профессионалам от искусства и состоятельным потребителям культуры из среднего класса, которые их регулярно посещают.
Притом что посещаемость музеев в течение 1960-х годов удвоилась, самой многочисленной категорией посетителей в музеях Манхэттена в будни (25 %) оставались люди, профессионально интересующиеся искусством (