Wolfe 1993, 66). В это время возникла интересная дискуссия относительно того, насколько статус достопримечательности может помочь в оживлении района. Главным образом неевропейские этнические и расовые группы использовали силу статуса для изменений социальной базы населения района. В этом случае налицо было превращение понятия достопримечательности из эстетической категории в общественное благо.
Илл. 14. Демократизация или политизация движения за сохранение исторического облика? Танцевальный зал Audubon, где был убит Малкольм Икс, на фоне новых зданий биотехнологических лабораторий. Фото Alex Vitale
Комиссия по охране достопримечательностей всегда охотно шла на контакт с общественными организациями – от Общества друзей чугунной архитектуры и Общества охраны исторического и театрального наследия Нью-Йорка до жилищных комитетов. Все эти организации оперируют прежде всего эстетическими категориями, сложившимися в годы, когда движение за сохранение исторической архитектуры только зарождалось, то есть в 1960—1970-х годах. Однако с конца 1980-х общественные организации из исторически «черных» районов, главным образом из Гарлема, развернули кампанию по присвоению статуса исторической достопримечательности таким заведениям, как танцзал «Одабон» (Audubon Ballroom), где в 1965 году был застрелен Малкольм Икс[34]. История таких мест – это не архитектурная, но политическая история, которая необходима не только для создания политической идентичности местного сообщества, но и, как в данном случае, как аргумент против планов Колумбийского университета построить на месте «Одабона» биотехнологическую лабораторию. Поскольку этот план считался одновременно и важным политическим ходом, и стратегией экономического развития, вопрос о присвоении охранного статуса «Одабону» даже не рассматривался Комиссией. Вместо этого соглашение было подготовлено администрацией президента района Манхэттена и подписано представителями университета и Комиссией по экономическому развитию Нью-Йорка.
В начале 1990-х годов сопредседатель Комиссии по охране достопримечательностей одного из общественных советов Центрального Гарлема предложила кардинально изменить принципы работы Комиссии по охране достопримечательностей Нью-Йорка и рассматривать в первую очередь не эстетические достоинства объекта, а социальные последствия присвоения ему статуса достопримечательности. Выступая за присвоение статуса зданию весьма скромного архитектурного значения, она сказала: «Сегодня нам нужна новая Комиссия по охране достопримечательностей. Все основные достопримечательности уже получили охранный статус. Теперь этот статус может служить поощрением и признанием тех усилий, которые предпринимают жители этого дома и многих других домов» (New York Times, January 26, 1992). Такие доводы применяются не только в районах компактного проживания меньшинств, но и, к примеру, в успешном лоббировании Джексон-Хайтс[35] в качестве исторического района многонационального Квинса. «Это даст нам уважение, стабильность и все, чего заслуживает наш район, – говорит Адриенн Шумович, председатель Совета по благоустройству Джексон-Хайтс, члены которого в течение трех лет добивались этого статуса. – Наш район – это настоящая жемчужина» (New York Times, January 27, 1994, курсив Ш. Зукин).
На собрании Городского совета статус исторического района Джексон-Хайтс присвоили единогласно; отчасти это стало реакцией на глубокое недовольство отдаленных нью-йоркских муниципалитетов тем, что расположенные на Манхэттене власти пренебрегают их нуждами, недовольство, которое вылилось в проведение референдума среди жителей Стейтен-Айленда[36] о выходе из состава Нью-Йорка. Вероятно, смещение от эстетических оценок к прямому общественному влиянию было для Комиссии по охране достопримечательностей превышением полномочий. Комиссия отказалась проводить слушания по вопросу присвоения статуса многоквартирному дому Сент-Агнес – одному из 25 гарлемских претендентов на достопримечательность, подававшему заявку в 1990 и 1991 годах.
В то же время по танцзалу «Одабон» Комиссия не смогла найти решения, которое устроило бы всех. Была сохранена и восстановлена часть фасада, Колумбийский университет, выстроив свои биотехнические лаборатории, обещал нанимать местных жителей в качестве обслуживающего персонала. И все же такой компромисс удовлетворил далеко не всех. Председатель Общества за сохранение и развитие Верхнего Манхэттена, организации, которая добивалась присвоения «Одабону» статуса достопримечательности, сказал: «Это лишь еще один пример того, как умаляется значимость истории чернокожего населения. Малкольм Икс – один из важнейших политических деятелей Америки, при этом мы можем сохранить лишь половину зала, в котором он выступал в последний раз. Что бы вы сказали, если бы театр Форда, где застрелили Линкольна, сохранили только наполовину?» (цит. по: Wolfe 1993, 56). Со вступлением в силу законов об охране достопримечательностей вопрос определения «культурной значимости» здания стал крайне важным для создания нарративов политической истории. Для общественной культуры важно, чей дом получил статус достопримечательности, хотя за решением могут стоять не только эстетические или политические мотивы.
В 1960-х годах градозащитники выступали против сноса и нового строительства, поскольку это вело к утрате исторического наследия. Сегодня, когда взгляды градозащитников приняты большинством, встает вопрос о том, чье культурное наследие мы будем сохранять и чья культура будет основанием для присвоения статуса достопримечательности. Поскольку множество старых зданий уже спасли от сноса, центр противостояния сместился, и теперь борьба идет за расширение критериев, согласно которым определяются центральные пространства. Если раньше градозащитники боролись против уничтожения исторических зданий, сегодня они сетуют на бездарность современного дизайна и архитектуры. Объекты их критики – тематический дизайн и вторичные архитектурные стили, являющиеся свидетельством «диснеизации» города (Gill 1991). Высокие единообразные громоздкие здания, которыми застроена большая часть манхэттенского делового и торгового района (мидтауна), по их мнению, не идут ни в какое сравнение с «историческим городом». Такие здания можно строить на границах исторических районов, где их владельцы смогут получать прибыль от уникального расположения. Таким образом, градозащитники предложили более широкое понимание охраняемого архитектурного наследия, основанное на архитектурно-историческом «контексте» района, нежели на ценности отдельного здания (Oser 1990).
Расширение использования эстетических и исторических критериев при рассмотрении центральных пространств дает возможность распространить понятие культурной столицы на значительно бóльшую часть города Нью-Йорк. Однако производство таких символов зачастую входит в противоречие со спекулятивным производством пространства.
Музеи
В развитии города как культурной столицы участвуют и большие музеи. С 1970-х годов нью-йоркские музеи были в авангарде становления индустрии «зрелищных» выставок выдающихся культурных продуктов, с достаточно высокой платой за вход, специальными маркетинговыми стратегиями, коммерческими обязательствами и толпами народу. Такие события являются для музеев поводом для весьма настойчивых предложений сделать крупные пожертвования. Когда начался этот период роста символической экономики, основные музеи Нью-Йорка постарались обеспечить свое будущее через планы расширения, в которых слышались отзвуки экспансии финансовых корпораций. Гуггенхайм и МоМА собирались построить по небоскребу, а Метрополитен продолжал застраивать общественное пространство Центрального парка. За этими проектами многие видели самопродвижение новых денег, а также личную заинтересованность городских чиновников и музейных администраций. В течение 1970-х годов сфера искусства – главным образом крупные музеи – была самой быстрорастущей сферой благотворительных пожертвований (Nonprofit Sector 1982).
Потребность публики в культурных продуктах подтолкнула руководство музеев к поиску и применению новых стратегий. Администрация музея Метрополитен изменила сложившейся традиции и стала закупать работы ныне живущих художников. Чтобы стать еще более доступными для широкого зрителя, музеи начали использовать методы репрезентации, заимствованные у телевидения. Они нащупали мотивы, которые нашли отклик в общественном воображении. К примеру, все выставочные помещения МоМА отдали под широкую ретроспективу Сезанна и Пикассо. Музей американского искусства Уитни организовал временные филиалы в холлах центральных офисных зданий, арендовав площади у компаний Philip Morris, Equitable Life Assurance и федерального правительства. С тех пор как подобную идею музейщики отвергли в 1920-х, это был первый случай учреждения филиалов одним из главных музеев страны. В 1980-х годах Музей Гуггенхайма задумал мировую экспансию. На фоне повального закрытия районных кинотеатров и роста популярности окраинных торговых центров нью-йоркские музеи только наращивали свою культурную мощь.
Илл. 15. Музейная башня: предпринимательство в сфере торговли недвижимостью Музея cовременного искусства (МоМА).
Фото Richard Rosen
Получив разрешение расширять свои помещения за счет территории Центрального парка, музей Метрополитен оказался в самом завидном положении. Коллекция музея пополнилась храмом Дендур, несколькими собраниями скульптуры и мебели, целой галереей произведений искусства XIX века, принесенных в дар щедрыми покровителями; Метрополитен фактически создал музей в музее. Серьезные огрехи, допущенные руководством музея при финансировании этих расширений, – превышение бюджета и замена табличек с именами старых дарителей на новые с указанием более щедрых спонсоров, – имели тактический характер (