репрезентации города или региона. Это до определенной степени позволяет избежать распределения групп по степени справедливости их притязаний. «Своя культура есть у всех, значит, все равны». Каждой группе дается право на официальное признание, даже если это признание гнета и подавления этой группы в прошлом. Ключевое слово здесь «в прошлом», поскольку установление визуального порядка в культурной гегемонии как будто приводит все группы к равенству через признание и выделение части видимого поля ранее «невидимым» социальным группам; во всяком случае, это касается их исторических (нередко романтизированных) воплощений. Подобные истолкования исторических фактов отличаются от тематических проектов по «ненавязчивому и веселому» представлению истории (например: Harvey 1989b, 88–98) и экспозиций а-ля «наследие» тех-то, которые нередко критикуют за вымарывание и обезличивание истории (например, Wallace 1985; Boyer 1992). Целью основанных на визуальной репрезентации культурных стратегий становится создание новой общественной культуры, которая была бы одновременно и не иерархической и не эгалитарной. И хотя такие стратегии нередко применяют в наиболее популистских местах (торговые улицы, рабочие районы, общественные парки, центральные пространства) культурные стратегии используют визуальную эстетику, апеллирующую к исчезнувшему общественному порядку, который тесно связан с таким же исчезнувшим или, по крайней мере, измененным до неузнаваемости средним классом.
Яркий до рези в глазах пример такой стратегии представляет собой центр Бруклина, однако те же стратегии применяются и в куда более крупном масштабе в центре Лос-Анджелеса. Гигантский девелоперский проект по превращению Банкер-хилла[62] в культурный центр и создание, практически с нуля, международного финансового района привели к тому, что в городе появилось два городских центра на двух весьма различных уровнях. Банк-сити бесконечно далек от популистского и главным образом мексиканского Шопинг-сити, намного дальше, нежели большинство финансовых районов старых городов. В Банк-сити попадаешь по крутой лестнице или одинокому эскалатору. Район, украшенный фонтанами и деревьями, предлагает услуги магазинов и ресторанов работникам, которые перемещаются из одного офисного комплекса в другой на автобусах-шаттлах, а с наступлением вечера уезжают на машинах в свои пригороды. Утопическое ви́дение многофункционального коммерческого комплекса с эспрессо-баром и собственным консьержем не соотносится с менее регламентированными представлениями о покупках в центре. Шопинг-сити – это открытые рынки и выставленные на улицу товары (уличных торговцев в центре Лос-Анджелеса нет), лавочники-иммигранты, пустые универмаги и старые дворцы кинотеатров, всякое барахло и дешевка, запах мексиканских лепешек и опасности.
Новый проект Брайант-парка, расположенного на 42-й улице напротив моего офиса, представляет собой менее масштабную и более гуманистическую попытку использования эстетики для вытеснения страха. Дизайн был рассчитан на то, чтобы отвадить грабителей и наркоторговцев и привлечь офисных работников, в особенности женщин. Авторам проекта удалось сделать это место безопасным для куда большего количества посетителей, восстановив к тому же влияние на этой территории владельцев и арендаторов прилегающих офисных зданий. Те, кто резко высказывается против пестроты и излишеств в витринах магазинов на 34-й улице, за преследование уличных торговцев на Манхэттене и в центре Бруклина или объявляет войну лоткам в проулках, тоже позиционируют себя как защитники эстетически привлекательного визуального порядка, параллельно стараясь восстановить и общественный порядок в соответствии с коммерческими устремлениями владельцев зданий и крупных арендаторов. Важно и то, что подобные визуальные стратегии нередко продвигают местные бизнес-инициативы по развитию района, получившие право на управление общественными пространствами (в основном это парки и улицы) и взявшие на себя квазигосударственные функции. И если финансовая активность некоторых подобных групп – тех, что расположены в самых дорогих районах города, – нередко подвергается критике, их непосредственную деятельность по налаживанию связи между визуальным порядком городского дизайна и социальным порядком общественной культуры практически всегда оценивается положительно.
Илл. 47. Визуальные стратегии усиливают образы подавления и страха. Полицейские в униформе задерживают молодого человека на Фултон-молл. Фото Alex Vitale
Понятие «восстановление» имеет в этой деятельности как прямой, непосредственный, так и неявный, подразумеваемый смысл. С одной стороны, на основании существующих остатков или сохранившихся чертежей архитекторы составляют проекты, по которым восстанавливаются пространства конца XIX века. В таких проектах, безусловно, представление о прошлом может быть и сфабриковано с использованием клише, аллюзий и воображения (см.: Wright 1985; Hewison 1987). Таков случай Брайант-парка, который на протяжении большей части своей истории был местом непривлекательным и даже уродливым. С другой стороны, социальный порядок, с которым такие проекты ассоциируются, – порядок, основанный на таких предпосылках, как общественная безопасность, общий уровень цивилизованности и, наконец, гражданственности, – носит характер неявный, подразумеваемый, но внедряется в дизайн вполне сознательно. Такие визуальные стратегии приспосабливают городские порядки среднего класса, ушедшие в прошлое примерно в 1960-х, к современным реалиям социального разнообразия, проблемам бездомности и преступности. Каждому потенциально опасному элементу выделено в ландшафте свое место, и за общей картиной неусыпно следит частно-государственная структура. Наконец-то, провозгласили многие, городское пространство служит людям! Или подумали, как восхищенный редактор обычно ироничного журнала New Yorker (February 14, 1994, 8): «Теперь в [Брайант]-парке безопасно, красиво, как на полотнах Сёра, и полно благодарных посетителей»[63].
Неудивительно, что общественные места, наиболее подходящие для включения в структуру нового визуального порядка культурной гегемонии, жестко оспариваются различными претендующими на них социальными группами. В начале 1990-х годов во время работ по установке фундамента нового общественного здания в Нижнем Манхэттене было обнаружено «Старое захоронение негров (ныне африканцев)». Это привело к серьезным разногласиям как по вопросам управления этим объектом, так и относительно процедуры его исторического восстановления. В Хьюстоне в середине 1990-х продвижение новых культурных стратегий экономического развития сосредоточилось на этнотуризме и охране исторического наследия, что привело к движению за присвоение статуса достопримечательности всем историческим афроамериканским районам, вне зависимости от их привлекательности для строительных корпораций (Lin 1993). Району Ист-Сайд такой статус, вероятно, присвоят, а вот Вест-Сайду, скорее всего, нет, потому как этот район значительно лучше подходит для строительства дорогих объектов коммерческой недвижимости.
При очевидном расчете на правительственную поддержку визуальные стратегии, тем не менее, склонны сдвигать рамку общественной культуры подальше от государственной, поближе к частной сфере. Задействованные в таких стратегиях местные группы активистов часто занимаются «неполитической» деятельностью: они не представляют «материальные» интересы арендаторов или владельцев домов, или работников, или цветного населения. Тем не менее визуальные стратегии – в особенности сохранения исторического облика – произвели на простое население впечатление не меньшее, чем на представителей наделенных властью групп, так как дали им возможность принимать участие в деятельности, ведущей к осязаемым результатам, например повышению стоимости недвижимости. Совмещение материальных и символических результатов визуальных стратегий привело к определенной демократизации использования культуры в материальных или социальных целях.
Усилия по расширению зоны, где сохраняется исторический облик, в Гарлеме можно рассматривать как иллюстрацию этой тенденции. Когда в начале 1990-х годов активисты из Верхнего Манхэттена требовали от Комиссии по охране достопримечательностей Нью-Йорка дать охранный статус танцзалу «Одабон», где в 1965 году был убит Малкольм Икс, против эстетических аргументов, которые стали наиболее весомыми в вопросах сохранения исторического облика, они выдвинули доводы о политической важности этого места. Этот спор стал весьма неординарным случаем, когда историческую достопримечательность использовали, чтобы поддержать политическую культуру одного сообщества, а именно афроамериканского, а не ради поддержания и точно не ради восстановления некой объединяющей общественной культуры. Требования активистов из Центрального Гарлема признать достопримечательностями жилые дома, не обладающие особыми архитектурными или историческими достоинствами, имеют целью создание еще одного социального сообщества. Они не только акцентируют тот факт, что Гарлем и прочие афроамериканские районы Нью-Йорка недостаточно представлены в списке достопримечательностей Нью-Йорка, но и настаивают, имея некоторые представления о джентрификации, что стратегия сохранения исторического облика «стабилизирует» район, а его жители получат долгожданный статус представителей среднего класса.
Подозреваю, что представители районов компактного проживания меньшинств в Хьюстоне руководствуются схожими устремлениями. Это означает, что таким визуальным стратегиям, как сохранение исторического облика, можно придать политический характер и использовать как средство развития района. Это также предполагает, что культура как средство материального управления символическими ресурсами может в конечном счете стать общественным благом. Дело, однако, в том, что культурные стратегии сегодня представляют собой важное средство структурирования полемики вокруг общественных благ, а также переноса их из государственной сферы в частную. Местные сообщества всегда служили вместилищами мощных визуальных образов, чье влияние зависит от способности выразить и навязать целостное в