За козой и около самой кромки дороги выступал длинный и низкий выход скалы, на нем была видна полоска крови шириной в дюйм; если эта кровь принадлежала леопарду, то жить он мог минуту или две. Поэтому, не соблюдая предосторожностей, обычных, когда идешь по кровавым следам хищных зверей, я спустился с дороги и прошел по этим следам еще пятьдесят ярдов с другой стороны скального выхода. Там лежал мертвый леопард.
Он соскользнул спиной в небольшую впадину, где сейчас лежал свернувшись; его подбородок покоился на краю впадины.
Никаких признаков, по которым я мог установить, что мертвое животное и есть «злой дух» Гарвала, не было видно, тем не менее я ни на миг не сомневался, что леопард, лежавший в яме, — людоед. Я не увидел оборотня, который следил за мной в течение долгих часов, сотрясаясь в беззвучном дьявольском хохоте, и, глядя на мои напрасные попытки перехитрить его, облизывался в предвкушении того, как он, улучив момент, когда я не буду настороже, погрузит свои клыки в мое горло. Здесь лежал только старый леопард, отличавшийся от других животных этого же племени тем, что его морда была седой, а губы не имели усов. Самое ненавистное животное во всей Индии, которого боялись больше, чем кого-либо другого, чье единственное преступление не против закона природы, но против закона человека заключалось в том, что он пролил человеческую кровь, однако не с целью терроризировать человека, но только для того, чтобы самому существовать, — теперь он лежал, положив подбородок на край ямы, прикрыв глаза, и мирно грезил, погруженный в свой последний долгий сон. В то время как я стоял, разряжая винтовку, одна пуля из которой сделала много больше того, что нужно было для сведения моих личных счетов с покойным, я услышал кашель и, подняв голову, увидел на краю дороги пандита, пристально смотрящего на меня сверху. Я кивнул ему, приглашая сойти. Он робко и осмотрительно начал спускаться по склону. Едва только на его глаза попался леопард, пандит остановился и шепотом спросил, мертв ли он и как это произошло. Когда я сказал, что он убит, что это и есть его злой дух, который пять лет назад разорвал зубами его горло, боясь которого прошлой ночью он поспешно захлопнул дверь, пандит сложил ладони рук и попытался пасть к моим ногам.
Через минуту раздался оклик с дороги выше нас: «Саиб, где вы?» Это кричал один из крайне обеспокоенных моих людей, и, когда я послал ответный клич, эхом отдавшийся по Гангу, над дорогой появились четыре головы. Заметив нас, все четверо, спотыкаясь, как попало спустились вниз; один из них размахивал зажженным фонарем, который забыл потушить.
Леопард окоченел в яме, поэтому его вытащили с некоторыми затруднениями.
В то время как тело животного привязывали к бамбуковому шесту, люди рассказали, что они не могли заснуть всю ночь, и, как только казенные часы Ибботсона стали показывать половину пятого, они зажгли фонарь и, вооружившись шестом и веревкой, пошли искать меня. Не найдя меня на махане и заметив, что коза невредима, а на скале виднеется кровавая полоса, они подумали, что людоед убил меня, и, не зная, что предпринять, в отчаянии начали выкрикивать мое имя.
Я поручил пандиту забрать плед с махана и рассказал всем столпившимся вокруг меня паломникам о случившемся этой ночью. Затем четверо моих людей, я и коза, трусившая рядом, двинулись по направлению к бунгало инспекции. Коза, отделавшаяся небольшим ранением благодаря моему выстрелу в тот самый момент, когда леопард схватил ее, мало понимала, что это ночное приключение сделает из нее героиню на весь остаток ее жизни и что теперь ей придется носить красивый медный ошейник и быть источником дохода человека, у которого я ее купил и которому отдал обратно.
Ибботсон еще спал, когда я постучал в застекленную дверь, но в тот же миг, как он увидел меня, вскочил с кровати, бросился к двери, широко распахнул ее и обнял меня. В следующую минуту он танцевал вокруг леопарда, которого люди положили на веранду.
Крикнув о том, чтобы подали чаю и приготовили горячую ванну для меня, он вызвал стенографа и продиктовал телеграмму правительству, прессе, моей сестре и Джин. Он не задал мне ни одного вопроса, так как знал, что леопард, которого я доставил в этот ранний час, был людоед, и поэтому какая теперь нужда спрашивать о чем-нибудь. В том, другом случае, несмотря на всю очевидность, которая также была перед нами, я утверждал, что леопард, убитый в капкане, не был людоедом, а сейчас я ничего не говорил.
Ибботсон нес большую ответственность начиная с октября прошлого года, потому что именно ему было поручено дать ответ депутатам Государственного совета, озабоченным тем, чтобы угодить избирателям и членам правительства, которые с каждым днем все больше тревожились ввиду постоянно увеличивающегося списка смертей и заметок по этому поводу в прессе, шумно требовавшей принятия действенных мер для уничтожения людоеда.
В течение долгого времени положение Ибботсона было подобно положению того начальника полиции, который, зная, кто является знаменитым преступником, не в состоянии ни предупредить, ни помешать дальнейшим преступлениям и в силу этого подвергается насмешкам и поношениям со всех сторон. Поэтому отнюдь не удивительно, что в этот день, 2 мая 1926 года, Ибботсон был самым счастливым человеком, которого мне когда-либо приходилось видеть. Сейчас он мог известить всех, кого это касалось, не только о том, что преступник казнен, но также сообщить народу на базарах, ярмарках и в окружающих деревнях, паломникам и всем тем, кто в этом заинтересован и территориально входил в границы, опекаемые местной полицейской инспекцией, что тот злой дух, который мучил народ в течение долгих восьми лет, теперь мертв. После того как я выпил целый котелок чая и принял горячую ванну, я попробовал поспать, но боязнь повторения судороги, которая вдруг свела мне ноги — от нее избавило лишь мощное вмешательство Ибботсона, — заставила меня подняться с постели. Тогда мы с Ибботсоном начали обмеривать леопарда и тщательно осмотрели его. Результаты наших промеров и осмотра даны в таблице.
Длина между колышками … 7 футов 6 дюймов
Длина по кривой … 7 футов 10 дюймов
Примечание. Эти измерения сделаны через двенадцать часов после того, как леопард был убит.
Цвет — светло-соломенный.
Волосы — короткие и хрупкие.
Зубы — стертые и желтые, один клык сломан.
Язык и пасть — черные.
Раны — одно свежее пулевое ранение в правое плечо; одно старое пулевое ранение в подушечку левой задней ноги; на той же ноге не хватает части пальца и одного когтя; несколько глубоких и частично заживших ран на голове; одна глубокая и частично зажившая рана на правой задней ноге; несколько частично заживших ран на хвосте; одна частично зажившая рана на коленном суставе левой задней ноги.
У меня нет оснований утверждать, что язык и пасть леопарда имеют черную окраску. Есть предположение, что цвет пасти людоеда — результат действия цианида, но так это или нет, я не могу сказать.
Что касается частично заживших ран на голове, на правой задней ноге и хвосте, они получены в схватке с леопардом в Бхаинсваре. Недавно зажившая рана на коленном суставе левой задней ноги осталась после попадания в капкан, так как кусочек кожи и пучок шерсти, найденные нами в ловушке, точно подходили к краям раны. Ранение на левой задней ноге — результат выстрела, сделанного с моста молодым армейским офицером в 1921 году. Когда позже с леопарда сдирали шкуру, я нашел пульку картечи, вонзившуюся в его кожу на груди; ее послал индиец-христианин, заявивший много лет спустя, что он выстрелил в леопарда в тот год, когда хищник сделался людоедом.
Вместе с Ибботсоном мы обмерили и осмотрели леопарда и положили его в тени под деревом; в течение всего дня мужчины, женщины и дети приходили смотреть на него.
Когда наши горцы навещают кого-нибудь по какому-либо особому поводу, например чтобы выразить свою признательность или принести благодарность, не принято приходить с пустыми руками. Роза, цветок календулы или даже несколько лепестков цветка являются достаточным даром, подносимым обеими руками, сложенными вместе в форме чаши. Когда получающий дотрагивается до приношения кончиками пальцев правой руки, человек подносящий делает движение, как бы выливая дар на ноги таким жестом, словно в его сложенных ладонях находится жидкость.
Я был свидетелем выражений благодарности по другим обстоятельствам, но никогда я не видел ничего подобного тому, что происходило в тот день в Рудрапраяге, сначала в бунгало инспекции, потом на специальном приеме на базаре.
— Он убил нашего единственного сына, саиб, мы сейчас старые, неутешные и дом наш разорен.
— Он съел мать моих пятерых детей, а младшему было всего пять месяцев отроду. Теперь в доме нет никого, кто бы позаботился о детях или приготовил пищу.
— Мой сын заболел ночью, но никого не нашлось, кто бы решился сходить в больницу за лекарством… и вот он умер.
Трагедии нагромождались одна на другую, и в то время как я слушал, пол у моих ног покрывался цветами.
Эпилог
Случаи, о которых я рассказал, произошли в 1925 и 1926 годах. Шестнадцатью годами позже, в 1942 году, я выполнял военное поручение в Мируте. Однажды мою сестру и меня пригласил полковник Фляй, чтобы помочь занять раненых на приеме, устроенном в их честь. Когда мы явились, эти люди — пятьдесят или шестьдесят человек — родом из разных частей Индии сидели вокруг теннисной площадки и с наслаждением курили, только что закончив пить роскошный чай. Начав с противоположных сторон, мы с сестрой принялись обходить собравшихся по кругу.
Эти люди, главным образом из провинций Среднего Востока, после отдыха должны были разъехаться по своим домам, кто в отпуск, а кто в отставку. Миссис Фляй и моя сестра завели граммофон с индийскими пластинками, а меня попросили остаться, пока не кончится прием, занявший два часа. Поэтому у нас хватило времени, чтобы обойти всех раненых.