– Ева… поешь. Я принесла обед, – Нана нерешительно остановилась посередине комнаты, – Здесь смузи… с земной черникой…
– Это очень мило, но какой смысл? – отмахнулась девушка, – Меня всё равно казнят по прилёту… Или через пару дней… Наврядли я успею умереть от голода.
Нана поставила поднос и села на краешек кровати, шумно выдохнула и, ссутулившись и опустив голову, закрыла лицо руками.
– Всё из-за меня. Я так виновата! Ева, прости! Прости, что терпишь всё это! – её голос дрожал, – Это я должна быть на твоём месте.
Ева села на кровати, свесив одну ногу, и аккуратно убрала руки от лица Наны,
коснулась своими холодными ладонями щёк темнокожей девушки, большими пальцами также аккуратно вытерла слёзы, запутавшиеся в ресницах, поправила прядь волос, и подняла голову подруги за подбородок.
– Нана, – девушка заглянула в чёрные глаза, – если я о чём-то и жалею, то только о том, что не убила эту синекожую суку раньше. Не давай себя никому в обиду, слышишь? Ты же чудесная… ты… – Ева запнулась, и покачала головой.
Темнокожая Нана, завороженная зелёными глазами подруги, перевела взгляд на губы и, медленно приблизившись, как бы спрашивая разрешения, робко поцеловала их. Ева отшатнулась и удивлённо вскинула брови.
– Извини, не знаю, что на меня нашло, – Нана опустила пушистые ресницы и через секунду почувствовала ответный поцелуй на своих губах.
Тогда она, привстав на кровати, перекинула ногу через Еву и села сверху. Их лица оказались напротив и Нана, на секунду смутившись, виновато улыбнулась. Ева соскользнула потеплевшими ладонями к шее своей подруги, провела по рубашке, под которой почувствовала упругую грудь, прошлась по талии и остановила руки на бёдрах, не решаясь двинуться дальше. Мулатка положила свои руки на её, поглаживая и мысленно умоляя её продолжать, а затем нежно поцеловала её ключицы, и выше – поднимаясь по шее до мочки уха. Ева закусила нижнюю губу и тихонько застонала от удовольствия, растекшегося по телу. Её трусики моментально намокли, она почувствовала, как Нана давит на неё плечами, пытаясь перевести подругу в горизонтальное положение, и уже хотела откинуться на подушку, как дверь, пикнув, начала открываться.
Нана поспешно перекинула ногу и села рядом. В каюту вошёл Ипкис, кинул взгляд на мулатку и едва заметно улыбнулся.
– Читать мысли невежливо, – мулатка закрыла глаза рукой, поняв смысл его улыбки и смутившись.
Ипкис хмыкнул:
– Я случайно, прости.
– Чего тебе? – щёки Евы запылали румянцем.
– Если честно, я сам не знаю, – Ипкис сложил руки на груди, прошёл в другой угол комнаты и опёрся о стол ягодицами, – мне кажется, вы хорошие девушки, я уверен, что вся эта ситуация не так проста, как её трактует Линч. Может быть, я мог бы помочь вам?
– Конечно, – вздохнула Нана, – конечно, всё не так просто. Он ударил меня из-за… ну, ты знаешь. И Ева вступилась.
Внимательные орлиные глаза будто смотрели в душу заключенной.
– У тебя ведь были личные счёты?
– Да, – Ева сложила руки на груди и тяжело выдохнула, – но это неважно всё, мотивы… кого они волнуют. Законы Персеи известны вам всем: убивший опасен и должен быть усыплён.
– Но ведь есть исключения, – Ипкис прошёлся до стены и назад, – я знаю людей, которые могли бы помочь тебе.
– Моих личных счётов недостаточно, чтобы использовать их в защите.
– Так что между вами было? – почти шёпотом спросила мулатка.
Повисло неловкое молчание. Ева скривила губы и процедила:
– Недопонимание. Если бы Пи был убийцей, предателем Персеи или что-нибудь в этом духе, меня могли бы оправдать, но… – она шумно втянула воздух ноздрями, – всем вам известно, что он был отличным капитаном, хорошим учёным, неплохим другом. А у нас с ним произошло недопонимание. Но это ерунда. Он толкал Нану, он бил её. Разве это допустимо для персеянина? Разве это не марает его честь?
– Никто не поверит, что чистокровный персеянин мог так неразумно повести себя, – вздохнул Ипкис, – и никто не поверит, что… Что он сделал? – ра округлил глаза.
Ева поняла, что он пытается прочесть мысли и интуитивно сложила руки перед собой и отвела взгляд.
– Ипкис, читать мысли неэтично.
– Да, извини.
– Нана – свидетель того, что Пи угрожал её и моему здоровью.
– Вам стоит предоставить кадры своей памяти в доказательство, но тогда все узнают, – Ипкис многозначительно взглянул на мулатку, – про эту грязную историю.
Её лицо было совершенно мокрым от слёз. – Ну не плачь, – простонала Ева, – пожалуйста, – и обратилась к Ипкису, – можно я буду выходить из камеры? Я никого не трону, обещаю.
Тот отрицательно покачал головой.
– Сейчас тут главный Линч. Он просто следует инструкциям. Инструкции такого не предписывают. Но если хочешь, я могу попросить, чтобы к тебе в каюту пускали мужчин, я знаю, что ты любишь рисовать мужские портреты.
– Нет, спасибо. Не нужно, – девушка уткнулась своим носом в плечо – Ну да, они тоже желанием не горят. Кажется, они тебя боятся. Только Джим хотел тебя навестить. Что ему передать? – Ипкис подошёл к дверям, собираясь выйти.
Ева с едва сдерживаемой снисходительной улыбкой смотрела на пилота.
– Понял, – хмыкнул тот и вышел.
Девушки посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Знаешь, кажется, нет у меня никакого дома. Пи обидел меня и ударил тебя, он преступник. Но и на Земле мне места нет… – вздохнула Ева.
– Дом там, где уютнее всего, – улыбнулась Нана.
– На твоём плече. Твоё плечо – лучшее место в космосе.
Повисло пронзительное молчание. Они смотрели друг другу в глаза. Вдруг тёмные брови Наны поползли вверх и её лицо приняло жалобное выражение лица – снова подступали слёзы.
– Не надо страдать из-за этого всего, ладно? – Ева подошла к подруге и вытерла слёзы с её лица, – Просто живи дальше, у тебя всё будет хорошо. Я виновата – я понесу наказание. Не лезь в это. Сотри память обо мне, чтобы не грустить. И об Эде лучше сотри, – девушка захохотала, – потом будешь удивляться, откуда у тебя ребёнок.
Нана обняла подругу и уткнулась носом в горячую шею:
– Хочу помнить тебя.
Глава 18. Пожелтевший лист
Последние дни полёта для Евы слились в один – бесконечно долгий, нависающий печальным исходом. Мужчин она видеть не хотела, с Линчем поговорить не удавалось – строгий командир отказался от посещения заключённой. Несколько раз заходил Джерард и пытался завести беседу – но она не клеилась, по вздрагиваниям его хобота при резких движениях девушки, Ева поняла, что механик её побаивается. Она пыталась ему объяснить, что не так плоха, как он может об этом думать, но видела, что он не понимает. Пару раз заходил сочувствующий Ипкис, садился в дальний угол комнаты и долго-долго говорил речи, которые должны были утешить, но не утешали. Даже встречи с Наной не могли стать отдушиной – потому что та постоянно была в слезах, заламывала запястья и нервно ходила из одного угла каюты в другой. И вести, которые подруга приносила с собой радостными не были – Линч направил матери Евы сообщение о произошедшем, взволнованная Аня позвонила на ПП Нане – и мулатке нечем было её утешить, рыжий ударил Джима, а лысый оказался болен гриппом. Хотя, конечно, всё это было мелочью по сравнению с предстоящей судьбой Евы. Отчаяние накрывало её с головой, но она изо всех сил держала себя в руках. «Не плачь, ты же девочка, – говорила ей мама, – ты должна быть сильной». И она была.
Наконец прибыли на Персею. Был солнечный день.
За Евой прибыли два осьминогоподобных сотрудника госинспекции и, надев на неё тяжёлые наручники, выпроводили из корабля до ближайшего телепорта. Девушка кинула последний взгляд на прибывших с ней – мужчины и хоботоносые отводили взгляд, глаза Наны горели тревогой, Ипкис тоже смотрел с большим сожалением. Когда Еву провели мимо – ра обнял девушку за плечи и та уткнулась лицом в его грудь. Сильные щупальцы ухватили Еву за плечи и толкнули вперёд.
Осьминогоподобные переместили заключенную в тёмное здание. Первым делом был проведён допрос. Раскрасневшийся синекожий персеянин ходил по зеркальной комнате и, сверкая глазами из под мохнатых бровей и брызжа на подбородок слюной, требовал доказательств.
– Не мог персеянин беспричинно поднять руки на женщину! – кричал он, – Я не верю! Мы – высокоинтеллектуальная нация, мы гуманны и чисты, мы – оплот космоса!
– Видимо, агрессия вам не так чужда, как кажется, – бормотала Ева в ответ.
Персеянин стучал по столу всеми четырьмя кулаками и требовал подписать бумаги о разрешении снятия воспоминаний для доказательств, но девушка упорно отказывала.
– Ага! Тебе есть, что скрывать! – кричал тогда он.
– Никто из граждан Персеи не обязан показывать свои воспоминания и никто не может заставить его это сделать, вы и сами это прекрасно знаете, – парировала Ева.
Разговор метался из пустого в порожнее и наконец следователю это надоело.
– Хорошо! – вскрикнул он, – у тебя будет достаточно времени подумать!
И осьминогоподобные охранники грубо подняли девушку за плечи и втолкнули в телепорт. Вышли они, очевидно, уже в месте лишения свободы. Глаза Евы не успевшие привыкнуть к темноте, едва различали длинный коридор с рядом тусклых ламп. Соотрудники что-то буркнули охраннику у входа, тот кивнул им и они грубо толкнули девушку вперёд. Она споткнулась, но сохранила равновесие. Она прошла ещё метров десять, разглядывая камеры по правому боку коридора. Первые несколько были пустыми – глухие стены и двери-решётки, в комнате была койка, стол и стул. Чуть дальше камера была занята – там сидел грязный и хмурый, но внушающе рослый шпак, ещё через несколько камер было видно развалившегося на нарах рептилоида. Еву провели чуть дальше и провели в одну из самых дальних камер.
Сняли наручники. Она шагнула и за спиной пиликнула дверь – девушка оказалась заперта. Ева потёрла запястья и дошла до стены, огляделась. Вдруг осознание происходящего рухнуло на неё со всей силой, так пугающе неодолимо, что она прижалась спиной к холоду бетона и сползла на пол, закрыла лицо руками и всхлипнула. Слёзы обожгли ладони. Вдруг стало так жаль себя, что Ева всхлипнула ещё и ещё.