— Что у вас там? — спросил Ролвааг. — Бронетранспортер?
Чаз молча открыл переднюю дверь и задом вошел с коробками в дом. Он направился прямиком в спальню, а болезненный коп следовал за ним на подобающем расстоянии.
— Видеть не могу ее вещи. Слишком мучительно, — сказал Чаз. Он принялся бросать платья и блузки Джои в коробку, где раньше хранился сорокадюймовый «Санио». — Куда ни посмотрю, всюду она, — уныло продолжал он. — Я даже не могу заставить себя распаковать чемодан, с которым она ездила.
Ролвааг задумчиво наблюдал.
— Люди по-разному реагируют на подобный шок. Некоторые ничего в доме не трогают. Оставляют все в точности как было, вообще все — постельное белье, грязные вещи для стирки. Поразительно. Не выбрасывают даже зубную щетку любимого человека — она так и стоит в стакане на раковине. Иногда это длится годами.
Чаз продолжал наполнять коробку.
— Только не я. Если все эти вещи будут мне о ней напоминать, я по утрам из кровати выбираться не смогу.
— Что будете со всем этим делать?
— Я еще не решил. Может, отдам бедным.
Детектив выудил из груды черепаховую щетку для волос.
— Можно я возьму?
— Будьте любезны, — автоматически произнес Чаз. И после секундного размышления: — Могу я спросить, зачем она вам?
— На всякий случай.
— Да?
— На случай, если что-то всплывет, — сказал Ролвааг, — часть тела или что-нибудь еще. Не хочу углубляться в детали, мистер Перроне, но иногда такое случается.
— Да, я понял. Вам нужен образец ее ДНК.
— Верно. В случае необходимости, волос на щетке хватит для идентификации, — подтвердил детектив. — Ничего?
— Конечно. — Не дрогнув, Чаз сграбастал с кровати пару сумочек и швырнул их в коробку.
Ролвааг сунул расческу Джои во внутренний карман куртки.
— Здесь, во Флориде, были случаи, — сказал он. — Рыбак выуживал огромную акулу, она билась на палубе и внезапно срыгивала огрызок человеческого тела. Иногда через недели после того, как человек пропал. Между тем акула могла проплыть две или три сотни миль…
— Могу себе представить, — болезненно скривившись, прервал его Чаз.
— Прошу прощения, мистер Перроне. Вы наверняка проходили такие случаи в Розенштиле.
Взгляд Чаза метнулся с коробки на лицо детектива.
— Да, мы проходили. — В голосе беспокойство, он и сам слышал. Ролвааг уже навел справки. — Берите все, что хотите, — пригласил Чаз, махнув на груду вещей. — Я готов сделать что угодно, если это поможет со всем покончить.
Улыбку детектива Чаз решил счесть сочувственной.
— Покончить — это хорошо, — сказал Ролвааг. — Хоть иногда и больно, но все равно шаг вперед. Простите за вторжение.
Чаз проводил его до двери и сказал:
— Звонили из береговой охраны. Они бросили искать в полдень.
— Да, я знаю.
Изобразив досаду, Чаз добавил:
— Они обшарили три тысячи квадратных миль, но так ни черта и не нашли.
— Ну, кое-что они нашли, — сказал Ролвааг, и Чаз замер, вцепившись в дверную ручку. — Четыре тюка марихуаны. Больше ничего.
Чаз переждал приступ тошноты.
— Ну и ну, — сказал он. — Вот они там все пересрались в Колумбии.
— На самом деле наркотики прибыли с Ямайки. Но вы правы, никак не выяснишь, кто их выбросил или даже где. Вероятно, Гольфстрим их так и волок до островов.
— С Бермудов, наверное, — фыркнул Чаз. — Не с Ямайки.
— В смысле?
— Гольфстрим, говорите? Он течет с севера на юг.
Белесые брови Ролваага поползли вверх.
— Когда я в последний раз его видел, он с севера не тек, — сказал он. — Я совершенно уверен, что он течет в другую сторону, мистер Перроне. На север.
Чаза одолел незапланированный приступ кашля. «Что, если этот придурок не ошибается?» — уныло подумал он. Это значит, что океанические течения вынесли тело Джои из удаленного района поисков прямо в десятку.
— Черт, может, вы и правы. — Чаз прочистил горло. — У меня сегодня такой бардак в голове, что я солнце от луны не отличу.
— Я все понимаю. Вам надо отдохнуть, — сказал Ролвааг и направился к машине.
Чаз закрыл дверь и обессиленно к ней привалился. Из миллионов людей, не уверенных, в каком направлении течет Гольфстрим, он, должно быть, единственный, кто получил степень в океанографии. На секунду ему захотелось позвонить одному из бывших преподавателей и разъяснить вопрос, но насмешки неминуемы, а Чаз был не в настроении их выслушивать. То был один из редких случаев, когда он жалел, что валял дурака в студенческие годы.
Он быстро вернулся к уборке вещей покойной жены, утешаясь тем, что акулы у берегов Майами-Бич столь же неразборчивы в своей диете, сколь акулы у берегов Кис. Вне всякого сомнения, одна из них сожрала Джои, и лучшее доказательство сего факта — отсутствие тела.
Тем не менее, когда позвонила Рикка, Чаз не удержался:
— Детка, в какую сторону течет Гольфстрим?
— Это что, викторина? А какие варианты?
— На север или на юг.
— Я без понятия, котик.
— Ч-черт.
— Только не надо злиться на меня, — сказала Рикка. — Это ведь ты у нас вроде крутой ученый?
То же самое думал о Чазе Перроне Карл Ролвааг на пути к станции береговой охраны.
Корбетт Уилер переехал в Новую Зеландию в двадцать два года, убежденный, что, если он не сбежит из Америки, остаток юности уйдет на попытки спасти наследство от загребущих теткиных лап. Корбетт умолял младшую сестру бежать из Штатов вместе с ним, но сердце Джои прикипело к Флориде. Корбетт не удивился, когда она вышла замуж за Бенджамина Мидденбока, но был поражен, когда биржевой маклер оказался честным, порядочным парнем, которого деньги Джои явно не интересовали. Лишь впоследствии, когда скай-дайвер расплющил Бенни в лепешку, Корбетт узнал, что сестра так и не просветила любящего мужа насчет семейного наследства. После этого Корбетт заподозрил, что Джои может о себе позаботиться.
К этому времени он полюбил Новую Зеландию, обширную и достославную, как Калифорния, минус орды автомобилистов. Он, что казалось немыслимым, заинтересовался разведением овец в период, когда из Швеции была интродуцирована восточно-фризская порода. Восточно-фризская была самой продуктивной молочной породой овец на свете, и скрещивание ее с новозеландскими линиями щедро дарило кругленьких пушистых ягнят. Корбетт Уилер ощутимо разбогател, хотя прибыль никогда не была его целью: он просто питал невинную любовь к овцеводству. Ничто так не радовало его душу, как сидеть на крыльце фермы, смолить косяк и разглядывать зеленые холмы, забрызганные оловянными бляшками баранов, овец и ягнят.
Однажды ночью взволнованная Джои позвонила и рассказала, что сестра-близнец их покойной матери — алчная гарпия, которая их взрастила, — попала за решетку за поддельные претензии по страховке. Дотти Бэбкок работала в Лос-Анджелесе профессиональной жертвой аварий, в союзе с жуликом-врачом выигрывая по два-три липовых дела в месяц. К каждому вымышленному имени Дотти Бэбкок прилагался треснувший позвоночник, сломанная шейка бедра или отслоившаяся сетчатка. Газета выследила Дотти и поместила на первую полосу фотографию, где жертва катается на роликах в Санта-Монике со своим инструктором по пилатесу. Власти были вынуждены принять меры, и судья приговорил Дотти к сроку от восьми до двенадцати лет. Джои принесла эту весть в надежде, что, может, брат решит вернуться в Штаты, но Корбетт отказался. С такого расстояния (и через подозрительное око «Би-би-си») американская культура казалась все маниакальнее и неаппетитнее. Кроме того, Корбетт Уилер не представлял себе жизни без своих овечек.
Он вернулся лишь однажды, на похороны Бенджамина Мидденбока, и вытерпел жизнь в Америке всего сорок восемь часов. Ослепительная вульгарность Южной Флориды оказалась ему не по силам, и Корбетт, сенсорно перегруженный под завязку, улетел домой в Крайстчерч, полный решимости заниматься делом и опекать свою паству. Он регулярно созванивался с сестрой и так узнал о ее растущих подозрениях насчет верности и добродетели ее второго мужа, доктора Чарльза Перроне. Однако в этих беседах Джои ни разу даже не намекнула, что опасается за свою жизнь.
— Он правда спихнул тебя с корабля? — Корбетт Уилер дрожащей рукой сжимал телефонную трубку. — Но как? И почему, ради всего святого?
Джои рассказала ему обо всем, что произошло той ночью. Он ухитрился рассмеяться, когда она дошла до тюка марихуаны.
— И кто тебя нашел, Управление по борьбе с наркотиками?
— Холодно.
— Но ты ведь уже была в полиции?
Нет ответа.
— Джои, что происходит?
— Это будет мое слово против его, — сказала она, — а он хороший актер. Лучше, чем я.
Корбетт Уилер пару секунд поразмыслил.
— Так у тебя есть план? — спросил он.
— Будет. Может, мне понадобится твоя помощь.
— Все что пожелаешь, — пообещал он. — Где ты сейчас?
— На каком-то острове, — ответила она.
— Великолепно. Ты одна?
— Я с парнем, который меня спас.
— Да ну, Джои.
— Я ему доверяю.
— Чазу ты тоже доверяла, — сказал Корбетт Уилер. — Утром первым делом зафрахтую джет.
— Нет, нет, пока не надо. Пожалуйста.
Корбетт знал, что у сестренки бывали минуты слабости, но глубоко внутри она та еще штучка.
— Что конкретно ты замышляешь? — спросил он.
Положив трубку, Джои вышла на улицу и обнаружила, что Мик Странахэн рыбачит на молу, а Сель дремлет у него под боком.
— Как скоро Чаз официально объявит меня погибшей? — спросила она. — Недели? Месяцы? Ну то есть — раз тело не найдено?
— По законам штата — через пять лет, — ответил Странахэн. Джои порадовалась, хотя не собиралась тратить столько времени, тайно выслеживая мужа-кретина. Она сочиняла что-нибудь быстрое и гадкое.
— Корбетт позвонит в офис шерифа, — сообщила она, — скажет, что это не был суицид или несчастный случай.
— Хочешь, чтобы копы припугнули Чаза так сразу?