— Но ко мне должны прийти друзья! — Чарльз Перроне достал из коричневого пакета бутылку белого вина.
— Влазит, — успокоил Тул. Он протянул Чазу свою пульсирующую руку: — Слушь, глянь-ка, никакой заразы нет?
Чарльз Перроне отреагировал так, словно ему ткнули в лицо тарантулом. Он отпрянул и сказал:
— Я ведь уже говорил, парень. Я не такой доктор.
— А какой ты, етить, доктор? — Тул надвигался на него, схватив бутылку вина.
— Я биолог, а не медик, — ответил Чарльз Перроне. — Изучаю загрязнение воды. — Он скорчил гримасу, когда громила предъявил ему на экспертизу свои прокушенные кулаки.
— Одного парняги пасть, — сообщил Тул, — налетела прям на мой кулак. Как по-твойму, нет инфекции?
— У меня в рюкзаке бинты и мазь с антибиотиком. Сейчас принесу.
— Пасиб.
Тул расчищал в холодильнике место для вина и недоумевал, зачем это доктору по грязной воде занадобился телохранитель.
Чарльз Перроне сказал уже помягче:
— Понимаешь, ко мне тут скоро друг должен зайти.
— Рад за тебя, — пожал плечами Тул.
— Я имею в виду, может, ты оденешься, а?
Тул глянул вниз.
— Ну ваще-то мне и так удобно. Мож, я спать лягу.
— Спасибо, — сказал доктор. — Огромное спасибо.
Чаз зашел в ванную, закрыл дверь и достал из кармана синие пилюли. Дружок-гольфист сказал, что нужно около часа, и посоветовал на первый раз много не принимать, для начала выяснить пороговую дозу. Чаз проглотил две таблетки и запил их водой из-под крана. В зеркале он увидел, что Тул нассал в унитаз с опущенным сиденьем и даже не удосужился смыть за собой.
— Вот свинья, — проворчал Чаз. Он обернул руку бумажной салфеткой и яростно нажал на рычаг.
«Что вообще этот идиот тут делал?» — задумался Чаз. Небось засорил туалет в гостевом санузле этой своей чертовой сальной шерстью.
Чаз в спешке принял душ, позвонил Рикке и попросил заехать.
— У меня для тебя сюрприз, — пообещал он.
— Я не в настроении.
— Да ну, приезжай.
— Я плохо себя чувствую, — отказалась Рикка. — Пораньше лягу спать.
Чаз Перроне неважно понимал женщин, но до него дошло, что Рикка расстроена.
— Поговорим, когда приедешь, — предложил он. — Я все исправлю.
— Я же сказала, Чаз. Я остаюсь дома.
— Не сегодня. Пожалуйста. Ради меня.
— Позвони на выходных.
— Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…
— Ты меня совсем не слушаешь, — отрезала она. — Я напилась. У меня был отвратный день, так что спокойной ночи, Чаз.
И она бросила трубку. Чаз Перроне выругался и сгорбился на кровати. Ради Рикки он купил синие пилюли. Он хотел показать ей (ну, и себе, если честно), что трудности временны и легкопреодолимы.
А теперь у него в штанах зашевелилось, медленно и нарочито, словно развертывались кольца проснувшейся змеи. Предвкушая эрекцию, мать всех эрекций, Чаз с отчаянием смотрел в будущее, в котором ему не с кем ее разделить. Часы неумолимо приближали миг полной боевой готовности, но выбор партнера был прискорбно ограничен. В отличие от многих его друзей, у Чаза не было безотказных подружек, которых можно вызвонить в случае внезапной необходимости. Женщины, с которыми он спал, как правило, рвали с ним, как только его гнилое нутро выплывало на свет — обычно через два-три месяца после первого свидания. В результате имена в Чазовой записной книжке делились на две категории: бывшие подружки, которые ненавидят его, и текущие подружки, которые рано или поздно возненавидят его.
Поскольку сегодня Рикка неким мистическим образом вышла из строя, единственной заменой ей была слегка тронутая любительница нью-эйдж и рефлексологии, которая откликалась на имя Медея. Чаз познакомился с ней, играя в гольф в северном Бока, где она предлагала массаж возле сокового бара между девятой и десятой лункой. Чаз всего три раза спал с Медеей, и впечатления она оставила смешанные. Она была довольно алчная (и гибкая, как обезьяна-ревун), однако у нее обнаружилось несколько досадных привычек, в том числе склонность во время соития напевать себе под нос. Любимой ее мелодией был «Племенной сон» — Медея утверждала, что его втайне написал для нее какой-то Янни[38]. Еще она любила ритуально намазывать себя (и в результате Чаза) теплым маслом пачули, и мерзкая вонь приставала к коже намертво, как терпентин. Не меньше раздражала ее сорочья манера одеваться. Чаз вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда ее сережки (которые могли бы служить дельтапланами) сначала запутались в растительности на его груди, а потом выдернули из нее изрядный пучок.
И, наконец, ее наркотическое пристрастие к рефлексологии, в которой Медея настойчиво практиковалась на Чазе после каждой сексуальной схватки, жестоко выкручивая ему руки, ноги и пальцы и грубо выворачивая шею. После каждой встречи с нею Чаз по несколько дней глотал болеутолители, как попкорн.
Вот какой была Медея. Она обрадовалась звонку Чаза по самые уши.
Когда она приехала к нему домой, Чаз ждал у двери с бутылкой вина и стояком мирового класса.
Воспоминания Джои о семье несколько выцвели от времени, но в душе она всегда лелеяла неизгладимый образ родителей — рука об руку, улыбаются. Именно так они выглядели на большинстве фотографий, которые она хранила, — неразлучная счастливая пара. Она помнила, что в доме вечно смеялись; особенно ее мать умела находить смешное в повседневности. Такая наблюдательность, наверное, была полезна для владелицы казино, фабрики человеческой глупости.
Теперь Джои представляла, как Хэнк и Лана Уилер смотрят на нее с небес и недоумевают, неужели их единственная дочь опять сгоряча напортачила. Что уж тут отрицать, положение презабавное — она лежит под кроватью, пока ее муж пытается назначить свиданку.
— У меня для тебя сюрприз, — сказал Чаз в телефонную трубку.
Несмытый унитаз, очевидно, не предупредил его о вторжении незваной гостьи. Джои смотрела, как его бледные, покрытые синими венами ноги расхаживают по ковру. Как легко было бы протянуть руку и вонзить нож в его пухлый безволосый палец.
— Да ну, приезжай, — приставал Чаз — этот тон его невидимая супруга отлично знала. — Поговорим, когда приедешь. Я все исправлю.
Джои изучала ногти у него на ногах в надежде, что под ними незаметно произрастает какая-нибудь экзотическая болотная гниль из Эверглейдс.
— Не сегодня. Пожалуйста, — настаивал Чаз. — Ради меня.
«Ха! — подумала Джои. — Она его динамит».
— Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…
Теперь у Джои появилось имя, которое можно связать с девицей на том конце телефонного провода. «Рикка. Что-то знакомое. Это, часом, не его парикмахерша?» — Миссис Чарльз Перроне лениво сжала деревянную рукоятку столового ножа.
— Вот дерьмо, — пробормотал Чаз. Рикка явно бросила трубку. Пружины жалобно взвизгнули, когда он тяжело сел на кровать.
«Дуется», — догадалась Джои. Она смотрела на его костлявые розовые лодыжки с размытыми границами загара. На одной босой пятке был ужасный волдырь — натер, туфли для гольфа не подошли. «Лопнул и наверняка очень болит», — думала Джои, рассеянно пробуя кончик лезвия ногтем большого пальца.
Чуть раньше был шанс сбежать, десятиминутное окно, пока Чаз принимал душ, а его гость — тот, который топал, как слон, — убрался в гостевую комнату. На секунду Джои захотелось ускользнуть, выползти из-под кровати и пулей рвануть через заднюю дверь. Это было бы мудро, и она серьезно об этом подумывала. Но когда еще у нее появится шанс понаблюдать за мужем, обманщиком и убийцей, в действии?
Она услышала, как пищит клавиатура телефона — Чаз набирал новый номер.
— Медея? — спросил он.
«Ну, вот теперь позабавимся», — подумала Джои.
— Что ты делаешь сегодня вечером, конфетка? — поинтересовался он. — Если хочешь, приезжай, послушаем музыку. Да… ко мне домой.
«Ко мне домой?» — Джои заскрежетала зубами. Она заметила, что Чаз непроизвольно притопывает ногой — ублюдок явно хочет бабу.
— Адрес сейчас скажу, — пообещал он. — Карандаш взяла?
Джои внимательно слушала, как он одевается и наводит красоту. Она знала наизусть весь саундтрек: резкий щелчок крышки дезодоранта, мягкое жужжание машинки для стрижки волос в носу, ритмичное пиликанье зубной нитью по молярам, заунывный йодль полоскания.
Когда до Джои дошло, что последует дальше, ей полагалось ощутить, что она в ловушке, если не в панике, потому что она, разумеется, не имела ни малейшего желания слушать, как ее муж пыхтит и подпрыгивает на другой женщине. Но она оставалась странно спокойной, будто что-то предчувствуя. Разве это не идеальный повод вернуть ему обручальное кольцо, которое она таскала за собой, как фальшивую монету, с тех пор как Мик Странахэн ее спас? Очень важно Для столь символичного жеста выбрать подходящий момент, и Джои надеялась произвести сокрушительное впечатление на Чаза Перроне и его гостью.
Которую, как выяснилось, действительно звали Медея.
Джои услышала, как муж открывает парадную дверь, задушевный щебет в гостиной, хлопок пробки. Потом заиграла музыка — кельтские народные баллады, неопровержимое доказательство Чазова похотливого отчаяния.
Меньше четверти часа, и ему удалось затащить Медею в спальню. Она зажгла ароматические свечи, воскурила благовония, и Джои чуть не чихнула. Пока Медея порхала по комнате, обустраивая любовное гнездышко, Джои рассматривала то немногое, что могла видеть, — золотой ножной браслет с бирюзой, рудиментарная татуировка розы, бледно-лиловый лак на ногтях, ноги загорелые, но далеко не изящные.
— Я кое-что принесла, — сказала Медея, и через несколько секунд они оба стали сбрасывать одежду двумя кучками. Джои углядела бирку платья в крестьянском стиле (десятый размер); интересно, эта женщина такая же высокая, как она сама?