— Только скажи где.
Рикка выбрала бар неподалеку в кегельбане за его оглушительное отсутствие интимности. В субботу вечером показывали матчи Лиги чемпионов, и Чазу проще было бы докричаться до Рикки, если б они сидели в сердце Багдада под обстрелом крылатыми ракетами. Пока Рикка ходила в дамскую комнату, он выудил из кармана флакончик с синими пилюлями и, дабы не повторилось болезненное свидание с Медеей, вытряхнул на ладонь всего одну таблетку. Он проглотил ее, не запивая, и глянул на часы. Волшебное зелье начнет действовать через час, и он надеялся, что за это время ему удастся растопить Риккино сердце.
Когда она вернулась, Чаз рискнул нежно пожать ей локоток, но она отпрянула, как будто Чаз с головы до ног в гнойниках. Его ошеломила эта непоколебимая враждебность, а равно самодисциплина. Он успел пропустить три мартини, прежде чем она выцедила половину своего легкого «Миллера». Сквозь гармоничное громыхание кеглей он беспрестанно извинялся за то, что назвал ее «уборщицей», — он вычислил, что это гораздо непростительнее женоубийства.
Но Рикка не уступила.
— Пора уходить, — сказала она.
— Нет еще. Позволь мне закончить.
Чаз считал себя мастерским треплом, но дешевая водка, похоже, притупила его способности к импровизации. Неожиданно для самого себя он выпалил:
— Ролвааг рассказал тебе про завещание Джои?
— Нет, — ответила Рикка. — Но ты говорил, что она отписала все деньги животным. Якам и пандам, по твоим словам.
— Да, так она мне сказала. Но вчера этот коп появился на пороге с новым завещанием — спрашивал, что я об этом знаю. Завещание, которое Джои подписала, типа, месяц назад!
— Ну и что?
— Солнышко, она оставила все мне.
— С какой стати она сделала такую глупость?
Чаз наклонился к ней и понизил голос:
— Тринадцать миллионов баксов!
— Сможешь купить на них кучу сигарет в тюрьме. Пора учиться курить.
— Три раза «ха», — уныло фыркнул Чаз. Как это может быть — новости о его грядущем богатстве не разожгли ее рвение по новой. Что случилось с игривой, свободомыслящей девушкой, которая выкрасила свой лобок в зеленый и выбрила его в форме трилистника?
— Ты что, не поняла, что это значит? — настаивал он. — Ты только подумай, что мы можем сделать с тринадцатью миллионами долларов в кармане, в какие потрясающие места поехать, какое клевое барахло накупить.
— Чаз, ты пришил свою жену.
— Как ты можешь так говорить?
— Отвези меня домой, — приказала Рикка, — немедленно.
На парковке она заметила его неестественно прямую походку.
— Подвернул колено, — пробормотал он.
— Когда? Когда слезал со стула в баре? Повернись, я хочу кое-что проверить.
— Забудь.
— Чаз, повернись.
Он был слишком тщеславен и не стал отказываться. Даже перед лицом столь непостижимой холодности Чаз верил, что один вид наливающейся выпуклости в его штанах способен покорить Рикку. Однако реакция ее была далека от восхищения или предвкушения:
— Ты что, серьезно? — только и сказала она.
Чаз завел старую проверенную пластинку:
— Я ничего не могу поделать, детка. Видишь, как ты на меня действуешь?
— Ух ты. Хочешь, помогу тебе справиться?
Чаз утвердительно застонал. Опрометчиво: Рикка врезала ему коленом, и он снова застонал, но уже не от желания.
— Я хочу домой, — сказала она. — Вбей это себе в башку.
Они ехали в молчании, в голове у него шумело. С Риккой определенно будут проблемы. Гигантские проблемы. Хоть она и не может напрямую обвинить его в исчезновении Джои, прокурор использует ее, чтобы обосновать весьма дурнопахнущий сценарий убийства — хорошенькая любовница и неожиданное наследство. Судя по ее поведению, Рикка с удовольствием исполнит свой гражданский долг и даст показания. Чуточку поуговаривать — и она поделится с истекающими слюной присяжными изрядно приукрашенной версией своего романа и предельно низкой оценкой человеческих качеств доктора Чарльза Перроне. Ее появление в суде будет настоящей катастрофой.
— Скажи мне, только честно, — попросил Чаз, — ты что, вправду веришь, что я столкнул Джои за борт?
— Да.
— Ты поверила совершенно незнакомому человеку, какому-то гаду, который приперся в салон и рассказал тебе дикую историю?
— Я знаю, когда мужчины говорят мне правду, — сказала Рикка. — Это бывает нечасто, но уж когда бывает, я это точно знаю. И, кстати, не такой уж он и гад.
— Ты что, смеешься? Да он настоящее животное! Чуть не забил меня веслом до смерти.
— Ну да, конечно.
— Ты посмотри на мой нос! — Чаз поразился: похоже, Рикка встала на сторону шантажиста. Внезапно он вспомнил интригующее открытие Тула: у шантажиста есть подружка.
«О господи, — подумал Чаз. — Теперь все ясно. Ублюдок выследил Рикку и попытался вытянуть из нее побольше грязи. Она согласилась, но при условии, что он возьмет ее в долю. И вуаля, мы во Фламинго».
Рикка и была той девушкой, которую Тул видел в доке! Она заодно с мошенником!
— И много ты этому парню рассказала? — осторожно спросил Чаз.
— Которому из двух — копу или шантажисту?
— Шантажисту.
— Ничего, Чаз. Я только слушала.
— Ага, как же.
Рикка уставилась на него:
— Да пошел ты.
— А Ролваагу? Ему ты что рассказала?
— Что на самом деле я никакая не прислуга. Объяснила ему, что тут какое-то недоразумение.
— Так, — сказал Чаз. — Значит, теперь он все о нас знает.
— Он бы все равно узнал.
— Не сомневаюсь.
— Слушай, ты пропустил мою улицу, — возмутилась Рикка.
«Разве у меня есть выбор?» — подумал Чаз.
— Куда ты едешь? Разворачивай, — потребовала она. Чаз достал из-под сиденья кольт, который перезарядил перед тем, как выйти из дома. Наставил кольт на Рикку:
— Мы не едем домой.
— Ты что, собираешься меня изнасиловать?
— Ты себе льстишь.
Двадцать минут он ехал на запад по дороге вдоль канала Хиллсборо по направлению к Национальному заповеднику Локсахатчи, заповеднику, что расползся на западном шельфе Эверглейдс. Рикка молча кипела; Чаз левой рукой держал пистолет на уровне ее сердца. Он дивился собственной невозмутимости, уверенности и ясной голове. Один раз, когда Рикка подергала дверной замок, Чаз поднял пистолет к ее виску. Рука его оставалась прямой и твердой. В мерцании огоньков приборной панели он видел, как Рикка уставилась на него широко открытыми, холодными глазами.
Наконец-то она испугалась.
Чаз повернул на грязную тропу к закрытым металлическим воротам. Насвистывая себе под нос, он включил дальний свет, направил внедорожник с крутой насыпи и громыхал вдоль неглубокого кювета, пока не объехал дорожное ограждение. Потом газанул и вернулся на узкую, изрезанную колеями дамбу, где перед ними лежала только укрытая плащом ночи дикая природа.
— Боже мой, — сказала Рикка.
Чаз хранил молчание. Главное — сосредоточиться. Убивая Джои, он ни разу не отвлекся, не отступил от намеченного сценария, не вышел за рамки.
— Когда это ты купил пушку? — спросила Рикка. — Я думала, ты ненавидишь оружие…
Кончиком ствола с накладками Чаз нажал кнопку на CD-плеере, и в салоне «хаммера» взорвались Джордж Т. и «Делаверские разрушители». Пронзительная слайд-гитара стерла Риккины жалобы, и Чаз благодарно соскользнул в грохот музыки — это еще лучше, чем превышение скорости.
Он ехал по дамбе еще пятнадцать минут, затем притормозил и велел Рикке выйти. Он стояла щурясь в свете фар, смахивала насекомых с лица и старалась не сорваться. Чаз ощутил легкое неприятное жжение в животе. Он бы предпочел беззвучно напасть из засады, как с Джои, но Рикка не оставила ему такой возможности.
— Так это правда насчет твоей жены, — выдавила она.
— Да, боюсь, что правда.
— Чаз, как ты можешь так со мной поступить?
— Так же, как и с ней.
Он сидел на капоте «хаммера» между фар и целился. Тул поможет ему избавиться от машины Рикки и навести порядок в ее квартире. Сделать вид, что она рванула из города.
— Ты не можешь меня убить, Чаз. Ты не можешь, — заявила она. — Джои не смотрела тебе в глаза, как смотрю я. Она не знала, что ее ждет.
«Это, — про себя посетовал Чаз, — как раз такая неприятная сцена, какой я хотел избежать».
— Я вот чего не понимаю, — сказал он, — какого черта ты спала со мной, если тебя так волнует моя жена.
Рикка будто съежилась.
— Ну? — не отступал Чаз.
— Потому что я была дурой.
— Дальше.
— И эгоисткой, — хрипло добавила она.
— Это уже что-то. Расскажи мне о себе и о шантажисте, — велел он. — У вас чисто деловые отношения, или с ним ты тоже трахаешься?
— О боже. Ты совсем чокнулся, — ощетинилась Рикка. Она приложила ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше его видеть:
— У тебя рука дрожит.
— Черта с два.
— Сам посмотри, Чаз.
— Заткнись.
— К тому же у тебя до сих пор стоит. Что, блин, вообще происходит?
А Чаз-то всеми фибрами души надеялся, что она не заметит. Черт, невероятные пилюли.
— Плохо уже то, что ты наставил на меня пушку, — продолжала Рикка, — но еще и это?
Он прикинул, что до нее футов тридцать — попасть нетрудно.
— Развернись, — приказал он.
— И не подумаю.
Болото за ее спиной битком набито здоровенными аллигаторами. Вне света фар Чаз различал не меньше полудюжины больших глаз, мерцающих, как угольки. К рассвету Риккино тело исчезнет. Что не съедят аллигаторы, то сожрут черепахи и еноты.
— Я не отвернусь! — повторила она.
— Тогда стой, как стоишь. — Чаз навел на нее короткий ствол, держа кольт обеими руками, — он тысячу раз видел такое по телевизору.
«Господи, она права. Я, блин, трясусь, как алкаш».
— Чаз, ты сам не понимаешь, что делаешь.
— Стой смирно, я сказал.
— Это большая ошибка. Худший кретинизм из всех кретинизмов…
Он задержал дыхание и нажал на курок. Рикка вскрикнула, но не упала.
— Ты, гандон вонючий, — заорала она, подпрыгивая. — Это даже не смешно!