— Ничего страшного.
— Ладно, мне и правда пора.
— Всякий раз, когда я начинаю терять веру, я смотрю в безбрежное синее небо и практически во всем вижу руку Господа. Ты только представь себе птицу, которая летит всю дорогу от Манитобы до Ки-Вест. Каждую зиму!
Тул машинально повернулся к телевизору. Большая стая белоснежных пеликанов суматошно поднималась в небо с подернутого рябью болота. Чуть-чуть воображения — и можно представить, что это длинный белоснежный пляж разбился на части и унесся вместе с ветром.
— Я б на это посмотрел, — сказал Тул.
Рука Морин вскоре соскользнула с его руки, и по ее тяжелому дыханию Тул понял, что она уснула. Он досмотрел передачу про птиц и выключил телевизор. Когда он покидал больницу, медсестра-латиноамериканка зашагала рядом с ним и спросила, правда ли он племянник Морин.
— Что-то вы не слишком похожи, — заметила медсестра.
— А меня потому что усыновили, — объяснил Тул.
— Ну надо же. Так значит, у себя в Голландии вы врач?
— Нет, доктор, — подчеркнул он.
— А-а.
«Хитрая маленькая сучка, — думал Тул, втискиваясь в «гранд-маркиз». — Думала меня вокруг пальца обвести!»
В пятнадцати милях оттуда, в Национальном заповеднике Локсахатчи, одноглазый мужчина освежевывал мертвую выдру. Высокий мужчина с большими руками, кожа коричневая, как английское седло. Рабочие штаны, военные ботинки, непрозрачная купальная шапочка и потертая футболка с трафаретным непристойно высунутым языком спереди. Серебристые завитки бороды заплетены в косички, кончики зеленые и напоминают мох — на них засохла ряска. На вид мужчина стар и слегка выжил из ума, но двигается с плавной уверенностью спортсмена или солдата — когда-то он был и тем и другим.
Выдру пару часов назад убил браконьер, который до последнего момента не подозревал, что на него самого идет охота. Одноглазый легко разоружил преступника, раздел, связал запястья и лодыжки меч-травой и пеньковой веревкой прицепил к гнезду аллигатора.
Рикка Спиллман все это видела.
Она балансировала на грани сознания. Даже через два дня она не была уверена, что одноглазый существует на самом деле, но если существует, он спас ей жизнь.
Мужчина сообщил Рикке, что мертвую выдру лучше съесть самим, чем оставить канюкам. Когда Рикка спросила его о судьбе браконьера, одноглазый ответил:
— Если его не сожрет аллигатор, я освобожу. Все зависит от его поведения.
— А со мной как?
Мужчина не ответил, лезвие сверкало в его руке, пока он проворно отрезал влажный густой мех от плоти выдры. Закончив, велел:
— Расскажи мне еще раз про своего парня.
Рикка повторила рассказ о Чазе Перроне, пока мужчина разводил костерок. Мясо выдры пованивало, но Рикка так проголодалась, что все равно глотала. Мужчина доел, что оставалось в сковородке, с хрустом выгрызая костный мозг. Потом выбросил объедки в огонь, вытер ладони о собственное седалище и взял Рикку на руки.
— Как нога? — спросил он и побрел через кусты.
— Сегодня намного лучше. Куда мы идем, капитан?
Мужчина в купальной шапочке распорядился так себя называть.
— Неподалеку еще одна стоянка. — Он нес Рикку легко, будто она не тяжелее перышка.
— А скоро я попаду домой? — спросила она.
— У тебя приятный голос. Такой приятный, что мне хочется уснуть в твоих объятьях.
— Ты отнесешь меня домой? Пожалуйста!
— Прости, — ответил мужчина, — но я не могу приближаться к хайвею. Пожалуйста, не проси — как увижу машины, тут же с глузда съезжаю.
Следующий привал они сделали на полянке в пальмовых зарослях. Мужчина усадил Рикку на землю, развел огонь и подогрел котелок с кофе. Из холщового мешка с надписью «ПОЧТОВАЯ СЛУЖБА США» достал томик стихов.
— Оливер Голдсмит[54], — произнес он.
Рикка вопросительно подняла брови. Мужчина открыл томик на истрепанной странице и положил Рикке на колени:
— Прочитай вслух, пожалуйста.
— Целиком?
— Нет, только первую строфу.
Рикка, чьи познания в поэзии ограничивались «Зелеными яйцами и ветчиной»[55], сперва прочитала стихотворение про себя:
Коль женщина теряет ум,
Но видит вдруг, что друг неверен,
Ей не уйти от скорбных дум,
И ужас грешницы безмерен[56].
Когда она повторила это вслух, мужчина в купальной шапочке терпеливо улыбнулся.
— Похоже, стихотворение тебе не слишком-то понравилось, — сказал он.
— При чем тут грех? Я ни в чем не виновата. Я до чертиков зла!
— Понимаю. Сукин сын в тебя стрелял.
— К тому же лгал. Лгал обо всем!
Мужчина забрал книгу у нее из рук и убрал обратно в мешок.
— Я умираю от желания расквитаться с ублюдком, — сказала Рикка. — Ты мне поможешь?
Мужчина вытащил из глазницы стеклянный глаз и протер его грязным подолом футболки. Он услышал выстрелы за полмили, продрался сквозь меч-траву, грязь и высокую воду, то шел, то плыл. Когда он добрался до места, стрелок уже скрылся и пара красных габаритных огней удалялась по дамбе. Рикка в отчаянии погрузилась под воду в зарослях кувшинок. Одноглазый обнаружил ее по прерывистым глоткам воздуха — она вдыхала, высовывая губы и нос на поверхность. Несмотря на то, что ее колотил озноб, а из раны в ноге текла кровь, Рикка пыталась отбиваться, не без оснований заключив по его внешнему виду, что он — опасный болотный извращенец.
— Мне очень жаль, но я не могу тебе помочь. У меня сейчас нелегкий период, — сказал он.
— В смысле?
— Для начала, у меня в голове день и ночь поет странный дуэт — «Полуночный бродяга» в исполнении Эйди Горм и Кэта Стивенса[57]. Это просто замечательные ребята, я не сомневаюсь, но, честно говоря, я готов запихнуть себе в глотку обрез. Хотя бы час благословенной тишины, — тоскливо произнес мужчина, — мне бы совсем не помешал.
Рикка ничего не сказала. У нее бежали мурашки от вида его пустой глазницы, сырой, как пещера.
— Кроме того, — продолжал он, — я почти все время ловлю глюки. Например, я думаю, что на самом деле ты совсем не похожа на «Птичку» Джонсон.
— На кого? — спросила Рикка.
— На жену нашего тридцать шестого президента. Он меня послал во Вьетнам. По-моему, ты выглядишь совсем как миссис Джонсон, хотя я знаю, что это бред. Ты намного моложе, у тебя коричневые веснушки и кудрявые волосы, но когда я на тебя смотрю, я вижу «Птичку».
— Знаешь, кто тебе нужен? Доктор.
Одноглазый ухмыльнулся, и Рикку обожгло: а ведь до того, как он сошел с ума, он был потрясающе хорош. Даже сейчас она ощутила слабость в коленках.
— Вполне возможно, — сказал он, — что я умираю.
— Ни в коем разе, капитан.
— Было время, когда я с радостью ухватился бы за такую возможность, — признался он. — Выследить твоего бесполезного дружка и притащить сюда на частную вечеринку. И это не банальная месть, нет, всего лишь школьное упражнение по хищничеству. Понимаешь, есть первобытная формула выживания на этой планете, и такие люди, как твой Чад…
— Чаз, — поправила Рикка.
— …обыкновенно с трудом обходятся без сухих носков, зубной нити и кондиционеров. Даже гнусный жалкий браконьеришка, которого я связал утром, лучше приспособлен к этому миру, чем… Чаз, да? — Мужчина поскреб уши. — Чертово пение, никак не прекращается.
— Я ничего не слышу.
— На прошлой неделе пели Дэвид Ли Рот и Софи Такер[58]. Наверное, в местной рыбешке полно ртути. — Он наклонился и несколько секунд смотрел в огонь. — Так, говоришь, твой кавалер работает тут на болотах?
— Да. Проверяет сточные воды ферм на загрязнение.
— Жалко, что наши с ним пути никогда не пересекались. — Мужчина хмыкнул и вставил стеклянный глаз на место. — Я могу тебя отнести к дамбе. Оттуда мой друг отвезет тебя в город.
— А что потом? — спросила Рикка.
— Лично я направляюсь на запад. — Он протянул ей чашку кофе. — На днях я так проголодался, что слопал карликового гремучника. Обычно я не трогаю змей, но голод не тетка. В общем, только я примерился схватить сосунка, как на меня уставился доктор Генри Киссинджер[59], и язычком раздвоенным этак дерг-дерг! Чертов Киссинджер!
Рикка Спиллман никогда не слышала и о Киссинджере, но вежливо спросила:
— И что же ты сделал?
— Откусил ему башку, разумеется, — ответил мужчина, — а чешуйчатую задницу поджарил на рапсовом масле. Дело в том, что у меня сейчас тяжелый период в личной жизни — совсем не могу находиться там, где шоссе, толпы и вообще человечество. Видит бог, я бы хотел тебе помочь, но пока я пас.
— Ничего, — сказала Рикка, — я что-нибудь соображу, — «Может, история с гремучей змеей — это такой урок эзотерики?» — подумала она.
Словно прочитав ее мысли, мужчина сказал:
— Следуй своему инстинкту, дорогая. Все очень просто.
— Я над этим поработаю.
Загасив огонь, здоровенный отшельник сгреб Рикку и пошлепал через болото. Ему пришлось целый час нести ее под раскаленным солнцем, но он даже не запыхался, достигнув дамбы. На дороге стоял заляпанный грязью джип. У колеса сидел и ждал молодой человек в вязаной шапке и солнечных очках, встревоженный и напряженный.
Капитан поцеловал Рикку в лоб и наказал ей поосторожнее обращаться с больной ногой.
Она поцеловала его в ответ и сказала:
— Спасибо, что спас мою задницу.
Одноглазый лихо отсалютовал:
— Это честь для меня, миссис Джонсон.
Двадцать четыре
Доктор Чарльз Регис Перроне нетерпеливо подпрыгивал за рулем «хаммера», который несся по дамбе. Время от времени он высовывал голову из окна и смотрел в небо, где кишмя кишели вертолеты. Престранное зрелище — они рассекали над Эверглейдс, будто гигантские разноцветные стрекозы.