— Вот видишь, я полон сюрпризов.
— Как так получилось? — спросила Джои, но в ответ услышала только грохот двери. Через несколько секунд в доме побежала вода и забрякали тарелки в раковине. Когда Странахэн вернулся, Джои извинилась.
— За что? — спросил он.
— За назойливость. Я поняла, что ты разозлился, потому что ты стукнул дверью.
— Да нет, просто петли заржавели, к чертям собачьим. — Он всунул ей в руку холодную бутылку. — Хотя, по правде сказать, шесть бывших жен — не повод хвастаться.
— По крайней мере, ни одна из них не пыталась тебя убить, — сказала Джои.
— Одной это почти удалось.
— Что, правда? Ее посадили?
— Нет. Она умерла.
У Джои сперло дыхание. Она надолго приложилась к пиву.
— Расслабься, ягодка. Я ее не убивал, — сказал Странахэн.
— Кем она была?
— Когда я ее встретил? Официанткой, как и все остальные.
Джои не удержалась и захихикала:
— Ты был женат на шести официантках?
— Вообще-то на пяти. Последняя была телепродюсером.
— Ох, Мик…
— И поначалу они были просто восхитительны. Обычно все шло вкривь и вкось по моей вине.
— Но о чем ты думал? То есть, когда добираешься до цифры шесть…
— Да ни о чем я не думал, — сказал Странахэн. — Какие раздумья, когда любовь? Сама знаешь.
Джои Перроне откинулась назад и повернула забинтованное лицо к закату.
— Наверняка все небо розовое и золотое. Господи, я, наверное, ужасно выгляжу с этой повязкой.
— Чаз — это твой первый муж?
— Второй. Первый умер. — И быстро прибавила: — Несчастный случай.
— Фигово.
— Он был биржевым маклером. А Чаз — биолог.
— Мокрецы тебя скоро сожрут с потрохами, — сказал Странахэн. — Давай вернемся в дом.
— Забавно, глаза по-настоящему болят, только когда я плачу, — сказала она. — Жаль, не могу остановиться.
— Пойдем, возьми меня за руку.
— Нет, мне и здесь хорошо. Мошки меня не колышут. — Джои вызывающе хлюпнула носом. — И, знаешь, я рыдаю совсем не из-за этого сукина сына Чаза Перроне. Я на девяносто девять процентов уверена, что я его больше не люблю.
Странахэн промолчал. Он был специалистом по умиранию отношений, по мучительной пустоте, что висит, пока кто-нибудь не сделает шаг.
— Но то, что Чаз сделал там, — она показала на море, — зверски меня бесит. Ты даже не представляешь как.
«Отчего же, представляю», — подумал Странахэн. Вопрос витал в воздухе, и он спросил:
— Тогда почему ты плачешь?
— Видимо, я поняла, что вся моя жизнь свелась к этому мигу в этом месте в этом, — она гневно взмахнула рукой, — кошмарном, мерзком положении. Без обид, Мик, но сидеть полуослепшей на острове с каким-то незнакомцем — это не совсем то, что я в это самое время собиралась делать. Я совсем не так воображала себя в тридцать с чем-то там.
— Слушай, у тебя все наладится.
— Ну да, конечно. После того как мой ебаный муженек, прошу прощения за свой французский, сбросил меня за борт этого ебаного корабля в нашем ебаном круизе в честь годовщины свадьбы! Как, скажи, пожалуйста, женщине такое забыть, а? Как «пережить» такую личную катастрофу?
— Поможет, например, если увидишь, как его волокут в наручниках, — сказал Странахэн. — Почему ты не даешь мне позвонить в полицию?
Джои неистово замотала головой — как бы полотенце не слетело, подумал Странахэн.
— Мик, на суде будет настоящий кошмар — мое слово против его. Он наверняка заявит, что я наклюкалась и свалилась через перила. Я уверена, он береговой охране так и сказал. Четыре года назад я в Дейтоне сдуру села за руль под градусом, адвокаты Чаза это в два счета раскопают. «Будьте любезны, миссис Перроне, встаньте на свидетельскую трибуну и расскажите суду, как ваш дружок-теннисист бросил вас ради манекенщицы, как вы с горя выпили целую бутылку каберне, припарковали автомобиль прямо посреди бульвара Норд-Оушен и уснули…»
— Ладно, остынь.
— Но ведь так и есть? Мое слово против его.
Странахэн согласился, что в суде все может обернуться скверно.
— Это не мое дело, Джои, но как насчет денег? Если ты умрешь, Чаз разбогатеет?
— Нет.
— Даже страховки никакой нет?
— Насколько я знаю, нет, — сказала Джои. — Теперь ты понимаешь, почему я так… ну, не знаю, ошеломлена. Ему не было смысла меня убивать. Если он хотел развестись, достаточно было попросить.
Она спросила, что бы Странахэн сделал на ее месте.
— Для начала я бы снял обручальное кольцо, — ответил он.
Джои застенчиво стащила платиновый ободок с пальца и сжала в руке.
— Дальше что?
— Пошел бы прямиком к копам, — сказал Странахэн, размышляя, какие еще варианты она обдумывает. Он решил не спрашивать, потому что поднялся бриз и, похоже, сдул злость Джои. — Ты улыбаешься. Здорово, — сказал он.
— Потому что оно мокрое и щекочется.
— Что щекочется?
— Я надеюсь, что пес. — Странахэн глянул под стол.
— Сель, ты очень плохой мальчик! — сказал он, хватая добермана за ошейник.
— Кажется, я ему нравлюсь, — язвительно хмыкнула Джои. — Но они все так себя ведут на первых порах.
Детективу Карлу Ролваагу место было на Среднем Западе. Он знал это в глубине души и вспоминал каждый день на работе.
Подошел бы какой угодно дальний Средний Запад: Мичиган, Висконсин, Миннесота или даже Дакоты. Преступления там, как правило, очевидны и просты, на почве банальных жадности, похоти или алкоголя. Флорида сложнее, она особенная, и тут ничего нельзя предугадать. Каждый говенный аферист Америки рано или поздно являлся сюда — так велики здесь возможности для хищничества.
— Не сказать, что я беспокоюсь за мистера Перроне, — поделился Ролвааг с капитаном.
— Уже?
Капитана звали Галло. Ролвааг ему нравился, потому что распутывал множество сложных дел и тем самым повышал капитановы ставки, хотя беседа с детективом — сомнительное веселье.
— Думаешь, он ее столкнул? — спросил Галло. — Даже если так, мы никогда не докажем.
Ролвааг пожал плечами:
— Я за него просто не беспокоюсь, вот и все.
Они пили кофе в автозакусочной на трассе 84. Было около полуночи, и Ролвааг спешил разобраться с крысами, которые шастали — а может, и не шастали — у него в машине.
— Мертвая жена, — сказал Галло, — напомни, сколько она стоила?
— Тринадцать миллионов, плюс-минус. В трастовом отделе выясняют точную цифру.
— Но муженьку не достанется ни цента, так? Даже по страховке? — спросил Галло.
— Я ничего не нашел, но пока рано говорить.
— Он законченный кретин, если соврал.
— Согласен. — Ролвааг бросил взгляд на часы. Шесть часов назад он вышел из зоомагазина. Он надеялся, что крысы не прогрызли дыру в коробке из-под обуви.
— А что нам говорят про Чаза ближайшие родственники? — спросил Галло.
— Родители миссис Перроне умерли, а единственный брат живет на овечьей ферме в Новой Зеландии.
Галло нахмурился:
— Господи, звонок обойдется недешево. Постарайся поговорить коротко и ясно.
— Точняк. — Порой, когда Галло придирался по пустякам, Ролвааг переходил на фарго[12]. Детектив переехал в Форт-Лодердейл из Сент-Пола, потому что жена необъяснимо тосковала по сырости. Десять лет спустя она вернулась в города-близнецы[13], а Ролвааг остался во Флориде и одиннадцать с половиной месяцев в году потел, как боров.
Тем не менее в его портфеле пряталось спасение в форме письма от начальника полиции Эдины, штат Миннесота, приятно цивилизованного пригорода Миннеаполиса. Начальник полиции предлагал Ролваагу работу — расследовать крупные преступления, каковых там случалось немного. Ролвааг собирался уведомить об этом капитана Галло, как только в разговоре образуется пауза.
— Надо полагать, на круизном лайнере никто ни черта не видел и не слышал, — продолжал Галло. — Красотка падает за борт, а все дрыхнут.
Без тени сарказма Ролвааг объяснил, что у него не было времени опросить остальных 2048 пассажиров или экипаж.
— Но сам никто не пришел, — добавил он.
Галло покрутил связку ключей от машины на правом мизинце.
— А что с береговой охраной, они закончили?
— Закончат к завтрашнему полудню. Оставят один вертолет летать до заката, но это больше для виду.
— Так муженек до смерти расстроен или как?
— Он говорит правильные вещи, но как будто читает их по бумажке.
Галло криво ухмыльнулся:
— Карл, даже если она где-нибудь всплывет…
— Да, я знаю.
— …если, конечно, у нее не свернута шея или не прострелена башка…
— Точно. Мы ничего не сможем доказать.
— Он, часом, не прячет от нас какую-нибудь мамзель?
— Я над этим работаю.
— Но даже если прячет…
— Я знаю. Это вовсе не означает, что он прикончил свою жену. — Ролвааг был в курсе, что Галло, который сам крутил любовь с несколькими подружками, к адюльтерам относится снисходительно.
— Но ты не веришь Перроне, я же вижу, — сказал Галло.
— Я не верю, что он все рассказал о своем браке.
Галло засмеялся:
— Карл, да тебе никто всего не расскажет. Ни один муж, даже твой покорный слуга.
— Но твоя жена не пропала в море.
— Тебя это нервирует, да? Потому что ты опять напустил на себя этот свой норвежский демонический вид.
Ролвааг выдавил из себя улыбку.
— Это совсем другое дело, — сказал он, хотя думал иначе.
— Ты до сих пор держишь своих гигантских змей? — спросил капитан.
— Только двух. Они всего семь футов длиной.
— И до сих пор кормишь их этими своими придурочными крысами?
— К сожалению, картошку-фри они не едят.
— Не понимаю, как тебя домовладельцы до сих пор не выселили.
— Они пытаются, — сказал Ролвааг.
Большинство его соседей по дому держали маленьких собачек и боялись, что однажды питоны Ролваага вырвутся на свободу. Судебные издержки уже превысили шесть тысяч долларов.