В июне 1882 года из канцелярии генерал-губернатора в Купеческое общество было передано на рассмотрение прошение потомственного почетного гражданина Сергея Щёкина, ходатайствовавшего о наложении опеки на имущество его жены Надежды «по причине ее расточительности и неодобрительного поведения». По существующей процедуре было произведено полицейское дознание, опрошены свидетели — соседи и знакомые супругов Щёкиных.
Были выяснены следующие обстоятельства. Надежда Щёкина, дочь Назара Хлудова, представителя видной династии текстильных фабрикантов, вышла замуж за Сергея Щёкина в 1860 году. Невесте было шестнадцать лет, жениху — двадцать шесть. Отец Сергея Илья Афанасьевич Щёкин (1792–1864) был известным суконным фабрикантом, купцом 1‐й гильдии и московским городским головой в 1849–1851 годах. Крестьянские предки как Сергея, так и Надежды происходили из близлежащих деревень Егорьевского уезда Рязанской губернии (в 90 километрах к юго-востоку от Москвы) и даже состояли в дальнем родстве. В 1871 году у Щёкиных родился сын Михаил.
Сергей Щёкин совместно с четырьмя братьями унаследовал после смерти отца в 1864 году суконную фабрику (в 1853 году там было 500 рабочих), вскоре разорившуюся. Сергей стал торговать хлопковой пряжей, но оказался плохим коммерсантом, наделал долгов, и в 1867 году кредиторы возбудили дело против Щёкина в Коммерческом суде. Долги Щёкина составили 468 330 рублей, а на их покрытие он имел имущества на 278 485 рублей. Список кредиторов, выставивших претензии, включал около сорока человек и фирм. После полугодового разбирательства 13 марта 1868 года Сергей был объявлен несостоятельным должником. В тяжелый момент Сергею помогла Надежда. Она предложила кредиторам мировую сделку (с выдачей 14 копеек на рубль) и уплатила из собственных средств часть долга мужа.
Надежда поступила так, потому что Сергею угрожал арест и последующее заключение в долговой тюрьме. Надежда не только уплатила долг, но и написала поручительство. 22 марта 1868 года Надежда забрала Сергея из полицейского участка, оставив там документ следующего содержания:
Я, нижеподписавшаяся, дала эту подписку <…> в том, что согласно отношения Администрации, учрежденной по делам мужа моего почетного гражданина Сергея Ильича Щёкина, от 19 марта за № 78, означенного мужа своего к себе на поручительство приняла с неотлучкою его из Москвы и по требованию Администрации представить его обязуюсь. Почетная гражданка Надежда Назаровна Щёкина.
В июне 1869 года дело было закрыто. C 1870 года Сергей более не занимался коммерцией.
Для того чтобы муж не бездельничал и не чувствовал себя нахлебником, Надежда возложила на него обязанности распорядителя двумя своими домовладениями (сбор денег за сдаваемые квартиры, уплату налогов, закупку провизии и расчеты с прислугой). Дома, принадлежавшие Надежде, были расположены в респектабельных районах (Арбат и Покровка) и служили хорошим источником дохода — тринадцать сдаваемых квартир приносили ежегодно 8210 рублей. Была у Щёкиной и коммерческая торговая недвижимость (возможно, полученная в приданое) — лавка в Гостином дворе, которая давала ежегодный доход. Однако муж, по словам Надежды, «живши с нею и не имея своего имущества, растрачивал ее деньги, собирал доходы и деньги не уплачивал».
Тем временем Надежда завела собственный бизнес, устроив магазин детской одежды в привлекательном для покупателей Пассаже Солодовникова (он располагался на месте сквера возле нынешнего ЦУМа), и с 1879 года состояла во 2‐й гильдии московского купечества.
Год от года отношения между супругами Щёкиными ухудшались, апогеем чего стали два факта: на бытовом уровне — по приказанию Надежды слуги «выбросили» (по выражению соседки, произнесенному в ходе беседы с полицейским) кровать и постель Сергея из супружеской спальни в кладовую, а на юридическом уровне — поступила просьба Сергея о наложении опеки на имущество жены. Это означало, что конфликт перешел в острую фазу.
В ходе дальнейшего разбирательства выяснилось, что Сергей ранее, в апреле 1882 года, дал жене отдельный вид на жительство. Но через месяц, когда в мае Надежда с сыном Михаилом уехали «на морские купанья» на один из южных европейских курортов, Сергей за ее спиной начал дело о взятии имущества Надежды в опеку за расточительность. Узнав об этом, Надежда написала письмо генерал-губернатору о приостановлении дела до ее возвращения, при этом указав, что Сергей Щёкин свидетелями «ее будто бы роскошной жизни» (допрошенными в полиции по месту жительства Щёкиных) выставил бывших ее слуг, уволенных за нерадивость.
Надежда также опровергала приписываемые ею Сергеем «несколько романов» с учителями сына. Помимо свидетелей, рекомендованных мужем, Надежда просила выслушать в качестве свидетелей мнение других лиц, близко ее знавших, в частности, двоюродных сестер и брата — Варвары Морозовой (владелицы Тверской мануфактуры), Ольги Ланиной (жены фабриканта), Василия Хлудова (директора Егорьевской мануфактуры, известного интеллектуала и пианиста-виртуоза); свою мать (во втором браке княгиню Тенишеву) и других.
При опросе свидетелей со стороны Надежды выяснилось, что «Щёкин первое время (после женитьбы) вел себя порочно», дозволяя употребление алкоголя, потакая «другим неприличным наклонностям», через что промотал все свое состояние. К бизнесу он оказался неспособен. Рекомендованный Хлудовыми на места в частные торговые фирмы, он «нигде не показал успеха», вследствие чего был уволен.
В августе 1882 года Щёкина отправила в купеческую управу еще одно письмо, в котором четко объясняла мотивацию мужа:
Ввиду особенных обстоятельств ее семейного положения и того, что муж ее, не имеющий никаких занятий и никакого состояния, дал ей отдельный вид на жительство, и потому не может законным образом пользоваться ее средствами, цель его домогательств состоит в том, чтобы <…> не гнушаясь клеветой, добиться учреждения опеки над ее <…> имуществом и получить в свое <…> распоряжение всё ее состояние.
Надежда также указала, что:
следует обратить внимание еще и на то, что мой обвинитель в расточительности не имеет ровно никаких средств, что им прожито всё, что он получил от своих родителей, и был несостоятельным; я же, по его словам расточительница, вела и веду торговлю и по настоящее время не только средства, имеющиеся у меня, не уменьшила, но значительно увеличила. Вследствие изложенного я прошу купеческую управу отнестись со строгой критической оценкой к личности и сущности тех свидетельских показаний, на которые даются ссылки моим мужем.
Так образовалось два лагеря свидетелей.
Поддерживавшие мужа утверждали, что жена обладает взбалмошным характером (одновременно отмечая, что она добрая женщина и легко относится к трате денег), обвиняя ее в стремлении к роскоши (нанимавший квартиру у Щёкиной Матвеев считал свидетельством роскоши содержание наемного экипажа) и приемах гостей. Они отмечали «тихий характер» Сергея Щёкина (студент Московского университета Браун, занимавшийся с сыном Щёкиных, говорил, что «Щёкин вел себя всегда скромно, угождая во всем жене, относившейся к нему с пренебрежением»).
Поддерживавшие жену говорили, что не замечали у Надежды роскоши, мотовства и нетрезвого поведения (приказчица в магазине Щёкиной, уроженка Лифляндии Мария Флей: «Щёкина живет не широко, а в размере своих средств»), объяснив, что Надежда ежедневно с полудня до трех часов дня бывает в своем магазине, лично контролируя торговлю.
Обсудив доводы обеих сторон, собрание выборных Купеческого общества, «не находя основания к дальнейшему расследованию», тем не менее вынесло решение о том, что ходатайство Сергея Щёкина о наложении опеки над имуществом жены заслуживает уважения, о чем и было донесено генерал-губернатору князю Долгорукову.
Однако Долгоруков не утвердил это решение, считая недоказанными расточительность и плохое влияние Щёкиной на сына. Дело Щёкиных передали московскому обер-полицмейстеру для дополнительного дознания.
На собрании выборных разыгрались бурные страсти. Особое мнение высказал председатель Московского биржевого комитета Николай Александрович Найденов (его предшественником на этом посту был в 1859–1867 годах дядя Надежды Алексей Иванович Хлудов, в семье которого Надежда воспитывалась после того, как тяжело заболел отец). Найденов не согласился с генерал-губернатором и заявил, что постановление собрания, действовавшего «по убеждению совести», основано на значимых сведениях. Но поскольку генерал-губернатор не утвердил решение об опеке, собрание решило еще раз рассмотреть всю совокупность фактов.
Однако до этого дело не дошло, потому что Щёкин, видимо, чувствуя провальность своих попыток овладеть чужим имуществом, вскоре отозвал свое прошение. Он переселился к матери, которая жила в соседнем квартале. Чтобы досадить жене и лишить ее выезда за границу, Щёкин препятствовал получению ею вида на отдельное жительство (который требовалось возобновлять раз в несколько лет). Тогда в 1887 году Надежда подала просьбу о виде на отдельное жительство императору Александру III в Канцелярию по принятию прошений, на Высочайшее имя приносимых.
Дело Щёкиных любопытно в нескольких отношениях. Мы видим, что эволюция супружеских отношений в этом семействе проходила в контексте переломного этапа женской эмансипации. Сергей Щёкин был представителем патриархальной купеческой семьи, где на протяжении двух купеческих поколений царило правило абсолютного подчинения жены мужу, законодательно отраженное в формуле: «Жена обязана повиноваться мужу своему, как главе семейства; пребывать к нему в любви, почтении и в неограниченном послушании, оказывать ему всякое угождение и привязанность, как хозяйка дома».
В этом стиле прошли первые десять лет супружества Щёкиных. Выйдя замуж в шестнадцать лет, Надежда была фактически ребенком и не могла трезво анализировать экономическую и поведенческую диспозицию внутри своей семьи.
Сильным толчком к переосмыслению ее роли стало осознание Надеждой неспособности мужа вести собственный бизнес — торговлю текстилем. При этом муж впал в депрессию и вообще не стремился решить проблему. Тогда 27-летняя Надежда взяла дело под свой контроль, вникла в юридические детали, внесла деньги для выплаты долгов кредиторам. Однако и после предотвращенного банкротства муж продолжил бездельничать. Надежда ощутила, как в отношениях увеличивается культурно-психологический диссонанс.