– Я не хотела бить вас шваброй, – сказала я и снова чихнула. – Видите, правду говорю! Вы просто напугали меня, вломившись в дом так неожиданно.
– А я не хотел вас пугать. – Соколов вздохнул, ногой придвинул мне табуретку и принялся разгружать принесенную с собой сумку, выставляя на стол нехитрые магазинные продукты: хлеб, молоко, сосиски, сыр, макароны, сливочное масло, овощи, зелень, чай, кофе, конфеты «батончики».
Я обратила внимание на отсутствие спиртного и приободрилась. Похоже, бывший зэк Андрей Петрович все-таки приличный человек, что бы там ни говорила бабка Зоя.
– Чай, кофе?
– Можно чай.
– Берите конфеты.
– Спасибо.
– Может, бутерброд?
– Нет, благодарю.
– А я, пожалуй, сделаю себе.
Это было странное чаепитие. Может, не такое странное, как у той, другой Алисы – с безумным Шляпником, но тоже очень необычное. Два практически незнакомых человека, при первой встрече едва друг друга не убивших, прихлебывали горячий чай в уютной тишине и молчали, шурша конфетными фантиками. Хозяин квартиры соорудил себе внушительных размеров бутерброд и съел его поразительно быстро и притом аккуратно, не роняя ни крошечки.
Сначала я все ждала, когда же он наконец спросит, зачем я к нему явилась и что высматривала в замочной скважине, но Соколов как будто забыл это пикантное обстоятельство нашей второй встречи и вернулся к обсуждению первой:
– До вас в том доме жила другая девушка.
Я молча порадовалась, что меня еще называют девушкой. Тетка Вера мне все уши прожужжала своим «Ляська, тебе тридцать восемь, в твои годы моя мать уже четвертого рожала», так что я почти готова откликаться не на «девушка», а на «бабушка». Тем более что у пары моих одноклассниц действительно уже есть внуки.
– Манька, то есть Мария, племянница Людки Толбухиной, – кивнула я, вспомнив, что мне рассказывала о бывшей хозяйке дома все та же тетка Вера.
– Вы ее знали? Видели? – Соколов резко вскинул голову.
– Нет, только слышала о ней.
– А-а-а. – Андрей Петрович снова сгорбился над кружкой. – Значит, куда делся ребенок, вы тоже не знаете.
– Ребенок? – повторила я, вспоминая, что говорила на этот счет всезнающая тетка Вера. – Мальчик Тишка, Тихон. Кажется, его забрала сестра Людмилы.
– Ищи ее теперь, ту сестру, – вздохнул Соколов. – Я ж ее знать не знаю, в глаза не видел…
– Зато я видела, – оживилась я. Мне почему-то очень захотелось помочь этому грустному мужику. – Я же у нее дом покупала! И в договоре купли-продажи есть ее паспортные данные.
– Где договор?! – Андрей Петрович вскочил.
Я развела руками:
– Я его с собой не ношу, разумеется! Где-то дома, в Пеструхине. Или в городской квартире, я точно не помню. Но поищу, обещаю вам.
– Поищите, пожалуйста. – Соколов снова сел.
Глядя в сторону, мимо меня, он побарабанил пальцами по столу. Я обратила внимание, что пальцы у него длинные, нервные. Ну да, он же художник!
– А что вы рисуете, то есть пишете? – Я решила сменить тему, потому что разговор о Маньке, Тишке, Людке и ее сестре, имени которой я не помнила, моего собеседника явно расстраивал. А мне нравилось, как он улыбается – тонко, иронично, чуть прищуривая красивые серые глаза.
– Что пишу? – Соколов как будто удивился. – Нет, я по дереву режу. В последнее время все больше утилитарные вещи – мебель, шахматные фигуры, игрушки в народном стиле…
Я догадалась, что впечатлившую меня психотропную свистульку смастерил мой собеседник, снова вытащила этот микрошедевр деревянного зодчества из сумки и положила на стол:
– Вот… Возьмите, это же ваше.
– Да на что она мне? – досадливо отмахнулся Андрей Петрович. – Я ж мальцу ее нес, другого-то ничего не было, а хотелось хоть с каким-то подарком… Теперь-то я ему что угодно куплю – велосипед там, мячики, кубики, это… как его… Лего! Во что там нынче пацанята играют?
– Не знаю, у меня детей нет, – зачем-то призналась я.
– Я тоже так думал, – хмыкнул Соколов.
– То есть?
Шарики-ролики в моей голове забегали, закрутились. Я сообразила:
– Манькин ребенок – ваш сын?!
Андрей Петрович пожал плечами:
– Она так сказала, вернее, написала мне. Мы же больше не виделись… Я даже не знал, что она умерла.
– Соболезную, – неловко сказала я.
Соколов так же неловко кивнул. Мы опять помолчали, теперь уже над пустыми кружками.
Потом я встала:
– Извините меня за вторжение, не буду отнимать у вас время…
Получилось очень чопорно и глупо. Я осознала это, покраснела и заторопилась:
– Пойду уже, мне пора, до свиданья, приятно было познакомиться…
Это уж вышло вовсе по-идиотски, и Андрей Петрович иронично улыбнулся. Таким он мне нравился.
– Я обязательно найду и сообщу вам паспортные данные родственницы Людмилы, – пообещала я, ретируясь в прихожую. – Дадите мне свой телефон?
– У меня его пока нет, не успел купить. Оставьте вы мне свой номер. – Соколов погремел в кухне выдвижными ящиками и явился в прихожую с карандашом и блокнотом. – Диктуйте, я записываю.
Я продиктовала ему свой телефонный номер и стала обуваться. Некстати обнаружив, что один шнурок развязался, я присела и слегка подрагивающими руками стала затягивать кривой бантик.
Невольно отметив, что пол безобразно грязный, я ляпнула, не подумав:
– Может, помочь вам с уборкой? Если дадите мне швабру…
– Вам? Швабру?! – Андрей Петрович уже не улыбался, а откровенно ржал. Он всплеснул руками в комическом ужасе: – Второй раз я этого не переживу!
– Извините, – пробормотала я и потупилась.
Лицо мое при этом оказалось очень близко к полу, и я отчетливо увидела на плотном бархате пыли под скамейкой-обувницей прерывистую ниточку следов: как будто там какое-то насекомое проползло. Я вздрогнула от отвращения и увидела, что след заканчивается чем-то вроде крупного рисового зерна. Что это, куколка насекомого? Или яйцо особо крупного таракана?
Я заглянула глубже под лавочку и увидела в девственной пыли второй тонкий след и еще одно «тараканье яйцо». Машинально потрогав его, я беззвучно ахнула и спрятала в кулаке. В пыли под лавочкой в прихожей приличного человека Андрея Петровича Соколова лежали жемчужины.
Во дворе пятиэтажной «хрущобы» я села на ту же лавочку, где разговаривала с нарядной бабкой Зоей Тимофеевной. Меня потряхивало и сердце колотилось, как будто я только что сунула столовую вилку в розетку – был у меня в детстве такой незабываемый опыт. Как я тогда не померла, не знаю, но от вилки только часть костяной ручки осталась, да еще черное пятно на паркете…
Нервно вздрагивая, я втянула голову в плечи, сунула руки в карманы и сидела, незряче глядя перед собой. Со стороны, наверное, я выглядела как замерзающий голубь – весь взъерошенный, с остановившимся взглядом.
Но перламутровое зерно жгло мне ладонь. Я вытянула руку из кармана, разжала кулак и рассмотрела жемчужину. Явно натуральная, округлая, светло-розовая, с дырочками.
Я положила ее в кошелек, в хронически пустующее отделение для мелочи – она у меня редко бывает, я обычно карточкой расплачиваюсь, – и достала из другого кармана мобильник.
Я набрала номер Митяя – он не ответил. Позвонила на мобильный Лизке – аппарат вызываемого абонента находился вне сети, поэтому я звякнула на домашний телефон подруги.
– Да! Что?! – после долгой серии гудков рявкнула мне в ухо рассерженная Лизка.
– Вы там закончили? – рыкнула я в ответ.
– Что за бестактный вопрос, Алиса?!
– Прости, некогда политес разводить, дай мне быстро Митяя!
– Ми-и-и-ить! Ми-и-и-ить! – отвернувшись от трубки, птичкой-синичкой нежно засвистела подруга.
Ну, хотя бы у этой парочки все хорошо…
– Кто? Что? – после паузы в трубке возник усталый, но довольный мужской голос.
– Митя, слушай внимательно, – веско сказала я. – Соколов вернулся в свою квартиру, сейчас он там, и у него в прихожей валяются жемчужины.
– Откуда знаешь? – Участковый моментально собрался.
– В гости заглянула. А когда уходила, присела завязать шнурки и увидела на полу под скамейкой-обувницей закатившиеся туда жемчужины.
– Может, они там уже сто лет лежат.
– Нет, они совсем недавно туда попали, по толстому слою пыли катились, следы остались. И еще…
Я замялась, не решаясь «сдать» симпатичного мужика по полной программе, но все же сказала:
– У него деньги завелись. Одежда новая, продукты из магазина…
И еще Андрей Петрович теперь в состоянии купить мальчику Тишке любые игрушки, даже дорогой набор «Лего», подумала я, но произносить это вслух не стала. История с мальчиком Тишкой, который потерял мать и, похоже, так и не обретет отца, участкового не касалась.
Я подумала, что обязательно найду Тишку и помогу ему, чем смогу, раз уж это из-за меня его отец сейчас снова сядет в тюрьму.
– При деньгах он, значит? Стало быть, продал уже буряковский шишак… Эх… Ну, ничего, сейчас мы всю цепочку раскрутим. Сигнал принял, все понял, – сказал участковый в трубке. – Сама-то где?
– Сижу на лавочке во дворе.
– У его дома? Встала, пошла и поехала к Лизавете! – скомандовал Митяй. – Не надо тебе там быть, когда за ним приедут.
– А когда?
– Скоро. Все, Ляська, двигай оттуда, мне позвонить надо. – Участковый отключился.
Он был прав, сидеть на лавочке во дворе дома Андрея Петровича Соколова мне было ни к чему. Все же я не встала и не пошла на трамвайчик, чтобы поехать к Лизавете и поплакаться ей в жилетку – а слезы, я это чувствовала, уже закипали в глазах.
С чего бы? Этот Андрей Петрович совершенно посторонний мне человек. Не друг, не брат, не сват – вообще никто. Жулик и махинатор, похититель культурной ценности. Он беспринципно ограбил беспомощную старую бабушку, а я его жалею?
Я жалела. Ну, дура потому что. И говорят же, что хорошим домашним девочкам всегда нравятся хулиганы. Я хоть и перестала быть девочкой уже довольно давно, а от хрестоматийной тяги к негодяям, как видно, не избавилась. И я сидела на лавке рядом со скрипучими качелями и грохочущей, словно танковое железо, горкой, как приклеенная, не меньше получаса.