Потом во двор неторопливо, но как-то грозно, вкрадчиво и многообещающе вкатилась служебная машина, из которой разом выступили четверо подтянутых парней. Все они были коротко стрижены и удобно одеты в спортивном стиле, имели непроницаемые физиономии и зыркали глазами окрест быстро и прицельно, словно стреляли. В меня тоже попали, но я не дрогнула. У меня как раз начиналась фаза малодушного сожаления о содеянном, и я была сфокусирована на своем чувстве вины.
Зачем я, дура такая, позвонила Митяю? Кто меня за язык тянул? Мое ли это дело – ловить каких-то преступников?
Четверка стриженых ожидаемо ушла в первый подъезд. Минут двадцать спустя из него вышли уже пятеро – все те же плюс Соколов. И вот что удивительно: как я не должна была дожидаться появления Андрея Петровича, так и ему ни к чему было выворачивать голову, чтобы посмотреть на меня, крепко сросшуюся с лавочкой. А он обернулся, безошибочно нашел меня взглядом, пару секунд посмотрел, и лицо его при этом ничего не выражало. Бесстрастная маска, а не лицо!
Потом Андрей Петрович от меня отвернулся и, подчиняясь настойчивым сопровождающим, сел в машину. Служебный автомобиль аккуратнейшим образом развернулся и укатил со двора.
Мое лицо пылало, словно мне надавали оплеух, и будто плавилось: растягивалось, как резиновое, в беззвучном реве. Я скорректировала черты вручную – поправила искривившиеся губы, вернула на место поползшие и заузлившиеся брови. Промокнула рукавом дурацкие горючие слезы и встала наконец с лавочки, на которой почему-то чувствовала себя как преступник на скамье подсудимых.
Да я-то в чем виновата?! Я села в трамвай, но поехала не к Лизке, а на пригородный вокзал. Там купила билет до Пеструхине, дождалась пыхтящего дребезжащего автобуса и на нем отправилась восвояси.
В дороге меня настигло послание от Ятута. Он прислал мне в почту – мобильник пискнул, сообщая о поступлении нового письма, – ссылку на Облако с целой кучей фотографий, сделанных в моем дворе.
Я вежливо ответила «Спасибо большое!», но просматривать все фотки не стала. Во-первых, на небольшом дисплее это делать неудобно, во-вторых, чего я там не видела? Скользнула по длинному ряду картинок безразличным взглядом, отметила краем сознания какую-то необычность, но списала ее на особенности творческой манеры фотографа и конкретизировать не стала. Будет время и желание – посмотрю снимки на ноутбуке.
Домой я добралась уже после обеда, который, впрочем, пропустила. Шуруппак, в мое отсутствие вынужденный трапезничать сухим кормом, выразил неудовольствие безответственным отношением хозяйки к принципам правильного питания. Чтобы успокоить кота, я дала ему сливок, а себе сварила овсянку, из воспитательных соображений и в наказание самой себе – на воде и без сахара. Мерзость, но полезная.
Не поощрять же себя чем-то вкусненьким, когда сделала гадость. У меня почему-то было четкое ощущение, что, сдав похитителя шишака Соколова кому надо, я поступила очень нехорошо.
Затолкав в себя серую склизкую кашу, я решила, что на сем с самобичеванием надо заканчивать, и собралась подняться в свой чердачный кабинет, чтобы немного поработать.
Есть у меня такое правило: в любой непонятной ситуации – садись и пиши. Это и успокаивает, и мысли в порядок приводит, и рано или поздно приносит финансовую прибыль.
При мысли о финансах рука сама потянулась за мобильником – проверить в личном кабинете банковский счет, а потом за кошельком, чтобы вытряхнуть и пересчитать наличность. Из отделения для мелочи на стол выпало светло-розовое зерно.
Я ловко прихлопнула покатившуюся жемчужину ладонью, не давая ей убежать от меня, вспомнила сказочное «мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось». Это навело меня на интересную мысль.
Я сбегала в сарайчик на заднем дворе и попыталась найти там ящик с инструментами. Безрезультатно! До наслоений разнообразного хлама у меня руки еще не дошли, я пока лишь изредка пользовалась только теми вещами, которые стояли на виду, вблизи порога, – лейкой, например, и граблями.
– Чего ищешь? – спросил сосед Семен, привлеченный шумом.
У нас сарайчики одинаковые, как близнецы, и стоят бок о бок, но у Буряковых в этом полезном подсобном помещении царит идеальный порядок. Я как-то заглядывала в соседский сарай, не специально, конечно, а мимоходом, хотя туда и нарочно имело смысл сходить, как в музей на экскурсию.
Сарайчик – царство Семена, и у него там все разложено по полочкам, как в хирургической операционной. Тяпки, грабли, лопаты стоят рядком в специальной подставке с дырочками, ветошь сложена в большую плетеную корзину, на стеллажах аккуратно разложены столярные и слесарные инструменты, на старом трюмо – какие-то баночки-скляночки, стену подпирают одинаковые картонные коробки с крупно выведенными на боках номерами. Подозреваю, что Семен ведет учет всему своему барахлу, и на одной из полок у него лежит специальный каталог, с помощью которого можно быстро найти что угодно.
Например, молоток. Я произнесла это вслух, что прозвучало как ответ на вопрос соседа.
– Какой молоток? – уточнил Семен, ничуть не удивившись. А ведь, казалось бы, совсем не дамский мне понадобился аксессуар! – Столярный, слесарный, киянка, кувалда? Молоток кровельщика, плотника, каменщика? Молоток-топорик, кузнечный молот, гвоздодер, с резиновыми головками, с когтем, с бойком?
– А у тебя все это есть? – Я восхитилась и чуточку испугалась.
Каким поразительным занудой должен быть мужик, дотошно классифицирующий сто видов молотков!
Нет, не пойду я замуж за Семена, даже не просите. Мы слишком разные. Стихи и проза, лед и пламень.
– Мне бы просто молоток, – сказала я. – Чтобы гвозди забивать и орехи колоть.
– Так это же совершенно разные дела, тебе что именно – забивать или колоть?
Ужасный зануда, подумала я. Король зануд. Но сказала другое:
– Ладно, забудь. Обойдусь половинкой кирпича.
Его-то я знала, где взять: кирпичным боем у меня в огороде грядка с петрушкой обложена.
– Каким кирпичом, ты с ума сошла! – Сосед взволновался так, словно я сказала, что буду мешать кашу саперной лопаткой или ловить рыбу капроновым чулком. – Иди сюда, выбирай, что надо!
Семен затащил меня в свой идеальный сарай и подвел к нужной полке.
– Этот, – я взяла первый попавшийся молоток и поспешила удалиться. – Спасибо большое, я чуток попользуюсь и верну.
Мне не хотелось уединяться с соседом, даже если повод для встречи тет-а-тет такой невинный, как необходимость выбрать правильный молоток. Это же деревня, тут только кажется, что все по хаткам сидят и друг на друга не глядят. Еще как глядят! И тут же эпос слагают. В акынском стиле – что вижу, о том пою.
Не хватало еще, чтобы пеструхинские бабы начали передавать из уст в уста «Сказ о том, как Ляська с Семеном в сарае сидели, а может, и лежали». Бабы – они сразу худшее предположат, можно не сомневаться. А Семен даже ни разу женат не был, вот как скомпрометирую я беднягу – и придется делать его честным мужчиной.
Ну уж нет! Не хочу. Мне нравятся улыбчивые мужчины с серыми глазами…
Агрессивно помахивая молотком (как бы заранее отбиваясь от домыслов деревенских баб), я вернулась к себе. Секунду подумав, заперла дверь – вдруг припрется услужливый Семен с полным лотком молотков на выбор, как ярмарочный коробейник. Я сбегала на чердак, принесла оттуда лампу, установила ее на кухонном столе, расстелила белую льняную салфетку, положила в центр жемчужину и стукнула по ней молотком!
«Предчувствия тебя не обманули», – через секунду уважительно молвил мой внутренний голос.
– А жаль, – досадливо ответила я.
Было бы лучше, если бы перламутровое зерно разлетелось в пыль. Но нет, – в центре светлой жемчужины обнаружилось темное вкрапление. Маленький металлический шарик!
– Уоу? – взлетев на стол, недовольно спросил встревоженный шумом Шуруппак.
«И что это значит?» – в тон ему озадачился мой внутренний голос.
– Это значит, что я идиотка, – сказала я.
– Уа, – согласился кот, продолжая сердито таращиться. Мол, это факт известный, ты давай по существу объясни, каким образом в очередной раз пришла к такому правильному выводу.
– Я идиотка, потому что совершенно напрасно сдала полиции симпатягу Соколова, – послушно объяснила я. – Эта жемчужина – не из бабкиного шишака.
– Уо? – Шура будто задумался.
– Не знаю, откуда. Но это культивированный жемчуг с металлическим ядрышком внутри.
– Уа!
– А ведь верно! – Я признательно посмотрела на Шуруппака. Как полезно бывает поговорить с умным человеком, даже если он просто кот! – Такая же точно жемчужина валялась под лавочкой у источника, а это значит, тут есть какая-то связь. Мне надо подумать…
Шура фыркнул и спрыгнул со стола – мол, думай, не смею мешать.
Я зачем-то завернула остатки жемчужины в салфетку и спрятала получившийся узелок в буфет. Отложила на подоконник молоток – при случае верну Семену, – сварила себе кофе и села думать. Думать не выходило. Мысли разбегались, как тараканы от метлы. Я терла лоб, чесала в затылке, подпирала щеки кулаками, шевелила бровями и сосредоточенно пыхтела – имитировала бурную умственную деятельность.
Где-то я читала, что в случае плохого настроения нужно изобразить счастливую улыбку, некоторое время старательно удерживать ее, и тогда она закрепится на лице, импульсы пойдут от нервов обратно в мозг, и там образуются эндорфины – гормоны счастья. Бред, наверное. Во всяком случае, стимулировать таким образом умственную деятельность у меня не получилось – только симулировать.
Единственным результатом моей пантомимы стало шоковое состояние кота. Шуруппак сначала хмуро наблюдал за мной из коридора, потом запрыгнул на табурет, оттуда на стол, сел прямо передо мной и некоторое время озадаченно таращился. Глаза у него при этом делались все больше, как у четвероногих в сказке «Огниво», усы топорщились, а уши подергивались.
– Дрожание твоего левого уха есть дурной знак, – наконец сказала я, чуть переиначив знаменитое высказывание Наполеона.