После обедни до 12 часов слушал доклады и челобитные. Судил, рядил, подписывал указы, по-нашему, занимался текущими делами. Закончив их, шел обедать. Обедал обычно один, позже стали приглашаться самые близкие родственники-бояре. Пища царя Алексея была на удивление скромна: ржаной хлеб, овсяная брага, капуста да репа. Во время постов ничего мясного не ел, а если поста не было, то не ел мясного по понедельникам, средам и пятницам. Постился царь Алексей восемь месяцев в году. Во время великого поста обедал лишь три раза в неделю — в четверг, субботу и воскресенье, а в остальные дни вся его еда состояла из куска черного хлеба с солью, соленого гриба или огурца и стакана полпива. Всю еду, так же как и питье, перед началом трапезы пробовал чашник.
После обеда царь на три часа ложился спать. Тем временем опять собирались бояре, и он, встав, в этот раз вместе с ними шел в церковь к вечерне. Вернувшись в комнаты, слушал дела и шел в Думную палату, где собиралась Дума.
Но не все вечера посвящались делам. Алексей Михайлович, как хороший семьянин, любил проводить время в кругу семьи, с детьми. А детей у него было много. От первой жены, Марии Ильинишны Милославской, умершей в 1669 году, родились Дмитрий (1649 г.), Евдокия (1650 г.), Марфа (1652 г.), Алексей (1654 г.), Анна (1655 г.), Софья (1657 г.), Екатерина (1658 г.), Мария (1660 г.), Федор (1661 г.), Феодосия (1662 г.), Симеон (1665 г.), Иван (1666 г.) и Евдокия (1669 г.). Да еще от второй жены, Наталии Кирилловны Нарышкиной, родились Петр (1672 г.) и Федор (1674 г.). Как видите, семья немалая. Только трое детей умерли в раннем возрасте. Многие из царских отпрысков жили в Измайлове.
И вот перед ужином собирались все вместе. Алексей Михайлович любил и умел играть в шахматы, учил этому и своих детей. Основным развлечением служило чтение. Читали вслух специальные чтецы. Что читали? Да жития святых, церковные и исторические книги. Эффективным способом получения информации служили рассказы бывалых людей.
Семейство слушало о жизни в далеких странах, о необычных иноземных порядках, о чудных растениях и удивительных животных. Кто побывал в Европе, рассказывал о королях и королевах, о средневековых городах, о католических обрядах и об иезуитах. Другие описывали виденное на Востоке, рассказывали о султанах, шахах и ханах, о причудах мусульманской веры, о различных жестокостях Востока Были и небылицы, виденное и слышанное переплеталось со сказками и литературными произведениями Востока и Запада. Хороших рассказчиков специально искали. Умеющие рассказывать странники, богомольцы, нищие, юродивые составляли что-то вроде «живой библиотеки» и жили при дворе на всем готовом, пока им было что поведать.
Племя таких рассказчиков дожило и до наших дней. Мне не раз приходилось у костра, в лесной избушке или на верхней полке поезда слушать нечто подобное. В сюжетах и действующих лицах я узнавал то Шекспира, то Шиллера, то вдруг всплывал кусок из «Тысячи и одной ночи» или из греческой мифологии. Приходилось слышать и таких рассказчиков, которые пересказывали «Капитанскую дочку» или «Анну Каренину», «Графа Монте-Кристо» или «Красное и черное». Но чаще всего это были устные романы, придуманные самими рассказчиками. В прошлом году, обтесывая бревна для своего дома на Оке вместе с плотником Василием Герасимовичем Соловым, я записал на магнитофонную пленку его «лично сочиненный» роман «Цыганка — тайная графиня и человек в черном». Роман из жизни французской знати прошлого века с любовью и коварством, с хитрыми интригами и убийствами, где торжествует добродетель. Впрочем… рассказы эти перекочевали теперь с верхних полок поездов военного времени на экраны телевизоров. И мы стали читать не больше, чем те, кто слушал устные романы в сороковые годы. Мы даже сказки разучились рассказывать своим детям. Это делает за нас по телевидению Хрюша в передаче «Спокойной ночи, малыши!».
Между церковными службами, приемами бояр, поездками в монастыри и вечерами в кругу семьи Алексей Михайлович успевал бывать на стройках, присутствовать на сельскохозяйственных работах, наблюдать за севом и уборкой в своих подмосковных вотчинах и создавать такое сложное, огромное хозяйство, каким было Измайлово.
С Измайловом связано детство Петра I, что, безусловно, сыграло определенную роль в становлении юного царя. Дело не только в том, что мальчик Петр часто гостил в Измайлове у своего брата Федора, читывал «Апостол» и певал на клиросе в Покровском соборе, водил из Преображенского сюда свое потешное войско и устраивал большие маневры; даже, может быть, и не только в том, что нашел здесь в сарае Льняного двора известный ботик, ставший «дедушкой русского флота». Более важно другое — то, что на его глазах осуществлялось смелое и даже дерзкое по тем временам нововведение, грандиозного размаха дело, не виданное до тех пор на Руси. А все новое проходило с трудом, исконная Русь и ее церковь не терпели никаких перемен. Недаром же глава раскола протопоп Аввакум говорил:
«Держу до смерти, яко же приях; не прелагаю предел вечным, до нас положено — лежи оно так во веки веков!.. Иже кто что хотя малое переменит — да будет проклят!»
В условиях боярской консервативности Измайлово с широтой его планов, новой системой ведения хозяйства, с его заморскими невиданными зверями и диковинными растениями не могло не пробудить в восприимчивой душе юного Петра идей о перестройке всего уклада жизни на Руси.
Началась же эта перестройка еще за полвека до рождения Петра. Уже Михаил Федорович Романов охотно раздавал иноземцам привилегии в торговле, вызывал из Европы докторов для своего двора, рудознатцев для отыскания руд и устройства заводов, ремесленников и инженеров для учреждения фабрик, даже астрономов для изучения небесных светил. При нем же нанимались иноземные войска. Так англичанин Лесли и голландец фон Дамм привели на Русь пять наемных немецких полков для войны с Польшей. Михаил заботился об обучении всех русских войск европейскому строю. У Шеина под Смоленском было шесть полков «солдатских», один «рейтарский» и одни «драгунский».
Некоторые из иностранных офицеров-наемников оставались в России навсегда, принимали православие и становились русскими служилыми людьми — дворянами. В 1613 году, например, в рядах иностранных московских войск был шотландец Георг Лермонт, который в 1619 году стал поручиком роты иноземцев, а еще через год — русским дворянином, поверстанным «по службе» и «по отечеству», то есть получившим поместье «в Галиче — под Костромой». В 1633 году Георг Лермонт погиб в бою под Смоленском. Это был родоначальник дворянского рода Лермонтовых, предок Михаила Юрьевича Лермонтова.
Алексей Михайлович продолжил эти начинания отца. Его послы заключали контракты с иноземными офицерами на определенный срок, и эти офицеры занимались обучением русских войск. Для этого в 1647 году был издан воинский устав: «Учение и хитрость разного строения и прочая…»
Слух о щедрости нового государя к иностранным офицерам быстро распространился по Европе, и сотни капитанов, майоров и полковников ринулись в Россию вместе со своими женами и детьми. Датский полковник Фюнбург привел несколько иноземных полков, а именно — четыре полка рейтар и четыре полка солдат, «ученых людей со всем строем, в полном вооружении, с огнестрельными мастерами, инженерами, пушкарями и всякими вымышленниками». А несколько позже князем В. В. Голицыным было создано войско из шестидесяти полков, как пеших, так и конных, по европейскому образцу.
В XVII веке в кремлевских мастерских стало производиться большое количество разнообразного оружия, строевого и парадного. Оружейная палата изготавливала украшенные чеканкой, резьбой по кости, эмалью, инкрустацией, золотой и серебряной насечкой шлемы и доспехи, сабли и щиты, ружья и пистолеты. В украшении оружия, в его орнаментах ощущалось влияние Востока, а не Европы, ведь на Руси с древнейших времен оружие покупалось в Иране и Турции. Тем не менее изделия Оружейной палаты несут на себе ярко выраженные черты русского национального своеобразия. Только взглянув на эти ерихонки, панцири, бердаши, булавы, перначи или на инкрустированный узорами трав приклад пищали, можно сразу определить, что это оружие не европейское и не восточное, а наше, русское.
Но все нововведения встречали сильное противодействие не только среди бояр и церковников, но и в народе. Новое приходило с трудом, преодолевая веками сложившиеся обычаи и традиции, рождалось в муках противоречий. Скажем, в 1672 году в Москве зародился театр, а в 1675-м вышел именной указ «О неношении платья и непострижения волос по иноземному обычаю». В нем говорилось:
«Великий Государь указал: Князя Андрея Князя Михайлова сына Кольцова-Мосальского из Стряпчих написать по Жилецкому списку за то, что он на голове волосы у себя постриг. А Стольникам, и Стряпчим, и Дворянам Московским, и Жильцам указал Великий Государь свой Государев указ сказать, чтобы они иноземных Немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, тако ж и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили, и людям своим потомуж носить не велели. А будет кто впредь учнет волосы постригать и платье носить с иноземного образца, или такое ж платье объявится на людях их: и тем от Великого Государя быть в опале, и из высших чинов написаны будут в низшие чины»[26].
Любивший иноземные обычаи и одевавшийся по-немецки, правда, лишь для полевания (охоты), Никита Иванович Романов вызывал этим негодование церковников. Однажды патриарх попросил у него эту одежду, будто бы для образца, и всю изрезал на мелкие клочья.
Василий Осипович Ключевский считал, что Алексей Михайлович «одной ногой еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении». И все же отец Петра I сделал одинаково много как для развития могущества России, так и для ее последующего преобразования. И один из примеров тому — Измайлово.