Один из членов свиты герцога Голштинского писал о посещении Измайлова так:
«Капитан Бергер, провожая меня с графом Бонде, провел нас через спальню принцессы, потому что за теснотой помещения другого выхода у них не было. В этой комнате мы нашли принцессу Прасковью в кофте и с распущенными волосами; однако же она, несмотря на то, встала, встретила нас, как была, и протянула нам свои руки для целования»[30].
А вот другая картинка быта Измайловских хором начала XVIII столетия. Иностранец был послан в Измайлово с радостным известием о благополучном, возвращении Петра из Астрахани. Так он не без изумления рассказывал, что царевна Екатерина Иоанновна повела его к своей матери Прасковье Федоровне и сестре Прасковье Иоанновне, «которые со всеми фрейлинами лежали уже в постелях. После того я должен был подходить еще с герцогинею (то есть царевной Екатериной. — А. К.) к постели фрейлин и отдавать им визиты. Они лежали, как бедные люди, одна подле другой и почти полунагие»[31].
Но в то же время царевны могли часами позировать в «немецких» платьях художнику де Брюи, привезенному в Измайлово Меншиковым по приказанию Петра. При этом вдова-царица оказывает художнику приветливый европейский прием, а «принцессы» очаровывают обходительностью.
В Измайлово все чаще стали приезжать «потешники». В то время любили шутов или, как их называли у нас, дураков. Дуры и дураки, карлы и карлицы забавляли по вечерам царское семейство своими грубыми шутками. Играли гусельники, скрыпочники, органисты, цимбалисты. Музыкантов и дураков сменяли веселые скоморохи, они плясали и пели песни, смешили различными шутками, ходили по канату.
До семидесятых годов XVII века театра на Руси не существовало, а скоморошество всячески преследовалось церковью (вплоть до битья батогами). Интерес к театру возник у царя в связи с рассказами русских людей, побывавших за границей. Русский посол во Флоренции так, например, описывал виденный им спектакль:
«Да спущался с неба и на облаке сед человек в корете, на напротиву его в другой корете прекрасная девица, а аргамаки под коретами как быть живы, — ногами подрягивают. А в иной перемене объявилося человек 50 в латах, и почали саблями и шпагами рубиться и из пищалей стреляти, и человека с три как будто и убили…»[32]
Еще раньше, в 1660 году, царь писал английскому купцу Гебдону, прося «призвать… в Московское государство из немецких земель… местеров комедии делать».
Первая театральная постановка состоялась на Руси 17 октября 1672 года. «Комедия» называлась «Артаксерксово действо». Сюжет, конечно, библейский, из «Книги Эсфирь». Длилось представление десять часов. Царю оно так понравилось, что все десять часов он не сходил с места. Потом была показана комедия на библейский сюжет «Иудифь», комедия о Товии и о Егории Храбром, «Малая прохладная (то есть развлекательная. — А. К.) комедия об Иосифе», «Темир-Аксаково действо» (о Баязете и Тамерлане), «Жалобная комедия об Адаме и Еве» и другие.
В первых постановках участвовала молодежь Немецкой слободы, а потом стали привлекать к ним и русских «отроков». В 1674 году в спектаклях участвовало уже 48 русских актеров, то есть подавляющее большинство. Представления сопровождались музыкой, пением и танцами, играл даже взятый из Немецкой слободы орган. Действующие лица в пьесах были каждый со своим характером, не развивающимся по ходу действия: один — злодей, другой — гордец, третий — набожный, четвертый — скромный и т. д. Но сюжеты были таковы, что пробуждали в зрителях добрые чувства, говорили о долге, благородстве души и, конечно, о верности царю и отечеству.
Характерные черты в быт Измайловского дворца внесла Прасковья Федоровна (вдова царя Иоанна Алексеевича, невестка Петра I). Она обосновалась здесь после смерти мужа (1696 г.), жила довольно долго и, будучи женщиной старых понятий и привычек, устроила быт по-своему. Окружила себя целой толпой самых различных приживалов, вокруг нее всегда вертелись нищие, богомольцы, гадальщики, всякие калеки, уроды и юродивые. Они свободно разгуливали в своих рубищах по двору и садам, гнусливо тянули песни, кричали, плакали, смеялись и чувствовали себя в Измайловском дворце как дома. Их бывало там много, что двор напоминал больницу для уродов и умалишенных.
Особенно известен был юродивый Тимофей Архипов, живший при дворе Прасковьи Федоровны 28 лет. Он почитался святым и пророком, а царица считала себя счастливой, что такой святой человек оказывает ей честь жить в ее доме. Однако при появлении в Измайлове молодого Петра все подопечные Прасковьи Федоровны прятались в дальние углы и чуланы, стараясь не попадаться ему на глаза. А тому из них, кто зазевался, приходилось отведать тяжелого царского сапога. Сама же Прасковья Федоровна была Петру «угодна», он относился к ней с вниманием и любовью. Вдова его брата была постоянно приветлива и выдержана. Петр, заботясь о своих племянницах, обязывал приезжих иностранцев являться в Измайлово и представляться царице и царевнам, которые присутствуют теперь на всех ассамблеях, а дворец в Измайлове всегда открыт для гостей.
В годы царствования Петра I вместе с Прасковьей Федоровной в Измайлове жили и ее дочери — Прасковья, Екатерина и Анна, впоследствии ставшая императрицей. Еще раньше Анна Иоанновна сделалась герцогиней Курляндской, а ее сестра Екатерина Иоанновна — герцогиней Мекленбургской. Только Прасковья Иоанновна не стала герцогиней, она венчается с майором гвардии Дмитриевым-Мамоновым, но их брак так и остался «необъявленным», ибо сын их появился на свет задолго до венчания. И не только поэтому. Петр доживает последние месяцы, а наследника престола мужского пола нет. Мальчик представляет опасность для своих теток. Видимо, оттого о нем нет никаких упоминаний в генеалогических сборниках и царственных родословных.
Анна вскоре после свадьбы овдовела, а Екатерина через несколько лет замужества, не выдержав «заморской» жизни, самовольно вернулась со своей единственной дочерью в Россию и поселилась в Измайлове, где до конца своих дней жила ее сестра Прасковья.
В 1730 году, когда на престол вступает Анна Иоанновна, прусский посланник сообщает своему королю: «Герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна и сестра ее великая княгиня Прасковья Ивановна тайно стараются образовать себе партию, противную их сестре императрице». В Измайлове образуется «факция»[33] с целью уничтожения иностранного влияния и подготовки дворцового переворота. Заговорщики встречаются в церкви Иосафа Царевича, где в приделах и переходах удобно поговорить о делах.
«Факция» развивается, крепнет, но не дремлет и императрица Анна. Муж Прасковьи — Дмитриев-Мамонов, человек редкой храбрости, руководитель военной коллегии и автор «Воинского артикула», во время переезда императрицы в Измайлово, командует ее почетным эскортом. И вдруг замертво падает с лошади. Через год умирает и сама Прасковья. Иностранные послы и дипломаты извещаются о том, что царевна умерла от тяжелой и давней болезни. Но никто до этого не слышал о том, что Прасковья больна. Случайности и совпадения более чем странные.
Сразу же после смерти Прасковьи Иоанновны подвергаются пыткам и уничтожению все участники «факции». Погибает под пытками глава Московского Печатного двора, один из просвещеннейших людей того времени Алексей Барсов за то, что напечатал антиправительственный памфлет. Одним из первых поднимают на дыбу «святого человека» Тимофея Архипова. Сыску известны его слова, сказанные после прихода к власти Анны: «Нам, русским, не надобен хлеб, — мы друг друга едим и с того сыты бываем». Во время пытки юродивый не проронил ни слова.
И все-таки по протоколам тайной канцелярии можно теперь восстановить картину деятельности измайловских заговорщиков. Москва не хотела, не принимала иностранцев у власти. В этом царевну и ее сторонников поддерживали бояре и народ. В одном из донесений иностранного дипломата говорилось:
«Народ с некоторого времени выражает неудовольствие, что им управляют иностранцу. На сих днях в различных местах появились пасквили, с крепость заключены разные государственные преступники. Все это держится под секретом. Главная причина неудовольствия народа происходит от того, что были возобновлены взымания недоимок… одним словом, народ недоволен».
Ко всему этому присоединились слухи об отравлении Петра, сомнительность прав на престол Анны Иоанновны и польские интересы. Для жителей Измайловского дворца наступают черные дни. Нет больше театральных представлений, нет пышных праздников и царских выездов, какие бывали при Алексее Михайловиче, и, главное, нет уже знаменитых соколиных охот. О них стоит рассказать подробнее. Во-первых, потому, что происходили они часто в Измайлове, в нашем нынешнем Измайловском парке, а во-вторых, в них хорошо отражается быт того времени.
Уже в «Слове о полку Игореве», созданном, видимо, в 1185 году, не раз упоминается о соколиной охоте.
«Помняшеть бо речь первых времен усобице, — тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей; который дотечаше, та преди песнь пояше старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святославличю. Боян же, братие, не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, но своя вещиа персты на живая струны воскладаше; они же сами князем славу рокотаху».
И дальше:
«И потече к лугу Донца и полете соколом под мъглами, избивая гуси и лебеди к завтроку и обеду и ужине».
Соколиная охота с самых древних времен была любимейшим занятием удельных князей и русских царей. По преданию, князь Олег еще в IX веке построил в Киеве соколиный двор. Об этой охоте упоминается в поучении Владимира Мономаха, а также в законах Ярослава. С VII века известна легенда о покровителе соколиных охотников святом Бавоне, очень интересно повторившаяся в русском предании времен Ивана Грозного о Трифоне-сокольнике.