Напротив, так как Парвус не представляет «сентиментальное направление» Розы Люксембург или Карла Либкнехта, который считает, что войну уже практически выиграли, и она продолжается больше из жажды завоеваний, то он скорее ослабит левое партийное крыло немецких социалистов. Поэтому, по утверждению Рантцау, нужно использовать «Гельфанда, чтобы парализовать влияние таких пораженцев».
«Ди Глоке», как народная газета, предоставляла бы возможность с расчетом на широкие слои продавать немецкие военные цели и связанную с ними политику и привлекать к ним население.
Наконец дипломат настраивается на патриотически-патетический тон, когда он приводит следующие аргументы в последней телеграмме от 14 августа 1915 года, адресованной помощнику государственного секретаря Циммерманну, которого он убедительно просит о разговоре с Парвусом: «Иначе нам никогда не достичь той великой цели, которая мне представляется. Надеюсь, что мы не только победоносно выйдем из этой войны как первая мировая держава, но и, что мы после блестящей репетиции, которую выдержал (…) немецкий рабочий класс, сможем также с полным Доверием произвести попытку подключить к совместной работе и объединить вокруг трона те элементы, которые до войны находились в стороне и казались ненадежными».
В тот же день Парвуса принимают в берлинском МИДе. Сразу же после этого он сообщает в Копенгаген своему покровителю: МИД и Генеральный штаб, невзирая на возражения Министерства внутренних дел, выразили согласие относительно поддержки социалистического журнала правительством.
Теперь у Парвуса есть все, что он может пожелать, не только для того, чтобы начать процесс революционизации России, но также и для того, чтобы в информационном отношении тщательно подготовить западноевропейскую общественность, убедить ее в необходимости революционных процессов и воспитать в ней моральную поддержку этого явления. Направление движения формулируется так: мобилизация социал-демократии против царизма, ее психологическая подготовка и солидарность с теми массовыми забастовками, которые Парвус хочет развернуть по всей России, чтобы они впоследствии вылились в организованные революционные беспорядки.
Предполагаемая дата: январь 1916 года — время, которое он уже сообщил в германский МИД как «срок».
Парвус может вздохнуть с облегчением. Он уже в июле с оптимизмом начал готовиться к созданию «Глоке», совместно с издательством в Мюнхене, то есть еще до того, как получил на это от МИДа «зеленую улицу» и гарантированную поддержку. Он сделал преданного ему товарища Конрада Хэниша шеф-редактором, привлек к совместной работе симпатизирующего ему немца Адольфа Мюллера, а Луиса Кона назначил коммерческим директором издательства. Кроме того, он умело привлекает к сотрудничеству с этим изданием и официальной партийной газетой «Социалистише Монатсхефте» известных иностранных авторов.
Сам Парвус отправляет свои статьи из Копенгагена, откуда они дипломатической почтой попадают в Мюнхен. Вначале он бичует «революционную пассивность» немецкой социал-демократии. То, что цензура немецкого Генерального штаба предоставляет ему свободу действий, лежит в основании его концепции, в которую он включает абсолютную поддержку немецкой военной политики и где он по-настоящему запугивает мир Россией:
«За демократию — против царизма!» — повторяет Парвус в первом номере уже опубликованные год назад в Константинополе программные лозунги.
«Время работает на Россию, которая в ближайшем будущем должна стать великой мировой державой, к тому же представляющей опасность для мира, если она не будет децентрализована и демократизирована.
Поэтому самым верным решением здесь является преобразование царской империи в федерацию по американскому образцу. Однако, если не удастся децентрализовать Россию, — под чем Парвус, не скрывая, подразумевает распад царской империи в результате успешного движения за автономию входящих в него стран, — то это уже в ближайшие годы породит страшнейший милитаризм, который когда-либо знал мир…»
Чтобы сразу определиться в выборе направления, Парвус не скупится нападениями на почтенных ветеранов немецкой социал-демократии, которых надо пробудить от летаргии. Полемика — его стихия. При этом достается и древнему отцу партии, Карлу Каутскому, перед которым сам Троцкий почтительно умолкал, однако он занимает неправильную позицию. Этого «кабинетного ученого и вульгаризатора» Парвус обвиняет в том, что «…революционное учение Маркса в Германии расплывчатое, потому что он, думая его улучшить, переписал полностью. Мысли от Маркса, стиль от Каутского, а целое сокращено (…) Без особого труда он сделал из закваски Маркса мацу».
Парвус, будучи русским публицистом, примерно так объясняет необычную связь между поддержкой немецкой военной политики и активным участием в общественно-политических процессах России — цель революции при этом, разумеется, остается в подтексте:
«Немецкое военное руководство служит пролетарским интересам, чего противники войны левого партийного крыла не понимают; немецкая партия является оплотом европейского социализма и должна утверждаться, иначе социализму вообще придет конец. Но в настоящее время это возможно только путем военного утверждения Германии; только так пролетариат можно уберечь от опасности царизма» (стоит добавить: а русский пролетариат освободить от него).
К счастью, Парвус избавлен от вопроса, почему немецкая победа означала бы также победу пролетариата однако русская победа означала бы его поражение. Почему в одном случае в результате победы формируется престол и рабочий класс, в другом же — только укрепляется престол?
Места для нападений остается еще достаточно.
Сразу после выхода первого номера газеты Парвус подвергся атакам со стороны немецкого и русского лагерей социал-демократов. Немецкие товарищи левого крыла называют его «рупором немецкого империализма». Для Ленина Парвус — «клоака немецкого шовинизма». Он дисквалифицировал газету как «орган ренегатства и грязного лакейства».
При этом Ленин, разумеется, стремится тщательно дистанцироваться от Парвуса. Именно потому, что он знает, что тот работает не только на правительство германского рейха, но и на него самого. Ленину, как политику, необходимо, чтобы его публично не идентифицировали с Парвусом. Чтобы не порвать с ним, он все-таки избегает называть Парвуса тем, кем тот является на самом деле — агентом Германии. На всякий пожарный случай, Ленин сможет высказаться лишь о его связях с Фюрстенбергом и при этом не иметь «никакого представления» о том, что тот вместе с Парвусом работает на Ленина.
Ленин называет попытки Парвуса оправдаться «шутовской фразой» — всегда и везде думая о том, чтобы не быть идентифицированным с его целями и тем самым не скомпрометировать себя. Атакуемый апеллирует к общественности. Теперь он должен раскрыть свои карты. Он патетически маскирует свою революцию под так называемой «миссией»: «Это моя миссия — установить идеальную связь между вооруженным немецким и революционным русским пролетариатом (…)
Войну и создавшуюся в результате нее политическую ситуацию надо использовать для укрепления политике ской позиции пролетариата. Социал-демократия должна выйти из этой войны более сплоченной и решительной, чем прежде…»
Но на эту сплоченность Парвус не может рассчитывать ни по ту, ни по другую сторону границы. Даже его давняя подруга по партии Роза Люксембург, которая, как и он, мечтает о революции в России, оказывает ему сопротивление. В ее чувствах слишком доминирует антипатия по отношению к прусскому государству, чтобы она смогла разделить очевидную лояльность Парвуса к его интересам. Кроме того, война скорее приостановит революцию в России, чем поспособствует ей, как она заявила в Берлине. Люксембург припомнила Парвусу и его «миссию»: «Выполнять миссию по связи немецкого и русского пролетариата и собирать в безопасной Дании миллионы» — этого она не могла понять.
Получив подобного рода отпор со стороны левых сил, Парвус начинает больше льстить правому крылу немецких социал-демократов. Парвус устраивает эксклюзивные званые обеды на специально снятой им в Берлине вилле. Он умеет произвести впечатление и развлечь умными беседами своих гостей, вокруг которых меж бесконечно длинных столов вьется целая армия лакеев в ливреях.
Это ему удается. Авторами его газеты становятся именитые политики, как, например, Филипп Шейдеманн и другие, с которыми он вскоре устанавливает личные дружеские отношения.
Несмотря на то, что Парвус изданием этой еженедельной газеты, ставшей вскоре печатным органом в Берлине, прорвал вакуум партийных газет левого спекла, это не приводит к достижению ожидаемого результата — воздействия на широкие слои населения. Конечно, многие всерьез относятся к поставленной им в первом номере цели: обсуждать возникшие в результате войны политические и социальные проблемы, искать пути преобразования жизни послевоенного периода, а также пробуждать духовные интересы и втягивать в культурную жизнь представителей рабочего класса, то есть выполнять культурную задачу. Естественно, об этом тоже ведутся дискуссии.
И все же Парвус уже давно занимается в Копенгагене практической стороной революции. Всего несколько месяцев отделяют его от того январского дня 1916 года когда он в годовщину «Кровавого воскресенья» 1905 года собирается устроить стотысячную рабочую забастовку для разжигания революционной искры, которая из Петрограда в дальнейшем должна перекинуться на всю страну.
Парвус считает, что самые серьезные препятствия на пути к высшей цели остались позади: крах такой опасной для его проекта миссии мира, отражение плана прямой военной атаки на Петроград, одобрение создания печатного органа на Западе для формирования антироссийского общественного мнения.
В начале августа была взята Варшава. Спустя несколько дней встревоженный царь не только взял на себя командование армией и флотом, но и перевез золото и наиболее значительные драгоценности из Петрограда в Москву; об этом немецкий посол в Стокгольме, Люциус, немедленно сообщает телеграммой в Берлин. Никаких сомнений, что достижение цели становится делом ближайшего будущего.