В четырех средиземноморских странах, испытывающих сегодня трудности, союз между элитами, ориентированными на модернизацию, и городским средним классом недостаточно силен, чтобы преодолеть наследие традиционного общества, которое по-прежнему препятствует движению этих стран в сторону еврокапитализма. Они надеялись и все еще надеются найти в Брюсселе союзников и сторонников, чтобы те помогли им провести «структурные реформы», которые они не в силах провести самостоятельно. Причем навязанные извне политические обязательства могут быть им не менее полезны, чем финансовые субсидии. Надежды на перераспределение внутри валютного союза, подкрепленные межгосударственными переговорами, отвечают интересам стран центра в вопросах обеспечения стабильного спроса на периферии и с этой точки зрения выглядят вполне реалистичными. Трансферты с севера на юг могут быть использованы странами-бенефициарами либо для оздоровления собственной экономики (в рамках программ по рационализации и модернизации для повышения национальной конкурентоспособности), либо для поддержки национального политического класса по аналогии с моделью южной Италии[163]. При этом адресата вполне устраивает, что на практике из-за широких временныбх горизонтов догоняющего капиталистического развития оба этих сценария трудно различимы.
И все же коалиция между севером и югом, целью которой является сохранение валютного союза, становится источником серьезных конфликтов как на межгосударственном, так и на национальном уровне. Для северных стран принципиальным остается вопрос, сколько они должны и хотят выплачивать странам юга в виде компенсации или помощи для развития, чтобы те были мотивированы оставаться в валютном союзе. При этом на внутренней политической арене они должны договориться, кто будет нести расходы валютного союза. Особенность экспортных отраслей в Германии такова, что они склонны распределить эти расходы по максимальному числу участников, включая тех, кто мало или ничего не получает от экспортной прибыли страны. Это ставит перед правительством трудную задачу: незаметно переложить на плечи рядовых налогоплательщиков, потребителей и получателей социальных пособий то, что, в сущности, является своего рода налогом на конкурентоспособность отечественной экспортной индустрии; возможностей для этого у правительства, конечно, немало, в том числе обращение к Европейскому центральному банку.
Что же касается южан, то они, в свою очередь, заняты не только тем, что стараются как можно выгоднее продать свое дальнейшее пребывание в валютном союзе, но и тем, что пытаются минимизировать ущерб для своего суверенитета, на который посягают (в форме институционализированных инструментов контроля и вмешательства) северяне в качестве платы за предоставляемую финансовую помощь. Во внутренней политике этих стран линия фронта проходит между сопротивлением надвигающемуся «евро-империализму», с одной стороны, и готовностью к сотрудничеству с богатыми странами – с другой, в надежде на высокие компенсации или на постепенную конвергенцию с благополучным западноевропейским ядром (европеизация). Межгосударственные конфликты легко запускают националистические всплески с обеих сторон, в то время как сопротивление внутри страны необходимо сдерживать путем нейтрализации демократических институтов: на севере истинные объемы трансфертов камуфлируются техническими уловками или сознательным замалчиванием, на юге – отсылками к международным обязательствам или же клиентелистской покупкой голосов.
Вокруг представленной здесь упрощенной картины базовой структуры интересов в политэкономии объединенной Европы множество векторов турбулентности создают климат многомерной неопределенности. Что будет, если к Европейскому валютному союзу присоединятся (как это предусмотрено соответствующими соглашениями) Болгария, Польша, Румыния, Чехия, Венгрия и другие члены ЕС? Как должны в будущем строиться отношения между ЕС и ЕВС? Насколько Фискальный пакт, заключенный в рамках международного права, соответствует европейскому праву? Как относиться к идее присоединения балканских государств к ЕС?[164] Должны ли они тоже получать «субсидии для развития роста» и кто будет за это платить? Все догадываются, что через несколько лет ЕС (если он, конечно, к тому времени сохранится), а вместе с ним и европейская система государств в целом будут выглядеть совершенно иначе, чем это можно было себе представить совсем недавно, но никто из «ответственных лиц» не высказывается на эту тему. Все только и говорят о длительных сроках, когда речь заходит о возвращении к росту, который, как все надеются, поможет вернуть ситуацию под контроль.
Тем не менее – вопреки всей неразберихе – на тактическом уровне в действиях Европейского союза и его ведущих государств с начала кризиса можно проследить четыре относительно последовательные линии.
1. Рынки, какими бы они ни были, стремятся по возможности устраниться от участия в расходах по спасению неплатежеспособных стран. Получается, что единственные, кто должен все оплачивать, – это другие страны, точнее, их граждане. Сегодня все согласны с тем, что настойчивое предложение канцлера Германии на старте операции по облегчению долгового бремени Греции, сводившееся к умеренной «стрижке» частных кредиторов, было ошибкой, которую нельзя повторять; решения Меркель, которые поддержал «простой народ», не смогли даже ориентировочно компенсировать потерю доверия среди народа к финансовым рынкам. Тем не менее центральным банкам и некоторым государственным банкам, похоже, хватило времени, чтобы выкупить у частных банков и других кредиторов большую часть имеющихся у них в наличии греческих облигаций на приемлемых для их владельцев условиях, прежде чем стало известно, что большая часть убытков все равно досталась государству и, скорее всего, достанется вновь в ближайшее время в связи с необходимостью новой долговой «стрижки».
2. Проблемные банки не национализируют, а спасают при помощи государственных средств, делая это как можно незаметнее, чтобы не вызывать раздражение у населения. Задачей финансовых «инженеров», заправляющих в «машинном отделении» государства консолидации, является организация и осуществление необходимых трансакций таким образом, чтобы они не всплыли в государственных долговых книгах. К числу наиболее очевидных примеров подобного рода относится одно из первых решений Марио Драги на посту главы ЕЦБ, когда он раздал банкам в общей сложности 1000 млрд евро по ставке 1 % (а позднее – 0,75 %) сроком на три года. В свою очередь, банки в ответ на это без каких-либо договоренностей заявили о готовности купить долговые обязательства проблемных стран в том объеме, который они сами сочтут необходимым для того, чтобы помочь снизить надбавки за риски. Легко предположить, что ЕЦБ знает, каким образом он сможет избавить от вероятных убытков банки, которые пошли ради него на подобного рода сделки, дабы обойти действующий в отношении ЕЦБ запрет на государственное финансирование, зафиксированный в Маастрихтском соглашении[165].
3. Неплатежеспособным государствам, насколько это осуществимо, блокируется возможность банкротства или односторонней реструктуризации долга. В особо критических случаях они могут претендовать на недостающие фискальные субсидии для исполнения своих обязательств перед кредиторами, чтобы те согласились и в дальнейшем обеспечивать консолидированные государства долгов доступными кредитами. Но и эти платежи должны быть защищены надлежащим образом от инспекции со стороны населения. Примером удачного камуфляжа обширных межгосударственных трансфертов (фактических или потенциальных) является использование так называемых TARGET2 балансов национальных центральных банков в ЕЦБ [Sinn, 2011].
4. До тех пор пока решение финансового и фискального кризиса возможно исключительно за счет общего обесценивания государственных долгов – т. е. прежде всего, хотя и необязательно, в условиях отсутствия роста, – его необходимо смягчить и растянуть во времени насколько допустимо, чтобы крупные инвесторы с санкционными полномочиями смогли своевременно защитить свои портфели от убытков. И в этих вопросах технические знания экспертов центральных банков и международных организаций оказываются чрезвычайно востребованы. Им надлежит разработать для правительства меры по ликвидации долгов, с которыми не справляется экономический рост: меры «финансовых репрессий» за счет рядовых вкладчиков (желательно мелких держателей активов за пределами финансового сектора), путем комбинирования высокой инфляции и низких процентных ставок, а также оказания давления на банки и страховые компании, чтобы те инвестировали в государственные ценные бумаги [Reinhart, Sbrancia, 2011]. Многие признаки указывают на то, что подготовительный этап для реализации подобного сценария почти завершен, и реализация такой политики может начаться, как только будут преодолены текущие кризисы и удовлетворены интересы финансового сектора.
Описанные четыре линии последовательных действий необязательно восходят к каким-то теневым центрам принятия решений с большим потенциалом долгосрочных стратегий. На самом деле степень неопределенности о временном горизонте антикризисного управления и государственном переустройстве чрезвычайно велика. Например, в качестве краткосрочной антикризисной меры обсуждается создание «банковского союза» для санации проблемных банков юга; однако на то, чтобы сделать эту меру полноценной, а не сугубо косметической, потребуются годы. В краткосрочной перспективе для предотвращения банкротства Греции или Италии расходы по рефинансированию этих стран субсидируются центральным банком, даже несмотря на то что в долгосрочной перспективе это может привести к образованию пузыря по американскому образцу или, вообще, к полной остановке запланированной неолиберальной рационализации кризисных стран[166]