- Ну, - сказал он. - Давайте кончайте. Скорее…
- Встань, - велел ему утренний старик.
Борису помогли подняться.
Теперь он стоял, держась за дерево. Шершавое, теплое.
- Ну! - сказал он.
Старик в красном взял его правую руку. Борис не давался - тот потянул руку к себе. Поднял. И все старики, вся их толпа трижды прокричала:
- Победитель!.. Победитель!.. Победитель!..
Хриплые их крики унеслись и вернулись эхом.
- В чем же? - спросил Борис шепотом.
- В состязании. Ты сказал, что не догоним. И не догнали, пришлось левитировать.
- Ура!.. Ура!.. Ура!.. - кричали старики.
- Увенчать его!
И Борис понял, что сейчас и будет страшное.
- Мы устроим торжественное шествие, - сказал ему крючконосый старик.
- Разведем костер!
- Сыграем в индейцев!
- Будем говорить, говорить, говорить. Расскажем, почему после ста двадцати мы играем, а детьми были выдержанными и работящими.
- Споем наши песни…
И Борис познавал отчаянье… Что может быть страшнее? Он на четыреста лет старше каждого из них, этих долгоногих, борзых стариков. Надо же быть таким дураком, чтобы напугаться их и бежать. Не станет он жить со славой дурака!
Он закусил губу. Сердце его ныло от усталости и обиды. Он улетит, улетит. Немедленно! А ребята - философы и математики? Они умнее и старше его. Ах, как стыдно!..
- Спасибо, - сказал он и наклонил голову, чтобы спрятать выражение лица.
Старики обрадовались. Они ликовали и хлопали его ладонями по плечам.
- Вставай, соня, - будил его Александр. - Тебе чаю или кофе?
- Кофе, - сказал Борис, оттягивая маску. Снял ее и потребовал: - Побольше кофе, покрепче! Заспался…
- Итожу, - чеканил слова Бенг и при этом взмахивал рукой.
- Тысячелетия изнурительного мускульного труда, пот, мозоли… Так пусть же теперь машины всю работу делают, а человек думает. Но для работы головой нужны покой и тишина. А также города с их столкновениями и обменом мыслей.
Александр тряс головой:
- Нет, нет, нет, только нарядные толпы и веселые встречи. Пусть будет непрерывная радость, мы заслужили ее, все люди заслужили…
- Проповедуешь безделье?
- Спорите? Ну, ну, - сказал Борис. Он налил кофе в кружку и стал пить. Озирался, почти не веря себе, так был рельефен его сон. Здесь же прежнее, обычное: аквариум, баллоны сжатого кислорода. И друзья спорят без конца, гадают о будущем. Чудаки…
- Примитивно судите о будущем, други мои, - сказал Борис.
- Скоро Земля.
Бенг включил радио на полную мощность. Ракета наполнилась густым тяжелым голосом:
- Я - «Плутон», я - «Плутон», - ворочался он. - «Жаннета», отзовись. (Это работала станция поиска.)
- Подлетаем!
Александр побледнел от радости и застегнул ворот рубахи.
- Я - «Жаннета», я - «Жаннета», - говорил Бенг. - Идем в секторе Б-1927, скорость вторая.
- Я - «Плутон», я - «Плутон», вход разрешаю. Сейчас начинаю обратный отсчет, «Жаннета», я начинаю обратный отсчет. «Жаннета», ты готова?
- Я - «Жаннета», отсчет можете начинать.
- …Будущее, будущее…
- И что?
- Фантазии мало, а мозгу слишком много, - усмехнулся Борис.
Бенг оглянулся на него, поднял красиво изломленную бровь. Александр покачал головой и сказал:
- Это сигва.
- Кстати, как она там? - спросил Борис. - Покормить ее не догадались? Так ведь?
Борис долго влезал в костюм высокой защиты. Жестко цепляясь им за все, влез в циклотронную.
Сигва теперь сидела на ящике урановых брикетов и от скуки глодала железную палку.
Увидев Бориса, она обрадованно захлопала крыльями и из желтой стала густо-фиолетовой. Борис помотал головой, отгоняя остатки сна, и подошел к сигве. Присев, он гладил тройной ряд ее ушей. Гладил и приговаривал:
- Ты хорошая, славная…
Сигва свистала, хлопала себя крыльями по бокам. От удовольствия закатывала три глаза, а четвертый, рудиментарный, светил лампочкой на кончике хвоста. И в это время счетчик, черт его побери, указывал на возраставшую активность гамма-лучей.
Борис чертыхнулся и, вынув из кармана горсть кремней, бросил их сигве. Та с радостным писком сгребла камни и захрустела, разжевывая их. Борис вышел.
- Бурная, блестящая личная жизнь, спаянная с техникой, - бубнил Александр. Он выглядел усталым. Должно быть, выдохся.
- Сменяй, - сказал Бенг. Он вылез из-за штурвала, потянулся, одернул рубашку. Борис сел на угретое место, вжался в кресло. Покосился на цифры - нормально.
Под куполом галактики ракета возвращалась на Землю.
МЕФИСТО
Опять Великий Кальмар!..
Он свернул и бросил газету в воду. Она поплыла корабликом и вдруг исчезла: море скрутилось воронкой и взяло ее в себя.
Сейчас она опускается на дно и ляжет там, развернув белые крылья… Великое море и Кальмар - Великий.
Море… Его шум идет отовсюду. Он бежит над блеском мокрых камней, путается в скалистых гранях и рождает маленьких, шумовых детишек. Те скачут через бурые пучки голубиных гнезд и зеленые прожилки ящериц.
Если вслушиваться, то шум делится на два разных, оба неторопливых и размеренных: широки взмахи бронзового маятника времени.
Шум говорит одно и то же: «Спи, спи, спи… Иди в покой, в неподвижность».
…Солнце со звоном бежит по воде. Маятник движется неторопливо, и на берег наплывают призмы волн (водоросли потянулись к скалам, и эти светятся, искрятся пурпурными точками). Снова движение - маятник пошел в другую сторону. Теперь обнажается белый камень в глубине.
Газетчики… Зачем они звали? Что, он не видел перевернутых шхун и экипаж, утонувший в каютах?
Или догадываются? Чепуха.
«Это сделал Великий Кальмар?» - спрашивали они. И так видно, что он - сломан такелаж, вывернута часть борта.
Вероятно, закинул щупальца и, ухватив мачты, повис на них. И опрокинул судно.
…Полдень. Скамья теплая и ласковая - солнце! Все же эти воды не могут уравнять жар. Холод и жар, две крайности. Человек тянет свою линию в промежутке крайностей, но способность стать посредине приходит со старостью. Это мудрость?.. Угасанье сил?..
…Отличная перспектива - зеленая бухта и кусок моря, отхваченный челюстями берегов. И тени бабочек синие. Тени круглы, как солнце. Это солнечные тени. Они бегут с бабочками, и слабые миражи ходят по каменной горячей стене. На ней дремлет кот, тонко посвистывая носом. Иногда настораживается и, подняв голову, узит глаза на все дневное. Зоркие глаза, холодные.
«Буду в полночь. Мефисто».
- Слушай, кот, вещая душа! Ты не спишь ночами, ты все видишь, все знаешь. Что будет? Он придет? Как я его увижу ночью? Ах да, полнолуние… Наконец-то я его увижу, если эта телеграмма не просто заблудившиеся в проводе электрические придонные искры. Вопрос: где кончается жажда всезнания и начинается мечта о всемогуществе? А вот к нам идет вкусный холодный чай, идет на негнущихся ногах моего старого Генри. Спасибо, старина, спасибо. Ты веришь в судьбу?.. Мне показали «Марианну». Это была трудолюбивая шхуна - сначала грузы на Папуа, потом сбор «морских огурцов» Большого Барьерного рифа.
Оттуда виден австралийский берег.
Судно опрокинуто на мелком месте. Значит, он где-то здесь.
А почерк его - ночь, спящий экипаж, крик вахтенного, когда он видит светящуюся массу Великого. Тот закидывает руки на мачты и повисает на борту - живой яростный груз!
Всегда одно - ночь и небольшие шхуны. Или яхты.
Эта цепь ночных нападений опоясала шар и подошла сюда. И вот газетчики вопят: «Внимание, внимание, появился Великий Кальмар!»
Ну а я что должен делать? 1115 новых видов абиссальной фауны - самое важное в конце концов.
…Библиотека. Тишина, запах кожи, запахи рук.
От моря, лезущего в каждую щель, от постоянно густой влажности бумага взбухла и книги раздулись.
А, Мильтон… «И более достойно царить в аду, чем быть слугою в небе». Вот что мог бы сказать Мефисто. Сатанинская гордость в этих словах. Безмерная. Кстати, каковы пределы роста кальмара-архитевтиса? Есть ли мера? Или мерой служит безмерность придонных глубин? И это одинаково с погоней за знанием - чем больше их, чем полнее они, тем агрессивнее и безжалостнее?
И надо платить за знания: таково дьявольское условие. Они заплатили оба. Он платил болью, Джо - своими муками.
А если месть? Зачем было ждать так долго?.. Он всегда, давно готов.
…Солнце пробивает наборное, давних веков стекло. Его краски оживили комнату. Они пестры, как рыбы-попугаи в изломах кораллов. Вот список яхт и шхун за этот год.
Индийский океан: «Сага», «Шипшир», «Смелый», «Каракатица».
Тихий океан: «Джемини», «Пирл», «Индус», «Флер», «Марипоза».
Атлантика: «Могол», «Артур», «Дэви Крокет», «Пигги», «Мститель».
…Тронутые руками времени бумаги, пачка пожелтевших листов, сотни, тысячи телеграмм - жизнь Мефисто. Как соединяют мысль, познанье и действие. Какая удача, что маленький Джо был военным телеграфистом. А потом несчастье, словно удар или ожог: саркома. Мальчик стал скелет: огромный костяк, огромные руки и ноги, маленькая сухая голова. Он сказал: лучше жить хоть так.
Мефисто отлично владеет ключом. Вот первая, как труха, рассыпающаяся телеграмма. Тире и точки, тире и точки, и перевод всей этой тарабарщины:
«…Я слаб, отец, и ноги меня не держат. Это еще действует наркоз. Сижу в пещере. Всю ночь кто-то долго глядел на меня огненными глазами. В них блеск фосфора настолько силен, что свет очерчивает странный, чудовищный контур. Мне страшно. Мефисто». (Такой избрали псевдоним - он сам.)
И примечание карандашом: «Начинается адаптация».
Мне тоже, тоже страшно, сынок, но только страх пришел сейчас. Вот череда телеграмм, длинная цепь, выкованная из звеньев страха.
6 июля: «…я так мал и слаб. Что я сделал этому, с горящим взглядом?»
7 июля: «…оказывается, это зеркало, поставленное для самонаблюдений, чужое тело вселяет в меня непрерывный ужас. Оно стиснуло меня - не шевельнешься, я вмурован в него, вмазан, стиснут, оно чужое, чужое, чужое! Я задыхаюсь в нем».