Вот утром опять и повторяешь: «Я должен любить людей». А к вечеру опять думаешь: «Так людей же, а не этих уродов!»
Засыпаю и твержу про себя: «Я должен, я должен, я должен любить людей!»
Украли жену
Не могу сказать, что я плохо женился. Нет, моя жена – симпатичная женщина. Некоторые даже могут назвать её красивой, кто других не видел. Она симпатичная, миниатюрная. Метр восемьдесят. Ножки багорчиком, ручки ухватиком, губки мозолистые. И косая сажень. Причём не только в плечах. По всему телу косая сажень. А рукодельница какая! Ой, что руками выделывает! Вот к чему своими золотыми руками ни притронется, того уже нет.
А если, допустим, на неё косо взглянул… Или, предположим, в дверь вошёл, а её, как женщину, забыл вперёд пропустить, всё, так головой об косяк долбанёт, что потом неделю косяк ремонтируешь. Но отходчивая, сразу отходит и с разбега – ногой в живот. Но зато незлопамятная. Сразу всё забывает и поёт себе, и поёт. Слуха вообще нет, голос сильный, но противный. Так что уж лучше головой об косяк, чем эта пытка пением. И вот всё это счастье мне одному досталось. Я даже от неё один раз уходил, вернее, попытался. Так она вены вскрыла. Да не себе – мне. И с тех пор живу как за каменной стеной. Правда, стена эта с решётками.
А тут вдруг мода пошла – людей воруют, а потом выкуп требуют. Ну, думаю, мне-то вряд ли так повезёт. Но на всякий случай стал слухи распускать, что наследство из Парижа получил. Вот-вот документы оформлю и стану миллионером. «Ходить у меня, – говорю, – Люся, будешь вся в шелках, пить только шампанское, закусывать только золотыми зубами». А сам думаю: «Хоть бы ты пропала».
Она и пропала. День нет, другой нет, а на третий день звонит какой-то тип и говорит:
– Если хочешь видеть свою жену живой и здоровой, положи в свой почтовый ящик пятьдесят штук зелёных!
– Щас, – говорю, – только штаны надену.
Пошёл, положил в свой почтовый ящик три рубля. Ночью тот опять звонит:
– Ты свою жену видеть хочешь?
Я говорю:
– Конечно, конечно… нет.
Он даже дар речи потерял. Потом в себя пришёл, говорит:
– Ну, тогда ты её сейчас услышишь.
И тут же Люська трубку взяла:
– Ты, козёл, собираешься меня выкупать?
– Ну да, – говорю, – подпрыгни сначала.
Она говорит:
– Домой вернусь – убью!
Я говорю:
– Ты попробуй сначала вернись.
И слышу крики, удары, вопль какой-то:
– Ой, мамочка, больно!
Но вопль не женский, а мужской. Ну, думаю, началось. Трубку положил.
На другой день снова звонок:
– Сейчас с тобой пахан говорить будет.
А по мне хоть президент.
Пахан трубку взял, говорит:
– Ты свою жену собираешься выкупать?
Я говорю:
– Ты посмотри на неё внимательно. Ты бы такую стал выкупать?
Он даже в трубку плюнул.
На другой день снова звонит:
– Забирай жену!
Я говорю:
– За сколько?
Он говорит:
– Тысяч за пятнадцать.
Я говорю:
– Нет, только за двадцать.
Он говорит:
– За двадцать мы лучше тебя самого пришьём.
Я говорю:
– Тогда Люська у вас навсегда останется.
А там слышу опять удары, звон разбитой посуды. Трубку положил.
На следующий день этот пахан опять звонит:
– Как человека прошу, забери жену.
Я говорю:
– Да что вы с ней цацкаетесь, выгоните, и всё.
– Пробовали, упирается, прижилась, бьёт нас, стерва.
– А споить не пробовали?
– Пробовали, все вокруг вдупель, у неё – ни в одном глазу. – И заплакал. – А ведь она как напьётся, петь начинает, вот где пытка-то. – И зарыдал. Потом успокоился, говорит: – Может, в милицию заявить?
Я говорю:
– Ну вы, братаны, даёте – в милицию. Что ж вы в милиции скажете, что вы человека украли? Это же срок.
Он говорит:
– Лучше век свободы не видать, чем твою жену хоть один день.
Видно, не послушались меня, потому что на другой день все менты ко мне пришли.
– Иди, – говорят, – освободи пацанов, она их в заложники взяла.
Поехали на эту малину, дверь выбили, ворвались. Я такого не ожидал. Один бандит стоит – посуду моет, второй сидит – картошку чистит, третий лежит – пятки Люськины чешет.
Увидели меня, на колени упали:
– Братан, не дай погибнуть, спасай.
Я, конечно, для порядка покочевряжился немного, десять штук с них срубил. Пять себе, пять ментам. Люська орать начала, за пять штук хотела всех ментов за Можай загнать. Но потом успокоилась. Я ведь средство против неё знаю: у неё за ухом такая точка эрогенная есть, если я её туда поцелую, она как шёлковая становится. Так вот, пять ментов с собакой её держали, пока я до этой точки дотянуться смог.
Одно место
Я раньше, когда в кулинарном техникуме учился, совсем здоровым был. Меня даже на медосмотрах в пример ставили. Поставят к стенке и говорят: «Это пример». А уж потом, когда я в ресторане стал работать, у меня такой хороший аппетит появился, что мне от него даже плохо стало. Я съел что-то не то, ну, не из своей кастрюльки, а из общего котла, и у меня… как бы это поприличнее сказать… в общем, у меня одно место заболело. Чего ты хихикаешь, как будто у тебя никогда не было…
И я в поликлинику пошёл. Я там в регистратуру два часа в очереди стоял, потому что я постою, постою… и убегу. А назад возвращаюсь, а они говорят: вы здесь не стояли. Потому что я уже по-другому выгляжу. У меня лицо счастливое. И вот я с этим счастливым лицом опять в конце очереди встаю. Потом, наконец, к окошку регистратуры подошёл, она оттуда говорит:
– Вам чего?
Я говорю:
– Мне бы талон на сегодня.
Она говорит:
– Только на завтра.
Я говорю:
– Помру я до завтра.
Она говорит:
– Тогда вам и талон ни к чему. – Но потом сжалилась надо мной. – Раз вы, – говорит, – такой пришибленный, идите в шестнадцатый кабинет.
Зашёл я в кабинет, а там два мужика в белых шапочках и халатах.
– Раздевайся, – говорят.
Ну я, ничего не подозревая, и разделся. Они смотрели на меня, смотрели, осматривали, осматривали, потом говорят:
– Ой, жить тебе до понедельника осталось.
Я говорю:
– А что у меня такое?
Они говорят:
– А это ты у врача спроси.
Я говорю:
– А вы кто?
– А мы маляры, потолки здесь белим.
Я говорю:
– Что же мне, всё теперь назад надо надевать?
Они говорят:
– А это ты как хочешь, хочешь – на зад, а хочешь – на перёд. А хочешь, так пойди погуляй.
И тут вдруг доктор входит и говорит:
– Это что за безобразие, вон все отсюда!
Ну я, в чём был, в коридор выскочил. А там очередь. Старушка говорит:
– Вот тебе и бесплатная медицина, среди бела дня человека до нитки обобрали.
Я назад. Маляров выгнали, а меня на кушетку положили.
Доктор спрашивает:
– Ну, что у нас болит?
Я говорю:
– Что у вас, не знаю, а у меня… тут медсестра, я стесняюсь.
Он говорит:
– Отвечайте, что у вас болит.
Я говорю:
– Ну, у меня одно место болит.
Он говорит:
– Ну, показывайте ваше место.
Я говорю:
– Так вот же оно – перед вами.
Он говорит:
– Ну, тогда рассказывайте, с кем и когда и что у вас произошло?
Я говорю:
– У меня происходит одно и то же каждые полчаса.
Он говорит:
– Ну, это прямо патология какая-то. Ничего удивительного, что у вас так болит. У вас когда болит, когда вы это совершаете или потом?
Я говорю:
– Нет, сначала болит, а потом уже совершаю. Он говорит:
– Это что же, у вас сигнал такой?
Я говорю:
– Да, такой сигнал, что даже удержаться не могу.
Он говорит:
– И что же вы делаете?
Я говорю:
– У нас там, в ресторане, такая маленькая комнатка есть, я сразу туда и бегу.
Он говорит:
– А она вас там уже ждёт?
Я говорю:
– Да не она, а он меня там уже ждёт.
Он говорит:
– Так вы что же, из этих, что ли, из голубых?
– Нет, – говорю я, – я из красных.
Он кричит:
– Говорите сейчас, кто вас ждёт?
– Ну, чёрный такой, с белой ручкой.
Он говорит:
– Негр, что ли?
Я говорю:
– Почему негр?
Он кричит:
– Не знаю почему! Идите отсюда вон!
И пошёл я, как миленький, на работу. Но ничего, этот доктор тоже к нам когда-нибудь в ресторан придёт. Я ему такое блюдо пропишу, всю жизнь будет принимать больных в маленькой комнате.
Частная инициатива
Я как кулинарный техникум окончил, так с тех пор в столовой и работал. А как перестройка началась, так продукты и кончились. У нас в столовой как было. Если клиент у нас поел и назавтра снова пришёл, значит, повара хорошие, а если уже больше не смог прийти никогда, значит, продукты плохие. При Брежневе продукты хорошие были, при Андропове они портиться начали, а при Горбачёве совсем исчезли.
И тогда нашу столовую купил один предприниматель с большими деньгами и с лицом кавказской национальности. Он шторы на окна повесил и сделал из столовой ночной ресторан. И даже название сам придумал: «Русский сакля».
Хороший ресторан, только мне там работать долго не пришлось. Однажды поздно ночью, когда в ресторане уже никого не было, вошли трое мужиков. Смурные какие-то, ищут чего-то, за стол не садятся.
Я говорю:
– Может, присядете?
Они говорят:
– Ещё чего, мы своё уже отсидели. Где бабки?
Я говорю:
– Бабки уже все домой ушли.
Они говорят:
– Не придуривайся.
И пистолет вынимают.
Я говорю:
– Вы что, пистолет мне хотите продать?
Они говорят:
– Ну да, только не весь, а одну пулю из него.
Я говорю:
– А мне пуля не нужна.
Тогда один говорит:
– Слушай, ты, придурок, ты вот эту дырочку в пистолете видишь?
Я говорю:
– Вот эту кругленькую? Вижу.
Они говорят:
– Бабки не принесёшь – оттуда птичка вылетит.