Вскочил я от грохота артиллерии где-то вдалеке, спустя мгновение взревели двигатели техники. Было еще темно, судя по часам в спешно натянутом шлеме — четыре сорок семь утра. Я проверил, все ли на месте, и выбежал из палатки.
Хаос — так можно было описать обстановку одним словом. Сотни, тысячи лис носились по лагерю, техника неслась сквозь лес, на них прямо на ходу прыгали солдаты, чтобы уцепиться и первыми попасть на новообразовавшийся фронт. Грохотала артиллерия, мимо, громко лязгая металлом, на своей максимальной скорости пробежала Нова. Один из танков остановился, волчица с трудом вскарабкалась на броню — и то мне и еще одному штурмовику пришлось помочь — следом на машину забрался я и еще два лиса в тяжелой броне, и машина рванула вперед.
Впереди мелькали вспышки взрывов — это установки разминирования пробивали в минном поле проходы. Мины… самое ненавистное мною оружие. Маленькие, прячущиеся под землей, они были смертоносны, но в то же время дешевы. Ими можно было засеять огромную территорию, делая ее непроходимой, и лишь тральщики могли проложить дорогу сквозь поле смерти, да саперы. Среди последних смертность была ужасающей.
Артиллерия била непрерывно, пытаясь хоть немного подавить оборону противника, дать пехоте и бронетехнике лишний шанс на успешный штурм. Первая линия обороны проходила в десяти километрах от нашего плацдарма, и представляла из себя перепаханное поле, с которого, тем не менее, велся огонь как из легкого, так и тяжелого оружия. В стремительном марш-броске мы приблизились на расстояние пяти километров, и по нам открыли огонь.
По соседнему танку ударила ракета, машина остановилась, люки откинулись, и танкисты быстро выбрались наружу и побежали назад. Наконец, еще спустя три с лишним километра наступления, танки открыли огонь сходу, утопив линию обороны, явно сделанную наспех за пару дней, во вспышках взрывов. Сейчас эти выстрелы не вызывали у меня ничего, кроме легкой нервной дрожи. Подавитель работал на полную мощность, вызывая странные ощущения в области шеи, которые, как и прежде, я не мог описать словами.
Когда до линии фронта оставалось полтора километра, с соседнего танка плотным пулеметным огнем снесло десант — простых лисов-солдат в легкой защите. По нам тоже вели огонь, но Нова просто выставила свой щит, и мы были в относительной безопасности. Хотя штурмовая броня и должна была держать крупнокалиберные пули, никто не хотел лишний раз рисковать.
Первую линию мы пролетели на всех парах, даже не останавливаясь для зачистки, это должна была сделать пехота. Обернувшись, я увидел самоходные артиллерийские установки, что меняли позицию для стрельбы по второй линии. И лишь когда меня дернули с танка с воплем «бойся!», я осознал, насколько опасно отвлекаться в бою.
По танку попали противотанковой ракетой, но на этот раз экипаж не успел покинуть обреченную машину. Я словно в замедленной съемке видел, как выбивает люки, а в щели между ними и основной броней вырывается яркий свет. Вот в небо ударил сноп огня и искр, а в следующую секунду корпус тяжелой боевой машины содрогнулся от взрыва чудовищной силы, настолько мощного, что башню сорвало и подбросило почти на метр. Танк прокатился вперед по инерции, а башня упала на землю, к счастью, никого не пришибив. Время возобновило свой бег, а я вскочил на ноги, выдергивая из-за спины штурмовую винтовку.
Мы почти добрались до второй линии обороны, что была в десяти километрах от первой. До второй из четырех. Местность была холмистой, но все деревья были вырублены, трава сожжена, а на горизонте мелькали точки. Нова рассказывала, что ставка главнокомандующего представляет из себя полноценную укрепленную базу, причем модульную, благодаря чему ее можно за неделю разобрать и перевезти на новое место. Укреплениями были опять же модульные стены, автоматические турели, ДЗОТы — деревоземляные огневые точки. Колючая проволока, режущая спираль, мины, вышки с огневыми точками, буксируемые и самоходные орудия, и солдаты. Пятьдесят тысяч волков.
Нова подала сигнал, чтобы мы выстроились за ее спиной, после чего встала во весь рост, подняла щит и пошла вперед. По ней тут же застучали пули и снаряды мелкокалиберных пушек, но она их игнорировала, несясь вперед на своей максимальной скорости. С каждой возвышенности велся плотный пулеметный огонь, по нам стреляли из минометов, кто-то не пожалел ракеты, которая, правда, ушла выше. Будь я в своем легком бронежилете, был бы уже нашпигованным осколками и пулями трупом, но штурмовая броня держала удар.
Мимо на огромной скорости пронесся БТР, на ходу стреляя из своей пушки, следом еще один, и еще — мотострелки рвались вперед, стремясь занять еще одну линию обороны. Это означало, что первую пехота уже заняла. Вытянув руку, я попытался зацепиться за одну из многочисленных скоб на корпусе бронемашины, но в итоге меня всего лишь рвануло вперед и я упал мордой в землю. Поднявшись, я увидел в своей руке вырванную скобу.
В радиоэфире стояла тишина, связь между подразделениями обеспечивали мастера Разума. Причем не словесную связь, стоило командующему пожелать, чтобы артиллерия ударила по определенному квадрату, как артиллеристы сразу выполняли приказ. Я чувствовал, что мое место там, впереди, и мне сейчас нет смысла прятаться за Новой. Переглянувшись с остальными штурмовиками, мы втроем рванули вперед, обогнав волчицу. Секунда за секундой мы наращивали скорость, по нам били пули, и я пригнул голову, чтобы не получить попадание в визор. Вот мы нагнали БТРы, которые уже высаживали пехоту, пронеслись мимо охреневших от такого солдат, что лежали на земле и стреляли куда-то в сторону противника.
Пятьсот метров, четыреста, триста, двести, сто… Я вскинул винтовку и дал длинную очередь от бедра, тяжелые бронебойные пули просто скосили нескольких волков. Я спрыгнул в окоп, скрываясь от плотного огня из ДЗОТов.
Удар прикладом — голова волка лопается, словно переспелый арбуз, точно так же во все стороны летит что-то красное. Очередь, и пули прошивают сразу нескольких противников, я перезаряжаюсь, так как магазины из-за больших патронов являются двадцатизарядными. Не успев нажать на кнопку затворной задержки, я с размаху бью кулаком в морду очередного солдата. Нос с челюстью взрываются осколками костей и ошметками шкуры и плоти, а я уже стреляю снова. По броне бессильно стучат пули, один волк обломал об меня свой двуручный меч.
Лишь убедившись, что рядом никого из противников нет, я посмотрел на часы и понял, насколько я устал, как физически, так и морально.
Часы показывал десять тридцать семь утра.
К полудню бывшую вторую линию обороны заняли лисы, вытеснив противника. Я в каком-то ступоре понимал, что беспрерывно бился в ближнем бою несколько часов подряд. Моя броня была исцарапана, избита попаданиями, я расстрелял весь боекомплект к винтовке, револьверу, лезвие меча было покрыто зазубринами. С отвращением я понял, что странные розоватые комки на бронированных перчатках — это выбитые мощными ударами мозги.
— Такими темпами до самой ставки доберется только четверть войск, — пробормотал Джоран, лис-штурмовик, с которым я прорывался. Энира, лисица-штурмовик, третья в нашей группе, не пережила первое наступление — в нее в упор выстрелили из противотанкового гранатомета.
— Не забывай, с противоположной стороны наступает еще одна армия, — Нова уже успела влиться в коллектив, и к ней относились скорее как к очень большой лисице. Это было странно, особенно по причине того, что наиболее простые из лисов уже открыто за ней ухаживали.
— Там ситуация не лучше, чем у нас, — Джоран отмахнулся, с отвращением посмотрел на питательный батончик. Аппетита не было ни у кого, хорошо хоть, среди двух армий не было новичков, не считая меня — только ветераны.
— Когда вторая фаза наступления? — я с помощью наручного пульта вывел карту, точно такую же, какой пользуются командующие. Судя по множеству линий и значков, мы завершали перегруппировку, а до ставки оставалось около двадцати километров. Ками, мы за четыре часа прорвались на двадцать километров вглубь! Я не думал, что темп наступления будет настолько высоким!
— Скоро, закончится перегруппировка, и снова в бой. Правда, вряд ли мы на этот раз прорвемся так же далеко, до сих пор мы воевали с мясом и временными укреплениями, — Нова зачем-то посмотрела в сторону ставки, хотя увидеть она чисто физически ничего не могла — местность была холмистой.
— На старых картах тут — густой лес и даже болота, — пробормотал один из солдат, лис с черным мехом. У него отсутствовал кончик уха, причем отстрелили его недавно.
— Выкорчевали, осушили, прошлись огнеметами и химией, чтобы ничего больше не выросло, — Нова пожала плечами. — Стандартная тактика.
— Отвратительно, — пробормотал черный лис и, обняв автомат, затих.
Спустя час мы все как один встали на ноги и выбрались из окопов. Пехотинцы приготовились к марш-броску через простреливаемую территорию, мотострелки грузились в БТРы, танки выстраивались для прорыва. Началась артподготовка.
Снова мы рвались вперед, получая десятки попаданий, но на этот раз нам повезло меньше. Из-за чрезмерно плотного огня мы были вынуждены залечь и буквально вкопаться в землю, танковые соединения начали маневрировать, перегруппировываясь для прорыва. За ними собирались рвануть вперед БТРы, менее мобильная пехота должна была подтянуться чуть позже.
К концу дня нам удалось продвинуться всего на шесть километров, и к этому моменту мы потеряли треть всей бронетехники и личного состава. До ставки оставалось четырнадцать километров огня и смерти. У нас оставалось три дня.
Ночь была лишь чуть менее беспокойной, чем день. Постоянно стреляли, иногда громыхала артиллерия, оправдывая свое звание бога войны. Отряды разведчиков изучали следующую линию обороны, командование не спало, делая корректировки плана наступления. Я встретил Алику, что возглавляла особый снайперский взвод — отряд таких же, как она, лисов, неспособных испытывать эмоции, а потому без труда стреляющих точно в цель, даже когда вокруг них рвались снаряды и десятками умирали товарищи. Лисица была уставшей, многочисленные царапины и раны от шрапнели были перетянуты бинтами. Ее глаза были красными от напряжения и пыли.