– Уж кто-кто, а ты точно в курсе дел.
– Я знаю, что нельзя расслабляться, не то попадешься. Ну и что, если всех констеблей поувольняли? Это как с «налетай, подешевело»: ненадолго. Зеленые повязки еще ладно, но вот люди Кроссли… Хоть они и вспомогательный корпус, но все же настоящие солдаты, и если прицепятся к человеку, то что констебли, что эти – без разницы. Мне-то фиолетово, кого расставили на улицах, потому что я профессионал. А дешевые дилетанты видят, где что плохо лежит, и начинают хватать что под руку попало. Ты Айка слушай, Айк плохого не посоветует: всегда будь начеку, особенно если покажется, будто не с чего осторожничать.
– Теперь я буду слушать только Айка.
– Ты реально однажды в колокол позвонила, мисс Дора?
– Реально.
– А теперь по чесноку!
Чтобы показать, что она не позволит сомневаться в своих словах, Ди приподняла носик и не ответила. Рыжий засмеялся и заявил, что он так и думал.
На фонарном столбе у подножия моста был приклеен плакат:
«Вниманию общественности: чрезвычайный комитет по правосудию официально вступил в полномочия. Мелкие хищения, попытки нападения и иные преступления будут СУРОВО караться».
Айк приподнял одну из сумок, чтобы потыкать пальцем в слова «чрезвычайный комитет по правосудию»:
– Это зеленые повязки. Шантрапа, пешки.
И они пошли по Восточной набережной.
По дороге Айк показал Ди сгоревший дотла склад военного снаряжения – прежнее правительство подожгло при отступлении.
А вот на этом перекрестке он видел клячу, околевшую прямо на трамвайных путях. Собралась толпа, и пока люди решали, как поступить, между человеческих ног прошмыгнул серый кот и вспрыгнул на бок мертвой лошади, усевшись с таким видом, будто собрался произнести речь. Айк видел это собственными глазами. Никто кота трогать не стал. Официального запрещения на это не имелось, но каждый знал, что дурная примета гнать живого кота с мертвой лошади. В Лисе, как Ди небось слышала, многие жители, особенно старики, задабривают кошек подношениями и просят у них исполнения желаний, а то и верят, что коты способны творить чудеса. Айк не придерживался определенной религии, но все их уважал. К счастью, кот в конце концов ушел сам минут через пятнадцать-двадцать.
– Вот ты бы согнала кота, мисс Дора?
– Нет, – ответила Ди.
– Ну и правильно.
Дальше по улице был офис адвоката, который курил мак. В хороший день этот тип вас от чего хотите в суде отболтал бы, а в плохой из него слова не вытянуть. Айк сам не проверял – может, и врут люди, но за что купил, за то и продавал.
– А среди твоих знакомых есть любители опиума, мисс Дора?
– Нет.
Айк посетовал, что не может сказать того же самого.
Спящие на причале люди оказались портовыми рабочими. После переворота по Фейр проходило совсем мало судов, но портовые грузчики свою территорию держали. Заводские, кемаря или дробя от нечего делать щебень, тоже ждали на фабричных дворах, не откроются ли ворота. Некоторые радовались свободному часику, но зарабатывать-то все равно было нужно, иначе что в рот положишь? Прямо злость брала.
– Я уверена, временное правительство скоро снова запустит фабрики и заводы.
– Как скажешь, мисс Дора.
Причин жалеть уволенных констеблей у Айка, однако, не было.
– Эти пусть хоть под трамвай ложатся, как та дохлая кляча.
Прожженные воры, все до единого, заклеймил он блюстителей закона: крышуют профессионалок и игорные дома по бешеным расценкам.
– Но знаешь что? – сказал рыжий, когда они поравнялись с торговкой вразнос, продававшей с лотка пакеты соленых устриц.
– Да, что такое, Айк?
Ди пришелся по душе этот парнишка. Ее забавляло нескрываемое желание Айка выложить все, что ему известно, и было немного жаль своего рыжего носильщика: он накопил достаточно житейского опыта, чтобы прожить своим умом, но в нем не было уличной жестокости, а ум без жестокости – все равно что кошка без когтей.
– Толковых соленых устриц выше Южнилы не купишь. Чем дальше на север, тем поганее качество. Если уж захочешь соленых устриц, мисс Дора, понапрасну не траться, ступай ниже Южнилы и выбирай там. Айк плохого не посоветует.
– Ах ты, срамник! – выругалась лоточница.
– Значит, правда, – кивнул Айк, будто торговка подтвердила его слова. Они с Ди двинулись дальше, но Айк крепко оседлал кулинарного конька: – А несоленых устриц даже в рот не тащи – верный способ подцепить холеру. Но это ты, наверное, знаешь.
– Да, – отозвалась Ди, – это я знаю.
Айк умел выбрать самую короткую дорогу из точки А в точку Б и поддерживал широкую сеть знакомств и связей – от лисских старьевщиков до профессионалок с Южнилы, от конюхов, работавших в платных конюшнях возле мирового суда и казначейства под купольным сводом, до сапожников, портных и модисток с Силк-террас и Сейбл-стрит, от торговцев опиумом, сидевших на табуретах у щелей для писем в домах на Брейси-сквер в ожидании пароля с последней страницы ежедневной газеты, до работниц консервных заводов на Танни, от докеров Северо-восточной и Юго-западной эстакад до девчонок из Ювенильного пансиона, старавшихся всучить трубочки с корицей в Королевских Полях гуляющим ухажерам, от игроков и букмекеров, осаждавших ипподром в Олд Брикс, до дворников, бдивших тротуар перед магазинами на улицах Турмалин и Перидот, от спекулянтов, предлагавших миниатюрные бутылочки спиртного у театров перед спектаклем и раздававших скидочные купоны в салуны после представления, до золотарей, которые выгребали нечистоты за важными людьми, живущими в особняках в Хиллс, и вывозили это пахучее добро. Словом, у Айка везде были знакомые, и всюду он пользовался уважением.
– Мой бизнес – знать все ходы и выходы, – заявил он. – Поверь мне, мисс Дора.
– Я верю, Айк, – отозвалась Ди, и подросток бросил на нее быстрый взгляд – дабы убедиться, что она не улыбается исподтишка. И когда он увидел, что Ди серьезна, то сам расплылся в улыбке, не подозревая, что откровенное облегчение на его лице читается как в открытой книге.
Ди улыбнулась в ответ.
Но революция все сбила с привычного курса, сокрушался Айк, когда они свернули с набережной на Лигейт-авеню, вступив в центр восточной части города. Лошадиные скачки, букмекеры и дома с профессиональными леди прикрыли незадолго до переворота, и непонятно, когда они снова откроются и откроются ли вообще. Мелкоту, придававшую будням пикантности, замели и приняли вместе с по-настоящему плохими людьми – политиками, банкирами и констеблями. Это вызывало у Айка озабоченность.
При встрече с новым человеком Ди всегда фантазировала, как он живет, чисто ли у него дома и сколько грязи он оставляет таким, как она, после своего внезапного бегства. Многое можно сказать о человеке, за которым убираешь. Роберт, например, в своих комнатах поддерживал порядок, но, переступив порог, начисто забывал об аккуратности и походя бросал окурки и мусор себе под ноги. Сразу было видно, что он из богатой семьи.
А для Айка Ди представила угол чердака или подвала какого-нибудь бордингауза, где пол устелен сеном, а от стены до стены натянута веревка с постиранным бельем – сменной рубашкой и подштанниками. На первый взгляд его жилище могло показаться грязным, но сено на полу лежало свежее и хитроумно скрывало неприбитую половицу, под которой рыжий хранил свои сбережения и особые сокровища. Это была приличная комната, полная надежды.
– Сама посуди, разве можно жить без досуга? – не унимался Айк, рассказывая о своих безработных друзьях.
– В самом деле, – согласилась Ди. – У тебя есть родные, Айк?
– Где-то есть. Я с ними познакомлюсь, когда сколочу капиталец и молва об этом разойдется по городу. Тут же явятся с визитами.
– По-моему, ты какое-то время жил в Ювенильных пансионах. Долго?
– Пока уже выносить не смог, вот сколько.
– А сейчас где ты живешь?
– В «Метрополе», разве не видно? В пентхаусе. Раньше жил в «Короле Мейконе», но меня достал их кот с его капризами и…
– Эй, вы! Стоять! – Волонтер, поставленный на углу, махнул им рукой.
Впереди, совсем близко, маячил поворот в переулок. Ди схватила Айка за запястье, прежде чем подросток метнулся туда.
– Ты и так от него убежишь, если придется.
Айк зашипел.
– Сам же говорил, что зеленые повязки – шантрапа, – напомнила Ди, пока волонтер шел к ним.
Немолодой, с седыми висками, он был одет в мешковатый шерстяной костюм. Блестящие бежевые латки на локтях и коленях были явно вырезаны из тяжелой портьерной ткани. Он, безусловно, не принадлежал к студенческому крылу волонтеров. Ди показалось, что перед ней какой-нибудь радикал – профессор или журналист. Походка у него была переваливающаяся, торопливая – можно сказать, созданная для того, чтобы пробиваться сквозь толпу в баре, подталкивая попадающиеся на пути локти и заставляя расплескивать кружки. Ди представила себе запущенные комнаты, где повсюду лежат раскрытые чужие книги корешками вверх, а стол уставлен пустыми винными бутылками. За поясом у волонтера был длинноствольный пистолет.
– Это не твои сумки, оборванец, – начал он, наставив палец на Айка. На шее у него болтался свисток на бечевке. – Ты разве не знаешь, что воровство явилось причиной, по которой мы свергли старое правительство и обрели свободу? Больше никто воровать не будет. А ну, бросай сумки там, где стоишь!
Айк поставил сумки на тротуар. Когда он нагнулся, штанины внизу приподнялись, и Ди заметила костяную рукоятку, торчащую из-за края носка. Пожалуй, она недооценила своего рыжего помощника. Айк выпрямился, и рукоятка скрылась под брючиной.
Ди достала постановление из кармана фартука.
– Это мои сумки, сэр.
Волонтер выхватил у нее бумагу. Лицо у него пошло морщинами, пока он читал. Сложив листок, он подал его Ди.
– Я слышал о Ван Гуре, но здесь не написано, что у тебя есть право набивать сумки.
– Как же мне поддерживать порядок в здании без соответствующих средств?