Травянистый участок за музеем, примерно пятнадцати шагов в длину и столько же в ширину, от заднего двора бывшего посольства отделялся невысокой каменной стеной, а от газона Общества психейных исследований – плотной самшитовой изгородью. Посреди участка торчала колонка, вокруг которой разбит целый огород, довольно запущенный – прежний куратор, видно, совсем забросил не только музей. Но на грядках нашлись и помидоры, и капуста, и всходы других овощей, и Ди подумала, что при регулярной прополке можно рассчитывать на неплохой урожай. Если вооруженное противостояние на Великом Тракте затянется и подвоза продуктов не будет, огород ее выручит на первое время. Сидя на пороге черного хода, Ди размышляла, кто мог носить старомодный твидовый пиджак, который так и остался на крючке в кабинете, и жевала огурец. Куда бы ни уехал прежний куратор, Ди надеялась, что с ним все в порядке.
Запах гари с пожарища смягчился до чуть заметной пряной ноты. День был солнечный, погожий, птицы распевали вовсю. То, что Ди слышала прошлой ночью, казалось невероятным и далеким.
Ди принялась наводить чистоту. Натаскав воды, она добавила в ведра мыльных хлопьев, захваченных из университета, и начала с первого этажа. Стоя на четвереньках, она терла темные половицы тряпками, пока дерево не становилось теплым на ощупь. А чтобы полы побыстрее просохли, Ди распахнула двери и окна.
Высунув голову в окно поглядеть на остов здания Общества, Ди впервые заметила, что сажа, осевшая на бетонной стене, образовала прочную черную корку.
Стоя снаружи, Ди окатывала грязную стену мыльной водой и терла изо всех сил, но черная копоть лишь размазывалась. Заветный особняк буквально пошел прахом – сгорели книги, ковры, портьеры, кожаное кресло, в котором дремал добродушный джентльмен, планеты проволочного мобиля, – и густая сажа, осевшая на стену музея, состояла, должно быть, из крошечных частиц утраченного интерьера.
Тут не обойтись без скребка, подумала Ди, обнаружив, насколько плотной и въевшейся оказалась копоть.
Над огородом появился новый запах, присоединившийся к слабой горчинке гари. Несло со стороны бывшего посольства. Какая-то кислятина, вроде порченых яиц.
Снова наполнив ведро и вернувшись в музей, Ди на этот раз заперла за собой заднюю дверь.
В деревянных ящиках для пожертвований, привинченных на лестничных площадках, скопился всякий мусор: использованные билеты, обертки от сигар и леденцов, корка заплесневевшего хлеба, окровавленный жесткий носовой платок, листовки других музеев, рекламки распродаж, буклетики с лекарствами и комки жвачки, завернутые в обрывки газет. Денег всего набралось двенадцать пенни, а в коробке на четвертом этаже нашлась половинка десятилировой банкноты.
Ди отложила хлебную корку, носовой платок, монеты и разорванную банкноту, а остальное выбросила. Отмыв ящики изнутри, она оставила их открытыми высыхать. Монеты она распределила по кассовым ящикам банковских сотрудников, а обрывок банкноты искусно расправила так, чтобы не было заметно, что она разорвана. Отстирав кровь с платка, Ди повесила его сохнуть. Возле печатного пресса на первом этаже печатник в красных нарукавниках на неподвижных восковых руках застыл с газетной полосой, на которой красовался заголовок «Легенда о двух лунах». Ниже лист был девственно-чистым, не считая карандашной надписи, оставленной каким-то хулиганом: «И все?» Ди размочила хлебную корку в чашке воды, разломила хлеб и осторожно стерла надпись с газеты.
Когда носовой платок высох, она повязала его на шею фермерского пса.
Интерьер музея изобиловал треугольниками: концы половиц крепились тремя гвоздями, намечавшими вершины треугольников, клейма на подлокотниках скамеек были в виде вдавленных треугольников, на табличках треугольники открывали и замыкали надписи: «Δ Пекарь Δ», «Δ Машинист и кочегар Δ». Железное основание трех гигантских шестеренок было треугольным, и даже на конце цепочки унитазного бачка в подвале болтался ржавый металлический треугольник. Ди вспомнила серебряный треугольник на двери здания Общества – той самой, которая косо торчала теперь из газона – и задалась вопросом, что может означать это совпадение. Очевидный вывод – что оба здания проектировал один и тот же архитектор – казался весьма интересным.
Застекленные витрины Ди приводила в порядок мягкими сухими тряпками, оттирая со стекол целые слои жирных отпечатков пальцев. У некоторых витрин она задерживалась, открывая их и изучая содержимое. В одной лежали пластиковые отливки рук рабочих разных специальностей с аккуратными подписями: «Δ Типичный гуртовщик Δ», «Δ Типичный пивовар Δ», «Δ Типичный дровосек Δ» и тому подобное. Ди пробовала пожать некоторые руки. Почувствовав неровность огромной ручищи «Δ Типичного коновала Δ», она перевернула отливку и увидела, что ладонь испещрена отпечатками шрамов. В другой витрине экспонировались сверла – Ди провела пальчиком по их витым канавкам. Самый большой бур был длиной с меч и толщиной с фонарный столб; на табличке значилось: «Δ Стволопроходческий бур Δ». А самое миниатюрное сверлышко, толщиной с зубочистку, предназначалось, согласно табличке, «Δ Для взятия образцов из мелких метеоритов Δ». Крошка-сверло оказалось слегка заржавленным; решив найти мела и отполировать экспонат, Ди опустила его в карман фартука и закрыла витрину.
Щеткой она промела распластанные шкуры, разложенные на земле в лагере кожедёров; мех был жесткий, как зубья расчески. Дюжие восковые кожедёры, завернувшись в одеяла, ели восковое мясо с восковых костей, греясь у круга камней с облупившейся краской, призванной имитировать их родство с углем. Задержавшись возле экспозиции, Ди записала в блокнот черную краску.
Пыли в галереях было предостаточно – и на выставочных механизмах, и на столах, и на скамьях, и на самих восковых фигурах.
– Извините, если щекотно, – сказала Ди, обрабатывая метелочкой удивительно знакомое морщинистое лицо старушки-сучильщицы, сиявшее безбрежным искренним счастьем. – Подскажите, мисс, где мы встречались?
В музей понемногу прокрадывались сумерки. Сидя напротив восковой работницы, Ди распутывала клубок конопляной веревки. Справившись с узлами, Ди пропустила веревку между рук счастливой сучильщицы, будто та показывает только что законченную работу.
По соседству началась ночная работа: какой-то мужчина с неистовой скорбью в голосе кричал:
– О, моя бедная жена! О, моя бедная милая жена!
Ди даже не пыталась заснуть. Она сидела рядом с сучильщицей, в присутствии которой ей становилось легче.
– Мой брат однажды рассказал мне, что существуют и другие миры. Может, там мы и встречались – в другом мире? – спросила Ди у манекена. В тени милое лицо старушки казалось лукавым.
Умирающий завопил и вновь зарыдал, стеная, что его ждет жена. Он лишь хотел пойти домой, пожалуйста, отпустите его домой к его бедной милой жене!
– Они ведь тоже это слышат? – спросила Ди. Стеклянные глаза сучильщицы красиво мерцали в темноте.
Ди имела в виду других соседей.
В тот день, когда она пришла на улицу Малого Наследия, соседние дома еще подавали признаки жизни. Строения на этой неторной улице неуловимо походили на Национальный музей рабочего – не размерами и безликостью, а тем, что в них размещались организации, занятые изучением всяческих научных направлений, а еще своим состоянием, выдававшим давнее небрежение. Параллельно музею тянулся Институт времени – вылинявшее желтое здание с часовыми циферблатами, выгравированными на плитках заросшей сорняками дорожки. Напротив сгоревшего здания Общества находился темно-синий Архив исследований океанских глубин и морской разведки, с узлом-восьмеркой из облезлого позолоченного троса на лаковой черной двери. Дальше находилась Академия танца и человеческой формы мадам Кёртис, обнесенная ржавеющим забором из изящно вывернутых рук и балетных пуантов, а за ней – Музей кукольных домиков и изящных миниатюр с парапетом на кровле, составленным из деревянных фигурок детей – лица совершенно сгладились от многолетнего пребывания под открытым небом. Крыша здания Ассоциации братства исторической гильдии трамвайных работников частично обрушилась под тяжестью упавшего дуба.
Однажды, взглянув на Архив исследований океанских глубин и морской разведки, Ди заметила похожего на стервятника старика, недобро смотревшего на нее из окна второго этажа. В другой раз она видела, как шевельнулись портьеры в Музее кукольных домиков и изящных миниатюр, и разглядела за жаккардовой тканью чей-то скрюченный силуэт.
Ей казалось, что улица Малого Наследия – самая невостребованная улица в городе: улица совершенно непонятного назначения, будто нарочно созданная, чтобы сюда никто не приходил. Судя по всему, улочка стала неторной задолго до недавних происшествий, и таинственные соседи явно предпочитали, чтобы все оставалось как есть.
В этом Ди полностью поддерживала жильцов Малого Наследия. Она не сомневалась, что соседи прекрасно отдают себе отчет в том, что происходит в бывшем посольстве – ей не верилось, что, подобно Роберту, обитатели странных домов беспробудно спят ночами, словно под волшебным заклятьем. Ди не беспокоила соседей, надеясь на ответную деликатность. К тому же, пока все молчат, оставался призрачный шанс, что никаких ночных кошмаров нет, а просто у нее разыгралось воображение.
Ди вдруг поняла, кого напоминала ей сучильщица.
– Ты там внутри, няня? – спросила она.
Ди прижалась лицом к восковой шее восковой женщины. Шея оказалась липкой, но не как влажная кожа, а как смола, и запах от воска исходил леденечно-приторный, а не винно-сладковатый. Зато манекен был надежно-твердым, и Ди стало спокойнее.
– Я прощаю тебя, – сказала она в восковую плоть.
Некоторое время спустя раздались душераздирающие вопли, потом выстрелы и хлопанье двери. Куратор Национального музея рабочего вскочила на ноги и подошла к окну показаться соседу и ответить на его вое