А с десяток дней назад по городу поползли слухи.
Глухой ночью две профессиональные «леди», распивавшие бутылку на двоих на восточном берегу возле Южнилы, видели под мостом грузовое судно. Они удивились – ночью корабли по Фейр не ходили с самого начала беспорядков. В ярком свете электрических фонарей профессионалки хорошо разглядели две темные фигуры на палубе, и настаивали, что судно было не абы какое, а знаменитый Плавучий морг, а у леера стояли смотритель Зейнс и покойник Йовен, лысый как колено.
Той же ночью – или другой, такой же – уличная девчонка, шарившая в береговых развалинах в поисках металла на продажу, не только разглядела знакомые очертания на воде, но и расслышала плеск. Корабль стоял на якоре в нескольких ярдах от берега. К нему подплыли двое, с борта сбросили конец и втащили их на палубу. Один из пловцов, как хорошо запомнила девчонка, был в высокой блестящей шляпе с шарфом, какие носят кучера в богатых домах.
Девчонка уверяла, что на палубе все мужчины обнялись.
– Как добрые друзья, – заявила она.
Два контрабандиста на своей плоскодонке были застигнуты непонятно откуда взявшимся плотным туманом неподалеку от знаменитых монолитов. Они почувствовали, как лодка задела корпус большого корабля.
Задвижка на сундуке с лязгом отлетела, и они услышали звон и грохот.
– Дешевка! – проревел кто-то из тумана. – Второсортный хлам! Слышь, Бартол! – оглушительно рявкнул кто-то, назвав по имени одного из контрабандистов. – А мы за тобой!
Бартола, третьего члена шайки, в лодке не было.
– Его здесь нет! – крикнул один из контрабандистов.
Неожиданно ему ответил сам Бартол, причем его голос звучал отовсюду, окружая лодку:
– Пора мне, ребята. Может, когда и свидимся в море. Этот человек зовет меня в свою команду.
После этого туман сразу рассеялся, и контрабандисты невольно зажмурились от ослепительного сияния погожего утра. Плоскодонка стояла, зарывшись носом в песчаный берег Фейр, откуда они отплыли накануне вечером. А товар, который они собирались выгодно толкнуть на континенте, – тарелки с золотыми искорками из дома одного министра – был расколот в мелкие черепки.
Бартола так и не нашли – как в воду канул.
На берегу под пролетом Южнилы обосновалась обнищавшая семья с двумя детьми. Глава семейства заболел, и жена с утра ушла за помощью во временное правительство – может, дадут лекарств, еды, поденной работы, хоть чего-нибудь. День клонился к вечеру, а она все не возвращалась.
Ее муж очнулся от горячечного сна, когда рядом громко лязгнула тяжелая цепь: увесистый якорь шумно скользнул в воду. Воспаленные глаза сгоравшего от лихорадки человека разглядели корабль, покачивавшийся в сумраке под ближайшей аркой моста.
– Джинни! – позвал голос с борта. – Нам не помешает помощница!
– Да что вы, сэр? Хорошо, сэр!
Его жена Джинни уже сошла с берега и пробиралась по мелководью к кораблю.
Пораженный муж приподнялся с вороха лохмотьев и газет, служившего семейным ложем, и хрипло закричал жене не ходить дальше – течение здесь куда сильнее, чем кажется.
– Меня уже подхватило иным течением, любимый, – услышал он. – Поцелуй за меня детей. Прощай.
Развернулась сброшенная с борта судна веревочная лестница, Джинни начала по ней карабкаться, хотя муж умолял ее остановиться, и корабль окутал плотный туман. Последнее, что увидел бедняга, – лысого плотного человека, протянувшего Джинни руку, чтобы помочь перебраться на палубу.
Содержатель игорного дома и его адвокат, оставшиеся без работы (как и все, кто не был солдатом или волонтером), меланхолически потягивали один косячок на двоих в кабинете адвоката.
Неожиданно содержатель притона ткнул адвоката в плечо, заставив очнуться от блаженного оцепенения: в одном из множества зеркал в кабинете покачивался корабль! Курильщики опиума смотрели, как корабль проплыл до самой золотой рамы и появился в следующем зеркале.
Ошеломленные планокуры поднялись и пошли за кораблем от одного зеркала к другому. Приплюснув носы к зеркальной поверхности, они рассмотрели на палубе больше десятка мужчин и женщин. Один из пассажиров был вылитый ворюга Бартол, которого адвокат не однажды защищал в суде против обвинений в кражах и даже пристроил истопником в прачечную к богатым людям.
Прильнув к простенкам между зеркалами, адвокат и содержатель притона явственно расслышали плеск воды, поскрипывание снастей и разговоры людей у борта:
– Нам нужно найти где причалить, – сказал кто-то в стене.
Содержатель игорного притона выхватил карманный нож и полоснул по шелковым обоям, за которыми оказалась лишь деревянная перегородка.
– Надо вытащить их из стены, Чарли!
– Идиот, – рявкнул адвокат, оттаскивая его за шиворот. – Утонуть захотел? В стене-то не только корабль, но и океан!
Соленая вода, просочившаяся через царапину, засохла длинной белой слезой.
Ходили упорные слухи, что это не кто иной, как Чара собственной персоной, что капитаном пустившегося в плаванье Корабля-морга стал посудник Йовен. Он восстал из ванны со льдом, обрубил концы и встал за штурвал, а сторож Зейнс стал первым помощником.
Корабль показывался только по ночам, зато решительно не знал преград, бороздя и Фейр, и Хиллс, и правительственный округ, и Лис, и западный берег, и восточный, появляясь и в дешевых плохоньких зеркалах, и в картинах с изображением моря, посещая и Королевские Поля, и утопавшие в грязи кривые переулки.
На западе города, у знаменитых монолитов, орнитолог-любитель, угнездившийся в кроне сосны, тоже стал свидетелем явления Корабля-морга. Судно запросто выплыло из-за скалы, и с палубы опустили сходни на одну из смотровых платформ; на борт поднялась женщина со значком чиновницы мирового суда. Орнитолог обратил внимание, что сидевшая на штурвале белая куропатка не взлетела с места, даже когда корабль с новой пассажиркой растворился в многослойной гряде плотных серых облаков.
В Национальном университете ночной библиотекарь доложил о восхождении на корабль ректорского псаря: на рассвете известное всему городу судно появилось в воздухе над квадратным университетским двором. Согласно рапорту библиотекаря, Плавучий морг завис на высоте около двадцати футов от земли, и с борта спустили трап, по которому псарь резво взбежал наверх.
– Засим корабль направился в густую крону старой липы и скрылся в листве, – заявил ночной библиотекарь. – Я стремглав кинулся туда, и знаете, какой запах я уловил? Мокрой псины. Это, несомненно, был псарь нашего ректора, больше такого зловония ни от кого не слышно!
Известный городской сумасшедший по прозвищу Выбью-вашу-пыль, как утверждали досужие языки, бросился головой вниз в фонтан на Брейси-сквер и больше не вынырнул. Случайная свидетельница подошла к чаше фонтана и заглянула за край. Глубоко под водой она увидела Выбью-вашу-пыль, уменьшившегося до размера шахматной пешки, плывшего саженками к кораблю, тоже совсем маленькому и находившемуся очень далеко. В следующую секунду круги, разошедшиеся по водной поверхности от прыжка безумца, скрыли от нее эту сцену.
Всех, кто ступил на борт Корабля-морга, – Джинни, Бартола и Выбью-вашу-пыль – больше никто не видел. Очевидно, бедняги умерли, а Йовен сколачивал команду из призраков. Стало быть, на город и его жителей пало проклятие. Чара собирал обреченные души, и вместимость его корабля не знала пределов.
Королевские ПоляЧасть I
В уплаченную за эти бредни цену Айк включил и подтяжки обоих забулдыг: по его расчетам, эта деталь туалета отлично подойдет для Дориных каменщиков, которые не могли расхаживать с обрывками бечевки вместо ремней.
Презентовав Доре ведро для устриц, Айк продолжил снабжать Национальный музей рабочего всякой полезной всячиной: толстыми перчатками и шалью для восковой собирательницы устриц, которые он выменял у настоящей собирательницы устриц, банками белой, черной, красной и синей краски – хватит облагородить любое количество экспонатов, машинным маслом смазывать петли, здоровенные шестеренки, паровозные свистки, валики демонстрационного прядильного станка, на котором крутили демонстрационные нитки, и забившиеся грязью механизмы десятка других устройств, куском меди и молотком для жестянщика со второго этажа, который выглядел особенно жалким и без инструмента в занесенной сжатой руке, и без объекта починки; корзиной с двумя ручками для торговки деревянными сластями, которые лежали рассыпанными у ее ног, и целым ворохом старой одежды на смену износившейся. Если поглядеть, как Дора отмыла-отшоркала музей сверху донизу и обиходила экспонаты, заведение положительно можно было считать обновленным. Айк даже погордился результатом: что ни говори, а люди должны выглядеть как люди, пусть даже они из воска и поэтому малость жутковатые. Но больше всего его окрыляло, что Дора с признательностью принимала его помощь.
Оставался еще длинный список вещей, которые она хотела для музея, куда входили и инструменты хирурга, которые Айк рассчитывал найти в кабинете богатого врача, но искал до сих пор. Тут крылся не просто романтический императив – найти то, что захотела девушка; на карту была поставлена профессиональная гордость. Хороший вор не оставит попыток что-то украсть только потому, что этого не оказалось в первом доме, куда он забрался.
Имея в виду медицинские прилады, Айк придумал нанести визит коновалу, который, в отличие от многих других коновалов, не чурался отхожего промысла – лечил людские болячки, требовавшие сильной руки: вправлял вывихи, вырывал зубы и проводил небольшие ампутации. Коновал принимал страждущих в конюшнях на Королевских Полях, пользовался репутацией редкого умельца и, что для Айка было немаловажно, славился чистотой своих инструментов.