Этот разговор происходил в темном, как погреб, салуне «Стилл-Кроссинг», где новых знакомцев совсем прижали к барной стойке. Несмотря на разгар дня, в баре было людно и шумно от выкриков дюжины выпивох, одновременно жаловавшихся на качество пива. Вагоновожатый подумал о Мэри-Энн, слишком скромной и почтительной, чтобы указывать мужу, куда ему ходить, а куда нет, но если бы они поженились – ну, то есть будь она реальной, – он, Брюстер, в жизни не обманул бы ее доверия и не замарал репутацию, переступив порог такой дыры, как «Стилл-Кроссинг».
– Подползает по земле к своим жертвам, когда они рассеянны, выхватывает бритву и полосует их по сухожилиям. Таков его метод. – Рондо собрал пену с губ большим серым языком. – Оболганный писатель увечит их всех, оставляя проклинать имя жирного издателя, но в итоге ему легче не становится. В этом и заключена мораль.
– Мне пора возвращаться к работе, – сказал Брюстер. – У меня смена вот-вот начнется.
– Спасение в законе и ни в чем ином, дорогой мой. В законе для всех, а не только для богатых и благородных. Месть не исцеляет – вот что мое искусство демонстрирует в данном случае, пусть это и не теплое молочко для утехи чувствительного желудка благодушия – Рондо скромно улыбнулся Брюстеру, явно стараясь быть дружелюбным в своей неприязненной манере. – Ну, давай еще по одной, и выпьем за то, чтобы все стали друзьями и имели достаточно. Сейчас все катаются бесплатно, и тебе уже не нужно говорить беднякам и увечным, чтобы шли пешком, раз у них нет ни гроша. – Рондо помахал барменше. – Наверняка у тебя с души как камень свалился.
– Ага, – отозвался Брюстер, которого меньше всего заботило возросшее разнообразие пассажиров, раскатывавших на трамваях с тех пор, как волонтеры сорвали ящики для мелочи. Отчего-то он почувствовал себя пристыженным.
Рондо продолжал:
– Скажи, что ты знаешь о комитетах, которые сейчас создаются? Я уверен, ты захочешь вступить и…
– Боюсь, мне действительно пора, мистер Рондо, – перебил Брюстер, выкладывая на стойку монету. Пробившись сквозь толпу, он вывалился через открытую дверь на улицу.
Теплый ветер с мельчайшим песком взъерошил волосы Брюстера. Перед ним лежала набережная, за ней поблескивала река, а на противоположном берегу высились береговые укрепления – изъеденные солью башни с рядами пятидесятифунтовых орудий, направленных на вход в залив. Чайки чертили зигзаги по небу, убивая тишину надрывными криками. Одинокий кулик что-то искал в илистом песке у кромки воды, тягучим голосом жалуясь на чаячий переполох. Коричневый кот разлегся на крошащемся каменном горне, не сводя глаз с куличка. Река плескалась и бормотала, катя свои воды в залив.
Брюстер глубоко вздохнул. Недаром все говорили: с тех пор как заводы встали, воздух стал чище.
Слова волонтера заставили Брюстера задуматься о положении бедняков. Сам он не считался богачем, но все-таки у него имелась работа. У него было что в рот положить, пусть даже выбирать не приходилось. У него даже хватило денег на ту прекрасную голубую шляпу. А ведь вокруг полно людей, особенно здесь, у южного конца трамвайной линии, у которых ничего нет, кто голодает. Брюстер видел их в своем зеркале заднего вида: грязные, без обуви, закутанные в несколько слоев лохмотьев или, наоборот, одетые чересчур легко. Отчего он совсем не думал о них раньше?
Но ведь вагоновожатый должен делать свою работу – управлять трамваем, а сейчас это стало намного сложнее, чем раньше. Жизнь в благополучных районах города должна идти своим чередом, иначе к чему все придет?
Брюстер не был дурным человеком. Лично он не возражал, если в трамвай садились оборванцы. Он не терпел только вандалов и воров. Он ничего не имел против опустившихся людей, если они не бездельники и честно стараются заработать свой хлеб.
Необъяснимая и неудобная мысль пришла ему в голову, острая, как пронзительный стальной визг, от которого щекотало ноздри, когда Брюстеру случалось сорвать рычаг и тормоза въедались в рельсы: а король или сынок какого-нибудь богатея тоже тянется в нитку, чтобы выжить?
Брюстер грыз ноготь большого пальца, отдававший уксусом после его обеда. Если бы Мэри-Энн была реальной, с какой радостью он обсудил бы с ней эти вопросы, не дававшие ему покоя!
Вода в Фейр казалась гнетуще-черной в солнечном свете.
Мимо пробежали двое беспризорников – конопатая девчонка в мужском голубом котелке, налезавшим ей на глаза, и босой мальчишка. Девчонка что-то прятала под блузой – небось стибренную где-нибудь вазу, судя по удлиненной форме, и всячески старалась скрыть, что несет. Но это произвело на Брюстера меньше впечатления, чем ее котелок.
У вагоновожатого запылали уши. Перед ним мелькнул не обокравший его ворюга, громогласный рыжеволосый создатель и уничтожитель Мэри-Энн, однако Брюстер мгновенно узнал свою шляпу!
Дети вбежали в «Стилл-Кроссинг» и смешались с толпой пьяниц.
Через несколько мгновений в дверях появился Хоб Рондо, расталкивая толпу бедрами и задом и приговаривая: «Упс… упс… упс…» – там, где другие люди сказали бы: «Извините». В руках он держал по кружке пива и протянул одну Брюстеру.
– Я думал, ты уже ушел. Ты забыл свое пиво, братец… – Рондо замолчал при виде выражения лица вагоновожатого. – Что случилось?
– Прямо с головы у меня сорвал, блин! – рявкнул Брюстер и шагнул ко входу в салун.
Волонтер забежал вперед и заступил ему дорогу. Если водителю был нанесен ущерб, есть законный способ это исправить.
Рондо отвел Брюстера на несколько ярдов в сторону, и, пока они приканчивали пиво, вагоновожатый объяснил насчет своего голубого котелка, вора, который его сдернул, и оборванки, которая только что вбежала в «Стилл-Кроссинг», принарядившись не по средствам.
– Забавно, – протянул Рондо, – но я, кажется, встречал вашего похитителя шляп. Он шел с молодой женщиной, очень приличной. При ней находилась официальная бумага с правом занимать должность смотрителя музея. Но вот он мне не понравился. Заносчивый дерзец.
Брюстер немного успокоился, хотя по-прежнему был вне себя от гнева. Прямо с головы, блин!.. Нет, этого так оставлять нельзя.
– Не будем торопиться, – сказал Рондо, кивая собственному совету. – Здесь замешан не один преступник, а целый синдикат. Девушка, которую я встретил с вашим вором, если это один и тот же субъект, тоже может быть в опасности. Возможно, ее угрозами принудили к содействию.
И поэт предложил обратиться к человеку, который занимается проблемами общественности, к одному из подчиненных генерала Кроссли. Это некто Ван Гур, сержант, и найти его обычно можно под статуей тигра у мирового суда.
Королевские ПоляЧасть II
– Я тебя повсюду искал, – сказал Роберт, когда Ди подняла голову от письменного стола и увидела, что ее лейтенант сидит напротив. – Я даже начал думать, ты убежала с одним из твоих восковых обожателей. По-моему, они меня недолюбливают, Дора, особенно собирательница устриц с ее маленьким пляжем. Она напоминает мне чью-то грозную мамашу. В ее присутствии на меня нападает робость. Меня удручает все это заведение, но этот манекен в особенности: она выглядит на редкость самодовольной и самоуверенной, размахивая своим ведром. Дора, у нее победоносный вид. У меня чувство, что она вот-вот скажет мне, что ее дочь, в которую я влюблен, приняла предложение сынка какого-нибудь богатея или дала слово одному из восковых шахтеров.
Дора моргала заспанными глазами – она заснула в кабинете куратора. Лейтенант смотрел на нее, поставив локоть на стол и пристроив чисто выбритый подбородок на кулак. Заторможенная муть наполняла маленький офис.
– Ты бросила меня ради одного из шахтеров?
– Нет, ради телеграфиста. Который час?
– Начало первого. Середина дня. А разве телеграфист… О, я вспомнил, маленькая выгородка рядом с лабораторией химика, над дверью надпись «Телеграф». Телеграфист в белом костюме, держит блокнот и карандаш? Дородный такой?
– Да.
– У него же брыли! – Роберт показал на себе обвисшие щеки и нахмурился. – У манекенов ведь нет сокровенных мест?
Ди покачала головой.
– Нет, они там гладкие. Но телеграфист доставляет мне удовольствие иными способами.
– Ах он сукин сын, я его убью, – неубедительно пообещал Роберт и уселся повольготнее, положив ногу на ногу. Кивнув на ферротип короля на стене, он сказал: – Тебе лучше это снять.
Признавая правоту своего лейтенанта, Ди встала и крепко взялась за раму портрета, встретившись взглядом с глубоко посаженными тусклыми глазами старого короля, глядевшими из-под мохнатых бровей. Айк не ошибся насчет деревянных королей на прогулочных лодках: убери медали вокруг воротника, так и смотреть будет не на что. Лицом старый король был вылитый золотарь со второго этажа, подагрически скрючившийся над тачкой с нечистотами.
Приподняв раму, Ди сняла портрет с крюка, открыв желтый прямоугольник невыцветшей краски.
– У тебя жалкий вид, – сказал Роберт.
Ди поставила ферротип на пол, повернув к стене.
– Телеграфист не дает поспать.
– Довольно!
– Забавно, но именно это я говорила телеграфисту прошедшей ночью.
Роберт решительно заявил, что немедленно уведет ее куда-нибудь: ей необходимо побыть на солнце и отдохнуть от этого музея.
– Да и запах здесь чудовищный, – добавил он. – Ты не проверяла, может, что-нибудь забралось в подвал и приказало долго жить?
Гулять логичнее всего в парке, и Ди подумала – Айк обрадуется, узнав, что она посмотрела на лодки, о которых он рассказывал. Она предложила побродить в Королевских Полях, и ее лейтенант горячо одобрил это предложение.
Выйдя с улицы Малого Наследия, они повернули на север. Роберт взял Ди под руку. Когда они проходили мимо бывшего посольства, Ди старалась туда не смотреть.
– Все лучшие заведения сосредоточены на улице Большого Наследия: и Национальный музей искусств, и Национальный научный музей, и Национальный исторический институт. Вот туда надо было тебя устроить, зря я не настоял. На Малом Наследии все какое-то странное. Ей бы называться улицей Очень Малого Наследия.