Идя по галерее к черному ходу, сержант отчетливо слышал треск живой изгороди, но теперь заинтересовался чепчиком на земле. Чепец лежал у стены, отгораживавшей двор от участка бывшего посольства на Лигейт.
Не желая снова лезть через густой самшит, как какой-нибудь чертов уж, Ван Гур, топча высокую траву перед сгоревшим зданием, вышел на улицу и направился на угол Малого Наследия и Лигейт. Если горничной и не окажется в бывшем посольстве, оттуда можно позвонить на коммутатор, попросить мировой суд и вызвать подкрепление. С полудюжиной людей и парой собак он обыщет весь квартал и найдет эту дрянь еще до рассвета.
Ван Гур соображал, как будет действовать дальше: он заведет эту горничную за угол для допроса, она потянется к его пистолету, и ему придется застрелить ее в порядке самообороны. Это не принесет ему такого удовольствия, как он планировал, но все равно сведется к ценному уроку для «лейтенанта». Если ты грубый спесивый павлин, тебя можно и окоротить, убив твою шлюху. И кто знает, если Барнс усвоит урок, может, на том разногласия можно будет и похерить.
Пламя ярости быстро сожгло остаток сил, оставив Ван Гура просто мрачным. Он и пришел уставший, а теперь положительно выдохся; признаться, он и не смог бы сейчас позабавиться с этой шлюхой, как рассчитывал. Пока все лейтенанты Барнсы в мире суетятся без толку, людям с обязанностями и присесть некогда: как только он разберется с этой горничной, его уже будет ждать новая задача. Утром сержанту нужно отправляться в южные кварталы ловить вора, сорвавшего чертову идиотскую шляпу с идиота вагоновожатого, а заодно выкурить всех крыс из одной лисской дыры, где скупают краденое и куда проюркнул упомянутый вор.
По мнению сержанта, это все стрельба из пушек по воробьям, откровенно неосмотрительная, раз в городе уже началось брожение из-за блокады, безработицы и нехватки продуктов, но Кроссли высказался предельно ясно: ему нужен показательный пример.
– Они хотят, чтобы констебли поддерживали порядок. Мы докажем, что в состоянии справиться с этим сами. Мы покажем, как поступаем с теми, кто решил воспользоваться ситуацией, – объяснил генерал Ван Гуру свой приказ и добавил, что посылает вместе с ним пару репортеров, чтобы рейд нашел отражение в печати и новость распространилась повсеместно.
Кроссли был хладнокровен, как рыба, – невозможно представить, чтоб он хотя бы неровно задышал. Он вечно глядел в свою особую бумажку, которую держал в нагрудном кармане и с которой сверялся, как иные люди с карманными часами. Ван Гур однажды оказался рядом с генералом, когда Кроссли вынул листок, и смог заглянуть в заветную генеральскую шпаргалку, но на листке не оказалось слов, которые сержант привык разбирать, а только мелкие изображения змей, часов и треугольников красными чернилами. Что это такое? Какой-то заговор на удачу или шифр? Не то чтобы Ван Гур засомневался в генерале, просто это было как-то странно.
На углу Лигейт сержант повернул направо, на ходу расстегивая кобуру и вынимая пистолет, готовый отстрелить замок с брошенного посольства.
Смрад, окружавший здание, стоял чудовищный – ничего подобного Ван Гур отродясь не обонял: тут тебе и гниющее мясо, и дерьмо, и какая-то едучая кислота. Аж слезу вышибло. Он мог сравнить этот запах разве что с полем битвы, но ни на одном поле битвы, где побывал Ван Гур – а он побывал на нескольких, – так густо не пахло.
У крыльца Ван Гур остановился при виде белых цифр, прибитых над дверью: 76.
Погодите, так он же знает этот адрес! Он писал его по меньшей мере раз тридцать разным людям, подходившим к его столу на площади: «Лигейт-авеню, 76». Сюда сержант отправил того верзилу-нескладёху – а, да, Энтони! – записывать показания мелких прислужников бывшей власти.
Это облегчало дело – Энтони поможет ему искать мерзавку горничную. Ван Гур убрал пистолет в кобуру, поднялся по ступенькам и забарабанил в полированную дверь.
В ожидании ответа Ван Гур выдохнул сквозь зубы и покопался в памяти насчет этого Энтони. Ему впервые пришло в голову, что, регулярно направляя к нему мелких чиновников и слуг бывших членов правительства, он ни разу не получал от Энтони отчетов.
Дверь открылась, и изнутри на Ван Гура пахнуло таким смрадом, что сержант отшатнулся, задохнувшись.
Энтони стоял босиком, одетый только в военные штаны; заросли курчавых волос у него на груди блестели от пота. Ван Гур решил, что стук пробудил гиганта ото сна – ну, тем хуже для него.
– Сержант?
Ван Гур, не отвечая, отодвинул деревенщину плечом и прошел в маленькую гостиную.
– Я ищу женщину, она самовольно жила в здании позади твоего. – Гостиную освещала единственная настольная лампа, так что можно было различить только силуэты кресел, низкого столика, камина, секретера и дверь в соседнюю комнату. – Она саботажница, очень опасная. Я пришел забрать ее для допроса, а она сбежала. Возможно, она прошла через задний двор. Ты ее видел?
– Нет, – ответил Энтони, – я как раз выходил, прибирался. Она там не проходила, сэр.
– Ты уверен?
– Да, сэр, – сказал Энтони. – Хотите сладкого кофе, сэр?
– Где телефон? И что здесь происходит? Воняет как десять тысяч куч дерьма!
Взгляд Ван Гура упал на картину, на которой в этой темноте можно было разглядеть нечто похожее на птицу. Телефонный аппарат стоял под картиной.
Ван Гур подошел, снял похожую на воронку трубку и прислушался. Кашляя на каждом втором слове от стоявшего в комнате густого зловония, сержант говорил, прикрыв рот рукавом:
– Мы вызовем сюда подкрепление с собаками и найдем ее. Надеюсь, она сдаст того, с кем состояла в заговоре, в обмен на снисхождение. Я, пожалуй, поговорю с ней наедине. Я смогу ее убедить. Чем здесь так воняет, эй, ты?
– Хотите сладкого кофе, сэр? – повторил Энтони.
Ван Гур опустил руку и уставился на Энтони, который уже закрыл входную дверь и вышел на середину гостиной. Его длинные руки висели по сторонам, потная обезьянья грудь блестела.
– Нет, я не хочу сладкого кофе! Мне, того гляди, помойное ведро понадобится! Открой дверь, чтобы хоть воздух шел! Ты что, идиот? У тебя сточная труба переполнилась? Почему ты никого не вызвал починить? Если даже нельзя починить быстро, они бы известью засыпали, меньше воняло бы! Как ты сам терпишь? Тебе что, не пахнет?
– Как привыкнешь, так и перестаешь замечать, – отозвался Энтони и задумчиво переспросил: – Известь, значит?
– Да, известь! Потому что здесь воняет, как в августе на бойне! – Насколько помнилось сержанту, этот верзила довольно способный – вспомнить хоть его стихи о душах, но, похоже, Ван Гур в нем ошибся: гигант оказался законченным чурбаном. – Чем ты здесь занимался? – все сильнее заводясь, говорил сержант. – Ты допрашивал людей, которых я присылал, или просто смотрел на них и тупил, пока они не уходили? Где донесения, которые ты обязан был присылать?
– Давайте я сделаю вам сладкого кофе, сэр, – сказал гигант.
Ван Гур только рукой махнул – дело безнадежное. Нельзя одновременно говорить с имбецилом, дозваниваться до коммутатора и пытаться не задохнуться в этой вони.
Из трубки долго не слышалось сигнала. Сержант наклонился проверить провод, уходивший в тень за секретером. Вытянув его, Ван Гур увидел, что провод аккуратно обрезан.
Из соображений безопасности Энтони, хотя это не было его настоящее имя, обрезал провод садовым секатором. Молодая гувернантка, служившая в семье мирового судьи, удивила его, когда очнулась от своего кофе и направилась к телефону. Человек, которого вообще-то звали не Энтони, легко успел ее остановить, но предупреждение принял к сведению и провод обрезал.
После этого он провел с ней особенно подробное и полное интервью, во время которого гувернантка рассказала ему все, каждый секрет, который когда-либо хранила, и каждую надежду, которую питала.
– Вы верите, что она вас тоже любила? – спросил ее Энтони ближе к концу. Они давно перешли от делишек мирового судьи – гувернантка видела хозяина всего однажды, он не интересовался младшими детьми и не различал близнецов – к исследованию ее природных склонностей, которыми занимались довольно глубоко. Речь зашла о ее интрижке с другой служанкой, с поварихой. – Говорите правду, мэм.
Оставшееся веко гувернантки затрепетало, и она выдохнула с тоненьким присвистом:
– Нет… Я в это не верю…
Она казалась искренней, но, с другой стороны, люди бывают ненадежны. Если хочешь добраться до сути дела, нельзя верить на слово.
– Вы понимаете, мэм, что для нее не исключена возможность рано или поздно оказаться там, где вы сейчас, и я смогу перепроверить ваши слова?
Губы гувернантки сложились в слабую улыбку.
– Да, – прошептала она. – О да… Надеюсь, так и будет…
Человек, которого звали не Энтони, тоже на это надеялся.
Он всегда чувствовал себя не таким, как все. Узнавать людей было интересно – они начали становиться понятнее. Они оказались куда более похожи на него, чем он привык думать.
Сержант Ван Гур выпрямился у секретера, держа в руке обрывок провода. Крепко сбитый коротышка с кривым носом и пренебрежительной ухмылкой, он напоминал человеку, которого звали не Энтони, бойцового пса.
– Почему ты не сказал, что провод обрезан, чертов идиот? Эта стерва бегает по округе, а ты мое время тратишь? Так?
– Сэр… – начал гигант.
– Это ты обрезал, чертов волосатый кретин? Зачем? – Сержант отбросил провод. – Чем ты здесь занимался? Это вонь от того, что ты делал? Где донесения? Ты обязан мне отчетом! – Ван Гур шагнул вперед и ударил по влажной волосатой груди человека, которого звали не Энтони.
Верзила видел с высоты своего роста, как коротышка уставился на свою руку, на секунду прижавшуюся к курчавым зарослям: даже в свете лампочки можно было понять, что волосы на груди влажны от крови. Ван Гур отступил на шаг, но человек, которого звали не Энтони, выхватил сзади из-за ремня длинные клещи и ударил сержанта в левый висок. От удара коротышка отлетел на стул, который развалился под его весом. Через мгновенье сержант оказался на четвереньках и пополз вперед, стукнувшись головой в стену, как слепой. Он упал на бок, и человек, которого звали не Энтони, разглядел, что клещи разъели кожу под волосами до кости: в ране зиял как бы кусок белого кафеля в мелких цветных прожилках. Ван Гур извернулся и упал на спину. Лицо у него было как у пьяного, глаза закатились, язык вывалился изо рта, но правая рука нашла кобуру на бедре и выдернула оттуда пистолет. Человек, которого звали не Энтони, размахнулся клещами еще раз, сломав Ван Гуру три пальца и размозжив деревянную ручку пистолета. Сержант закричал, но схватил здоровой левой рукой противника за пах и сжал. Человек, которого звали не Энтони, задохнулся и ударил клещами в третий раз, отчего левое предплечье Ван Гура приняло форму буквы V, а пальцы разжались.