Такая расстановка – маленькие оборвыши по одну сторону конторки, среди битого стекла и пыли, и он по эту сторону, в лепёхе и на подкрадухах, будто директор фабрики, – произвела на Айка впечатление. Он вдруг почувствовал себя очень взрослым. Открытие, к его удивлению, оказалось неожиданно печальным. Вот буквально вчера он был таким же, как Лен и Зил, но больше уже никогда не будет.
Замурзанная веснушчатая мордашка Зил залилась густым румянцем.
– Ты сейчас ужасно красиво выглядишь, Айк.
– Клёвый прикид, – поддержал ее Лен и сипло хмыкнул, придавая комплименту мужественности.
– Ну, спасибо, знатоки. – Охваченный новым ощущением собственной взрослости, Айк почувствовал себя обязанным дать желторотикам на прощанье пару советов: – Я иногда бываю с вами строг, но…
– Ему надо что-то на шею, – перебила его Зил. – Слышь, Лен, может, ту шелковую финтифлю, которую ты стырил из кареты старого пердуна у «Метрополя»?
Лен прищелкнул пальцами.
– Точняк! – Он пошарил за пазухой, извлек белый шелковый шарф и протянул Айку: – На́ тебе вместо галстука!
Айку казалось, будто он носит на шее змею – льдисто-гладкую алебастрово-белую змею. Ощущение было изумительным, а невероятная удача, благодаря которой шарф попал к нему, казалась подарком судьбы. Айк помнил того дряхлого щеголя с Королевских Полей, чьим шиком он любовался из канавы, и если это не тот самый шарф, в котором старикан гулял по лесу, то, получается, его близнец: пять футов белого шелка с вышитым на концах орнаментом из золотых треугольничков. С нечеловеческой элегантностью Айк трижды накрутил шарф на шею, перебросив один конец через левое плечо, а другой свесив вперед.
– Не поставил бы я против такого красавца, – сообщил Лен. – Я бы по твоему слову даже ставку поднял.
Маленькие бродяги проводили его через фабричный двор к стремянке, прислоненной к забору изнутри.
Айк залез наверх и помедлил. На плече у него висела сумка с платьем для Доры и мешочком стеклянных глаз. Дети смотрели на него снизу вверх с восхищенными улыбками.
– Я должен вам за шелк. Уж за кем-кем, а за Айком не пропадет.
– Да ладно, пустяки, – сказал Лен тоном опытного профессионала, который украл столько шелковых шарфов, что искренне рад избавиться от одного.
– Если будете меня искать, я, наверное, буду реже бывать в «Стилле», – сказал Айк и дал им адрес Национального музея рабочего, описав массивное здание с облупившимися зелеными ставнями. – Дайте мне пару-тройку дней, и я раздобуду несколько монет или что-нибудь хорошего на обмен. И дам вам фору в «мало-помалу» – за счет заведения.
Он залихватски коснулся своего котелка и перемахнул через забор. Дети услышали, как Айк спрыгнул на землю, и тут же раздались частые легкие шаги, удалявшиеся в сторону улицы.
Зил, которая правильно сложила в уме нарядный костюм, женское платье и бриллиант на мизинце, выпалила:
– Я буду молиться, чтобы она сказала «да»!
К огорчению Айка, никто из прохожих, попадавшихся ему навстречу от фабрики Йовена до Национального музея рабочего, не оценил его великолепного облачения. В основном люди спешили на юг, в сторону Южнилы и Лиса; некоторые даже бежали. Мимо пронесся больничный экипаж с белыми и красными полосами: лошади скакали галопом, а санитар с размаху лупил по колокольчику молотком и орал:
– Есть пострадавшие! Все с дороги! Есть пострадавшие! А ну, все с дороги!
Посреди узкого тротуара какая-то женщина всхлипывала в объятьях подруги. Айку пришлось прижаться к стене, чтобы с ней разминуться, даже задеть подол платья расстроенной женщины, но та не обратила внимания.
– Все мертвые, – говорила она подруге сквозь слезы, – все до единого, кто там был. Зверски убиты… Кровь повсюду…
Подруга немедленно обвинила во всем «сукина сына докера Моузи», который поручился за богатеньких студентиков и солдатню Кроссли, и это вылилось в бойню.
Разговор пробудил в Айке смутную тревогу. С того дня в Полях, как он следил за старым мухомором в шелковом шарфе, жуткими сестричками Пинтер и неизвестным военным генеральского вида, Айк чувствовал неладное. Он размышлял, что бы это могло быть, и понял: это затянувшееся ожидание. Ожидание официального мира, новых законов, новых констеблей. Вот почему революция до сих пор не казалась реальной.
Когда Айк был еще мальцом, сбежавшим из Ювенильных пансионов, как-то утром он заработал пенни, волоком дотащив ведро одной собирательнице устриц, у которой разломило спину. Получив за труды монету, Айк присел на корточки и принялся пускать свой пенни волчком на камнях, чтобы полюбоваться его блеском. За этим занятием его и застала незнакомая леди.
Леди пообещала за полпенни принести ему пачку сахарного драже из дома своей сестры, и Айк с готовностью отдал ей монету. Дама пообещала скоро вернуться с леденцами и сдачей. Айк ждал до темноты лакомства и полупенни, прежде чем наконец побрел в «Стилл» и с рёвом рассказал обо всем Рэй.
Докер у барной стойки услышал его рассказ, засмеялся и зычно проревел:
– Обещать не значит жениться!
Рэй взъерошила Айку рыжие волосы, потрепала по щеке и ласково заметила:
– Больше ты не попадешься на эту удочку, правда, Айки?
И теперь его посетило знакомое чувство – когда начинаешь осознавать, что тебя грубо обманули.
Если временное правительство пало, им с Дорой нужно быть осторожными. Но это ничего: Айк умел проявлять осторожность и уже убедился, что и Дора всегда осмотрительна.
Он не стал останавливаться и расспрашивать о природе очередного кризиса. Если стряслось что-то серьезное, новость скоро распространится по городу.
А у Айка сейчас другая задача, и он чертовски хорошо выглядит, даже если началась очередная заваруха и всем стало не до него.
Айк толкнул незапертую дверь музея и позвал Дору. Ответа не последовало, и под ложечкой у него, где непонятно когда успела лечь холодная тяжесть, немного оттаяло. Видно, Дора вышла за припасами. В будущем, решил Айк, ей не придется никуда ходить, потому что все необходимое приносить будет он.
Айк вынул платье из кошелки, досадливо покачав головой оттого, что оно помялось, и разложил его на письменном столе в кабинете куратора. А рядом оставил мешочек стеклянных глаз.
Больше делать было нечего, и он пошел осматривать экспозицию.
Айк толкнул огромные шестеренки – они вращались плавно и бесшумно. Очень довольный, Айк прошелся туда-сюда через отверстие средней шестерни.
На втором этаже, разглядывая восковую булочницу, Айк, повинуясь какой-то причуде, опустился на четвереньки и заглянул ей под юбки, желая узнать, как устроено у манекенов между ног, но тут же его охватила неловкость, и он поспешно поднялся на ноги. Извинившись перед манекеном, он объяснил, что кое-что искал на полу, решив, что обронил.
– Вам, конечно, все равно, вы же восковая, – сказал он и ушел, не оглядываясь на булочницу.
Подойдя к окнам, он некоторое время рассматривал развалины сгоревшего здания. Три или четыре кошки бродили по кучам битого кирпича, еще несколько мелькали в высокой траве. Айк не думал, что Дора поклоняется кошкам, но готов был делать приношения на кошачий алтарь, если она захочет. Айк любил мелких пушистиков – как их можно не любить? – но не верил, что они способны защитить от зла.
На четвертом этаже он попытался оживить деревянный ящик с окуляром, но добился не больше, чем в прошлый раз.
– Он реально объявил забастовку, слышь, – сообщил он восковому мужчине со змеиным взглядом, который был поставлен рядом и отвечал за ящик.
На пятом этаже Айк задержался перед необычной экспозицией, посвященной горному делу, которую проглядел в свои прежние визиты. Рудокоп в белом комбинезоне, с кайлом в руках, стоял возле бочки, наполненной ярко-желтым песком, рядом с восковой леди в немыслимом наряде в облипочку. Что за странный песок выкопал шахтер? И при чем здесь леди, какова ее роль? Женщина в облегающем платье выглядела ликующей, прямо на седьмом небе от счастья. Она что, покупает этот песок? И что думает ее муж о таких откровенных платьях? Хотя мужу, наверное, нравится, но не когда рядом крутятся другие мужчины…
Айк не смог понять значение этой сцены и пожалел, что Доры нет и некому объяснить.
Прошло больше часа. Айк надеялся, что Дора не слишком задержится. На душе снова стало неспокойно. Залы казались огромными, точно музей изнутри был больше, чем снаружи, хотя это, конечно, ерунда, а восковые манекены словно бы двигались, когда он на них не смотрел. Айк сказал себе – это не страх, просто от волнения он как на иголках. При слове «иголки» у него зазудела кожа на тыльной стороне запястий; пришлось почесать.
– Как только ты спишь тут одна, Дора, – сказал он вслух. От звука собственного голоса ему стало легче.
Немного желтого песка высыпалось из бочки вокруг стеклянного ручья. На песке остались следы. Айк пошел по следам туда, где в стеклянную воду был вделан восковой старатель в ветхой шляпе, шерудивший в металлическом сите, полном блестящих камушков. Жена старателя развешивала на веревке драную одежду. Вот эти экспонаты Айк помнил.
Айк снял свой котелок перед четой старателей.
– Добрый день, поселяне, я Айк, будущий Дорин муж.
Веревка для белья тянулась из хижины. У закрытой входной двери стояли два тростниковых стула.
Айк подумал – может, Дора спит в лачуге? Ну, вдруг там есть кровать? Он решился постучать.
– Дора?
Внутри было тихо. Айк взялся за ручку, но не решился потянуть на себя дверь: может, Дора как раз просыпается. Он не хотел показаться нескромным и застать ее сонной и неодетой.
Айк напомнил себе, что он взрослый мужчина в прекрасном костюме и с бриллиантовым кольцом на пальце, однако напряжение усиливалось. Что, если он откроет дверь, а Дора скажет ему убираться, даже закричит, чтобы он убирался вон?
Что, если она отвергнет его предложение?
Что, если она рассмеется ему в лицо?