К череде локомотивов на третьем этаже прибавилась невиданная металлическая самодвижущаяся повозка. Квадратная, выкрашенная в волнистые полосы оливкового и коричневого, повозка сидела на мощных черных колесах, липких на ощупь, как шеллак. Повозкой управляли два восковых солдата в форме, как у женщины-военнослужащей («Лейтенант Харт»), сидевшей на первом этаже. Лица солдат тоже раскрасили в оливковые и коричневые тона. Один из солдат сидел на кожаном сиденье, держась за маленький руль, а другой, наполовину высунувшись из круглого отверстия в крыше повозки, припал к винтовке на растопыренной подставке. Прямоугольные металлические таблички, привинченные к бортам повозки, были помечены белыми треугольничками.
На пятом этаже экспозиция пополнилась рудокопом и богатой женщиной.
Ди догадалась, что одна из фигур изображает рудокопа, потому что манекен держал кирку, правда, заметно отличавшуюся от изогнутых кайл с деревянными ручками, с которыми стояли соседние горнодобытчики. Кайло рудокопа целиком сделали из серебристого металла, отполированного настолько хорошо, что Ди видела в нем свое отражение. Плотный белый комбинезон и большие очки, защищавшие глаза шахтера, были припорошены пылью, как у возницы, который доставил мешки с известью, однако здесь пыль оказалась желтой.
Хотя облегающий покрой синей юбки и жакета восковой женщины был совершенно незнаком Ди, она сразу поняла, что перед ней богачка: на плече у дамы висела сумка из прекрасной кожи. Как и рудокоп, женщина носила большие очки и плотные белые перчатки. Между ними стояла открытая бочка. Рудокоп указывал на ее содержимое, а женщина склонялась над ней с восторженной улыбкой, словно желая познакомиться с очаровательным малышом. Бочка была до краев наполнена желтым песком, чья яркость казалась неестественной еще до того, как Ди заметила зловещий символ на боку бочки: круг, окруженный тремя силуэтами щипцов, вписанными в треугольник.
Ди попыталась представить себе комнаты, принадлежавшие рудокопу в плотном комбинезоне и нарядной женщине, но воображение ей отказало. Отчего-то представлялся выложенный белым кафелем университетский морозильник, где на крюках висели говяжьи туши, а под ними лежали глыбы льда, чтобы мясо не портилось. Сейчас Ди увидела такой же морозильник с белым кафелем, только вместо говяжьих боков на крюках висели плотные белые костюмы.
Новые манекены появились между огородиком старателя и тремя деревьями сборщика фруктов – Ди проходила здесь по многу раз в день и никак не могла проглядеть рудокопа и дамочку. Желтый песок, будто разнесенный ветром, высыпался из бочки, тонким налетом осев на матерчатые листья фруктовых деревьях и затуманив зеркало ручья.
Ди инстинктивно понимала назначение новых экспонатов, не зная, как они называются. Они были напрямую связаны с наблюдением, коммуникацией, передвижением, новыми видами энергии и, главное, с уничтожением людей. Они явно представляли какую-то страшную профессию будущего.
Наступал вечер. Возчик, доставивший известь, уехал, ее сосед убрал мешки с тротуара. Мешки оказались с прорехами – белый известковый след тянулся за угол.
Ди свернула к пепелищу.
С десяток кошек разных мастей и узоров бродили среди высокой травы, отбрасывая длинные вечерние тени. Другие сидели на краю рухнувших стен, мотая хвостами по кирпичам. Пушистая белая кошка тоже была среди них: она лежала перед дверью, вонзившейся в землю, положив подбородок на лапы и следя за Ди прищуренными, недобрыми глазами. Кошка не казалась обладательницей сверхъестественных сил – она выглядела хорошо поевшей.
Ди подошла к стене музея, выходившей на пепелище и дочерна закопченной во время пожара – сажа насела до самой крыши.
Приставив к стене острие миниатюрного бура («Δ Для взятия образцов из маленьких метеоритов Δ»), Ди оставила маленькую вдавлину. Покрутив, она сделала дырку шире и продолжила ее углублять. Наступили сумерки, а Ди все поворачивала сверло, врезаясь в бетонный блок.
Когда ее усилия увенчались появлением кратера в дюйм глубиной и столько же шириной, она остановилась и отступила на шаг, размышляя над результатами. Вместо бледно-серого бетона из-под сверла сыпалась какая-то черная порода, не светлее нетронутой поверхности, окружавшей рябину. Дым и пепел сгоревшего Общества психейных исследований впитались в толщу стен музея.
Предыдущий куратор
В ту ночь звуки были другими: вместо воплей – плотная волна ударов и криков.
Ди все равно не спала, думая о Вестибуле. Она пришла к выводу, что не ошиблась с самого начала – иной мир существует. Если снять повязку с глаз, увидишь – он почти такой же, как этот, лишь немного отличается. Фокусник Саймон Джентль пал жертвой иллюзии этого другого мира, и Ди начало казаться, что и Амброуз тоже. Живые картинки в кедровом ящике показали, как это работает, и Ди готова была признать их правоту. Когда она прошла через портал, в окне отразилось лицо из ее фантазий. Люди в горящих шарах завороженно смотрели на собственные отражения. А может, то, что предстало их взорам, не являлось их отражением? «Да, я вижу тебя, – сказал перед смертью Амброуз. – Твое… лицо». Может, это лицо, которое они принимали за лик Бога? Чем бы ни была иллюзия, она наполняла их таким блаженством, что люди не замечали, как сгорают заживо.
Что до короба с картинками, военных приборов и бочки, наполненной желтым песком и помеченной зловещим символом, то эти предметы появились из мира с технологиями, намного обогнавшими промышленный прогресс в ее мире. Они явились не из того мира с тропой, горящими шарами и старухой с гильотиной и швейной иглой. Может, сгоревшая Вестибула открыла дверь в еще один из соседних миров? А если не открыла дверь, то проделала трещину в невидимом барьере, и тот мир начал просачиваться сюда?
Ди вспомнилась входная дверь в доме, где прошло ее детство. По обе стороны двери размещались декоративные прямоугольные прорези, застекленные зелено-желтыми витражами: тут тебе и трапеции, и ромбы, и треугольнички. Через какой фрагмент цветного стекла ни взгляни, мир менялся, изгибаясь по-особенному. Так вот, других миров могло быть столько, сколько фрагментов стекла вделали в те длинные прорези. Уничтожение Вестибулы выбило одно из стеклышек; от пожара треснуло другое.
Что произойдет, если треснувший осколок выпадет, и обитатели мира военных машин валом хлынут сюда? Короб с живыми картинками не казался зловещим, но он был скорее исключением, которое Ди могла приписать разве что кошке. Он все равно что записка на черной подарочной коробке. А что произойдет, если все стеклышки повыпадают и проходы междумирья окажутся открытыми? Такую перспективу Ди не могла до конца постичь из-за ее масштабности, но она пугала. Военные приборы, появившиеся в музее, вызывали невольный трепет: а что, если существуют еще более жестокие миры с еще более мощным оружием?
Снаружи звуки непривычного оживления и сумятицы стали отчетливее.
Ди вышла из лачуги старателя и спустилась на улицу. Выйдя из музея, она сразу обратила внимание, что ужасный трупный смрад исчез, сменившись покалывающей ноздри едкой свежестью.
Известь, подумала Ди. Он засыпал трупы известью.
Остановившись на углу Малого Наследия и Лигейт, на перекрестке с Национальным бульваром Ди увидела толпу людей. Мелькали фонари и факелы; их неверный свет отражался в стволах винтовок, лезвиях ножей и лопат, кувалдах и даже сковородках.
– Открывайте! Открывайте Тракт! Открывайте порт! Открывайте! – скандировала толпа.
– И я их не виню. – В паре ярдов сосед – огромная, с квадратными плечами фигура – сидел на крыльце посольства. Белые светящиеся мошки роились над его головой. – Убеждать себя, что пепел и мел – это мука, можно, лишь пока отплевываться не надоест.
– Добрый вечер, сэр.
– Добрый вечер, Дора.
– Они идут маршем, чтобы с города сняли блокаду?
– Да.
– А что говорит временное правительство, сэр?
– Оно говорит: «Вот-вот».
– Вы с этим согласны, сэр?
– Так я особо ничего не знаю – я занимаюсь мужчинами и женщинами, которых мне присылают, изучаю их информацию. Похоже, у населения наконец лопнуло терпение. – Он прищелкнул языком. – Ах да, вы же отсутствовали… Дело не только в нехватке припасов, плохом хлебе и затянувшемся ожидании. Три дня назад в Лисе случился пребезобразнейший инцидент – представьте себе, полная пивная мертвых ханыг и солдат, и никого за это не повесили. Убийцы разбежались, и их никто не ищет, потому что констебулярию упразднили. Зеленые повязки, за которых Кроссли поручился и выдвинул в председатели – докер и еще двое, – похоже, теряют хватку. Кормят народ обещаниями, но они много чего обещали… Народ уже начинает склоняться к мнению, что при прежних порядках было безопаснее.
Среди толпы показалась женщина верхом на лошади, размахивавшая зажженной метлой. Искры летели от горящей соломы и дождем осыпали идущих за ней людей.
Ди соображала, цел ли Роберт. По крайней мере, Ван Гур до него не добрался. Она волновалась и за Айка, но убеждала себя, что он слишком ловок, чтобы дать себя поймать.
– Сэр… лейтенант, который назначил меня на этот пост, он приходил, пока я отсутствовала?
– Нет, – сказал сосед, – я не видел лейтенанта Барнса.
Ди едва слышно выдохнула.
– Но если я его увижу и он спросит, мне придется ему сказать, что вы отсутствовали на посту в течение трех дней. Вы же понимаете, Дора.
– Да, сэр, – сказала Ди.
– Знаете, пару раз мне казалось, что ваши манекены понемногу ко мне подбираются. Краем глаза я видел, как одна из фигур вроде бы наклонилась… – Ди смотрела, как в темноте всплыла огромная ручища и показала, как именно наклонился манекен. – Чуть-чуть, будто ожидая, пока я отвернусь, чтобы переступить ногами за моей спиной.
Ди ответила не сразу. В этом заключалось что-то почти комичное – стоять тут в сумерках и вести беседу, как с обычным соседом, – но именно почти. Чернобородый гигант был безумен и – в этом Ди не сомневалась – твердо решил ее убить, как только в его расписании появится окно.