На углу Лигейт шедший впереди Лен остановился и прошипел:
– Сдай назад! Зеленая повязка шляется.
Они промчались мимо музея и вбежали в пустой дверной проем сгоревшего здания.
Со второго этажа бывшего посольства человек, которого звали не Энтони, заметил обоих оборванцев прежде, чем они скрылись за углом. Он любил детей, особенно сорванцов; он и сам рос таким. Он надеялся, что беспризорники поселятся поблизости. Он был бы рад с ними познакомиться.
Снизу гулко прозвучал стук дверного молотка. Человек, которого звали не Энтони, хромая, спустился и впустил в посольство Хоба Рондо.
С протяжным гнусавым скрипом трамвай остановился на середине Национального бульвара. Остановка находилась между «Метрополем» и «Королем Мейконом»; напротив высился «Лир».
– Пусть вам улыбнется кошка, мисс, – пожелал усталый вагоновожатый, когда Ди выходила.
События, которые привели к свержению временного правительстваЧасть II
Моузи разбудило царапанье и тихие ноющие звуки.
В дверь скреблась кошка. Моузи лежал на боку, моргая от солнца, проникавшего между планками жалюзи. Он чувствовал, даже не глядя, что Лайонела на кровати нет.
Моузи сел, почувствовав, будто все внутри ухнуло в желудок, а тело сделано из камня. Если Кроссли откажется сотрудничать и не отдаст приказ двинуть войска на штурм позиций лоялистов на Великом Тракте, им с Лайонелом придется отстранить генерала и самим отдать приказ о начале наступления. А если вспомогательные солдатики Кроссли останутся недовольны, значит, с ними тоже придется покончить.
Лайонел настаивал на невозможности поражения революции. Моузи постепенно полюбил его, найдя в молодом человеке собеседника, с которым он мог посмеяться, как ни с кем больше, и поверил, что Лайонел абсолютно искренен, что этот студент хочет сделать жизнь лучше, справедливее и не такой тоскливой. И все же для умника он был безумным оптимистом. Эх, малой, революция еще как может потерпеть поражение…
В замок снаружи вставили ключ и со щелчком повернули. Это было необычно – Лайонел не носил с собой ключ. Между ними существовал уговор, что Моузи запирает дверь не до конца. У горничных, конечно, ключ имелся, но для уборки было слишком рано.
Моузи вскочил в одних трусах и схватил с кровати одеяло.
Дверь распахнулась, и в номер вошел лысый солдат вспомогательного корпуса с какими-то ссадинами на щеках, держа наперевес винтовку с примкнутым штыком. За ним маячили еще двое, тоже с расцарапанными щеками. Моузи швырнул скомканное одеяло в первого вошедшего. Выстрел проделал дыру в плотном хлопке.
Будто крохотные зубы вонзились в обнаженную грудь и шею Моузи, и он с ревом кинулся вперед. Схватив за горло барахтавшегося в одеяле солдата, он толкнул его на стоявших сзади. Столкновение получилось такой силы, что тот, кто шел последним, отлетел к противоположной стене коридора. Его винтовка выпалила в потолок – на ковер полетели куски штукатурки. Второй солдат рухнул на пол, захрипев. Лысый, запутавшийся в одеяле, извивался, стараясь изрезать одеяло своим штыком.
Моузи вывалился в коридор. Солдат на полу чем-то напоминал кузнечика: длиннорукий, длинноногий, с вытаращенными глазами и торчащим кадыком. Судя по седым патлам, свисавшим из-под фуражки, почти старик. Моузи с размаху топнул босой ногой по паху старого хрыча и почувствовал, как кое-что важное для мужчин лопнуло под пяткой. Солдат завопил, но вопль тут же перешел в натужный сип.
Выпаливший в потолок сползал по стене, хватая воздух ртом и сжимая винтовку. Докер рванул оружие у него из рук. И этот тоже старик – сросшиеся густые белые брови, усыпанные перхотью, близко посаженные глаза. Моузи чиркнул штыком по этому лицу, рассекая кожу между бровями и глазами до кости. Кровь забрызгала докеру лицо и шею. Старик в солдатской форме рухнул мешком.
Моузи развернулся к самому первому, который возглавлял нападение.
Лысый стоял в нескольких футах. Он наконец сбросил одеяло и спокойно смотрел на Моузи. Он не был столь же пожилым, как двое его спутников, лет на пять старше самого докера – и мускулистый. Глядя на Моузи, лысый охлопывал нагрудный патронташ, нащупывая пулю.
Второй из нападавших, на которого наступил Моузи, хрипел, будто подавившись куриной костью, и слабо хватал приклад винтовки, лежавшей рядом. Другой бился в конвульсиях, пропитав ковер своей кровью. У двери, ведущей на лестницу, сидела, выгнув спину, коричневая сиамская кошка, наблюдая за происходящим.
Других звуков на этаже не слышалось. Никто не выглянул из номеров. Моузи решил, что солдаты перед покушением очистили этаж. Умно, весьма умно. Кожа горела там, куда попали фрагменты пули.
– Вы его убили, да? Вы убили моего приятеля?
Лысый солдат нашарил патрон и достал его, но не сделал движения зарядить винтовку, понимая, что не успеет. Моузи бросится на него прежде, чем он нажмет на спусковой крючок, и дело закончится рукопашной на штыках. Помедлив, лысый сунул патрон обратно в бандольер.
– Да, – ответил он.
– Быстро?
Лысый кивнул.
Моузи провел кулаком по мокрым глазам.
– Спасибо хоть за это. Вас Кроссли подослал?
– Еще чего! – засмеялся солдат. – Мы с Ламмом.
– Вот как? – отозвался Моузи, гадая: это они с Лайонелом были идиотами или Ламм чересчур умный.
Вывернув шею, солдат потерся расцарапанной щекой о плечо. Моузи разглядел, что на щеках у него не ссадины, а свежая татуировка: волнистые красные линии, прерванные красным треугольником. У всех троих были такие татуировки.
– Староват ты воевать.
Отчего-то это замечание вызвало смешок у лысого.
– Не в моей особой армии.
– Татуху для устрашения набивал? – буркнул Моузи. – Зря старался.
– Неужели?
– Такого урода еще поискать… – Моузи чувствовал, как убывают силы: он ранен и полуобнажен, а лысый оказался орешком покрепче, чем его товарищи. Однако это ничего не меняло. – Я тебя убью, – сообщил он.
– Не убьешь, – отозвался солдат, стоя в расслабленной позе. Он опустил винтовку прикладом на пол и придерживал ее сбоку.
Моузи начал закипать.
– Я не собираюсь брать тебя в плен… – начал он, не замечая, что старик на полу наконец добрался до оброненной винтовки.
Распростертый на ковре потянул за спусковой крючок, яростно клокоча горлом. Пуля прошила тело докера навылет – куски желудка и ребер прилипли к обоям. Так умер второй лидер временного правительства.
Отель «Лир»
Белая кошка спрыгнула на землю раньше Ди, но не осталась с ней и не забежала вперед что-нибудь царапать. Вместо этого она забилась под скамью на трамвайной остановке. Подобрав под себя лапки, Талмейдж XVII пристально смотрела из тени, но не на Ди, а на фасад отеля «Лир» на другой стороне Национального бульвара.
Похоже, кошачье сопровождение подошло к концу. Ди оставалось только догадываться, что это означало: по мнению Семнадцатой, она на верном пути.
Ди перешла улицу.
– Вы слышали, сэр? – спросил швейцар «Лира» в серой униформе с черным кантом и отделанными черным шнуром плечами у гостя в кремовом костюме, которому он открыл дверь. Где-то поблизости раздались два хлопка.
(Первым хлопком стал выстрел через одеяло, когда лопнувшая пуля усыпала осколками шею и грудь Моузи, а вторым – выстрел в потолок коридора «Метрополя».)
Ди ступила на тротуар в нескольких футах. Она колебалась, оправляя рукав, и поглядывала на двоих мужчин у входа в «Лир».
Раздался третий хлопок (это был выстрел, убивший Джонаса Моузи).
– Кажется, я действительно что-то слышал, – согласился джентльмен в светлом костюме. Ему вторил новый хлопок, более отдаленный, но мощный: мягкое «бу-ум».
(Орудийную пальбу производила артиллерия Гилдерслива: лоялисты открыли огонь по лагерю вспомогательного корпуса Кроссли на Великом Тракте.
Армия Гилдерслива высадилась на северо-западном мысу четыре дня назад; ночными переходами солдаты подошли к позициям лоялистов и остановились в лесу, в миле от лагеря сторонников Короны. Инженеры разобрали три огромных пушки, и солдаты на ручных тележках с хорошо смазанными колесами бесшумно перевезли части по крутым горным тропам. На плато при свете факелов артиллерийская обслуга вновь собирала пушки, укрывшись за знаменитыми каменными монолитами. В свинце и порохе недостатка тоже не было.
Тем временем Гилдерслив приказал своим пехотным командирам объявить во вверенных им частях, что любого вставшего на пути или даже попавшегося на глаза следует считать солдатом врага.
– А когда мы достигнем городской черты, сэр? – спросил капитан.
Боли в желудке заставляли Гилдерслива руководить подготовкой и отдавать приказы, лежа в гамаке в палатке. Генерал уже не мог проглотить даже разведенный водой творог.
Он сверился с письмом с красными символами и снова сложил листок.
– Капитан, разведка донесла, что многие предатели из вспомогательного корпуса переоделись в гражданское платье, некоторые даже вырядились женщинами. Стреляйте во всех, кто покажется на улицах.
– Слушаюсь, сэр, – сказал капитан.
Когда в генеральскую палатку пожаловал его величество Мейкон XXIV, Гилдерслив извинился, что не может подняться на ноги.
– В моем животе угнездилась злая хворь, милорд.
Король великодушно простил генерала и спросил, готовы ли они.
Гилдерслив ответил:
– Если на то будет ваша воля, милорд.
Воля короля на это имелась: его величество отдал приказ перейти в наступление. Гилдерслив, который, несмотря на физическую немощь, не снимал военной формы (нового образца, с треугольными нашивками на плечах, которые письмо велело ему добавить к прежним знакам различия), уснул вечным сном в тот момент, когда начался артиллерийский обстрел позиций Кроссли.
Через несколько часов, когда армия Гилдерслива, истребив остатки единственной части вспомогательного корпуса Кроссли на Великом Тракте, начала перегруппировку, подтянув дополнительную артиллерию для обстрела города, тело генерала было уже холоднее, чем его душа при жизни.)