Впереди показалась девушка – а может, и старуха: Ди смогла разглядеть лишь силуэт малорослой женщины. Незнакомка прикрывала рот краем черной шали. Она тоже плакала, но в наплаканных глазах не было страха, и от этого становилось не по себе.
– Корабль причалил к лавке молочницы!
– Что? – переспросила Ди.
– Корабль висел у дома молочницы, где сгорел второй этаж. Вин и его семья выбирались по сходням. Теперь они в безопасности, Чара их спас.
– Я ищу мужчину в сером костюме. Он должен был идти с той же стороны, что и я. Вы его не видели? – глотнув дымного воздуха, Ди закашлялась. Когда она отдышалась, незнакомка уже ушла. – Роберт! – позвала Ди, двинувшись вперед, и споткнулась о какое-то низкое препятствие. Юбка затрещала, зацепившись за какие-то металлические выступы, тонкие ветки неведомого дерева ломались и запутывались в волосах. Падение остановил узкий ствол, в который Ди уперлась спиной. Это оказался огороженный клен. Ее занесло влево, и она споткнулась о железный бордюр высотой до щиколотки. Можно сказать, снова повезло – еще шаг, и Ди рисковала выколоть себе глаз торчащей веткой. Вот была бы отличная пара сборщику фруктов!.. Устричные раковины по-прежнему с треском лопались вокруг, по булыжной мостовой стучали тяжелые сапоги, и какая-то женщина кричала: «Нет! Нет!»
Ди кое-как выпутала волосы из веток. Кожу саднило. Ди схватилась за клен, часто дыша и стараясь взять себя в руки, сосредоточившись на коре под пальцами.
Если Роберт в городе, ей его не найти. Он сам, если сможет, проберется в музей. Надо вернуться и ждать. Если Роберт не явится, она пройдет через Вестибулу и сделает то, что должна сделать. Впрочем, Ди не верила, что Роберт погиб. Он слишком молод и слишком Бобби, азартно удиравший от оравы юнцов, чтобы лежать где-нибудь под ногами обезумевшей толпы и истекать кровью на булыжной мостовой.
Ди перешагнула низенький кованый барьер и выбралась на тротуар. Новый залп на мгновенье разорвал дымную завесу, и Ди разглядела серебристые трамвайные провода над Национальным бульваром, пересекавшим Лигейт. Она стояла на перекрестке ровно в шести кварталах от музея.
Снова подобрав юбки, Ди повернула назад. Она шла медленно, стараясь не потерять направления, и чутко прислушивалась, не бежит ли кто-нибудь навстречу.
Впереди снова показался горящий экипаж, от которого исходило потрескивание горевшего дерева и волны белого дыма, растворявшиеся в коричневым смоге. Вокруг экипажа кружили кошки, казавшиеся огромными на фоне пламени – не меньше статуи тигра у мирового суда. Ди подумала об Айке, ловком, как кошка, и всем сердцем пожелала, чтобы мальчик остерегся тигров.
– Роберт! – позвала она, надеясь найти своего лейтенанта и не в силах расстаться с этой надеждой.
Где-то кричали люди. Вернее, люди кричали везде. В воздухе свистели пушечные ядра, земля тряслась под ногами. Над городом плыл сплошной гул колоколов. Мужчины, женщины и дети города вдруг словно скопом оказались на реке, уносимые течением из-под спасительных Северюги и Южнилы, а артиллеристы играли в «мало-помалу», и колокола отзванивали счет попаданий.
Воздух стал ядовит: горящее дерево, горящий кирпич, горящее масло – горело все. Ди, задыхаясь, брела из последних сил. Но она знала, что поворот на улицу Малого Наследия уже близко: всякий раз, как туман расходился от пушечных залпов, она видела очертания знакомых зданий. С каждым разом ядра ложились все ближе к посольству ее соседа – и к углу музея.
Амброуз говорил ей, что в их власти сделать так, чтобы мир исчез – за счет особой магии, но он ошибался. Мир караулит тебя по одну сторону двери или по другую, и у мира прорва терпения. К тому же этот мир отнюдь не единственный… Ди простила брату ложь. Амброуз сам в это верил и поплатился за свое легковерие.
Она идет уже пятнадцать лет. Если она сейчас остановится, сказала себе Ди, то превратится в воск. Ее поставят в музей на свободное место и сунут в руку метелку для обметания пыли. И в музее наконец-то появится уборщица.
«Лучше я расплавлюсь», – подумала Ди.
Дым вытолкнул из себя силуэт человека.
– Роберт? – спросила Ди, лишь спустя мгновение сообразив, что это столб коновязи в нескольких футах от угла Лигейт и Малого Наследия.
– Ты-ы-ы, – протяжно проскулил столб. Из-за столба показался сосед Ди – другой, гриф-стервятник, самовольно водворившийся в Архиве исследований океанских глубин и морской разведки. В руке он держал кочергу. – Почему ты всегда смотришь в мое окно?
Ди представилось, что стены его комнаты исписаны бессмысленной тарабарщиной, одеяла грудой свалены в углу, а в пустую жестянку сложены осколки разбитой чашки: потрясешь – и она выбалтывает леденящие кровь истины, внятные лишь про́клятым ушам.
– Не приближайтесь ко мне, – сказала она и навела на соседа пистолет восковой лейтенантши, немного удивившись, что не потеряла его.
– Ты все шмыгаешь через бугристую дверь в доме напротив. – Дым и туман бродили по его телу корявыми завитками. Казалось, будто гриф-стервятник только что соткался из воздуха и воздух постоянно развоплощает его и переделывает. – Это необычная дверь. Она зыбкая.
– Отойдите от меня, – сказала Ди.
– Я хотел отдохнуть, – проскрипел сквоттер. – У меня давно не было своего угла. Но вышло неладно. Голоса выбрались из моей головы. Ты слышала их по ночам?
– Я ищу своего друга. Оставьте меня в покое.
Сосед забормотал сквозь сжатые зубы, отчего голос приобрел фальшивые, полузадушенные интонации.
– Крики, плач, мольбы – они сидели во мне, в моей голове. – Он поводил концом кочерги по виску, показывая, где раньше таились крики. – Я не хотел их выпускать.
Ди немного расслабила палец на спусковом крючке. Перед ней явно сумасшедший, но вряд ли он хочет ей вреда.
– Конечно, не хотели. Возвращайтесь в ваш дом, там безопасно.
Гриф-стервятник покачал головой.
– Я должен убить крики. – Он со звоном опустил кочергу на булыжники. – В дыму я могу незаметно подкрасться.
– Вам лучше побыть в доме, – повторила Ди.
– В моем новом доме есть старинные книги о том, что нашли на морском дне. Я читаю их, когда не могу заснуть. Левиафаны, римские галеоны, рыбы без названий. Никто не знает точной глубины океана в морских саженях.
Улицу тряхнуло от нового пушечного залпа. Туман колыхнулся.
– Погоди, погоди! – Его брови высоко задрались, а лицо исказилось гримасой ужаса. Сумасшедший сделал шаг к Ди, мотая жидкими волосами. – Значит, это ты?
Ди повела податливый спусковой крючок, думая, что выстрела не произойдет, что она промахнется.
Руки безумного сжали кочергу. Рукоять в виде рыбьего хвоста покрывала ржавчина.
– Это ты была голосами боли?
– Да, – сказала Ди, – это я была голосами боли в вашей голове.
Сквоттер испуганно закричал, выронил кочергу на мостовую, и наплывший туман на мгновенье скрыл его. Ди метнулась влево, где серый дым был погуще.
Она слышала скрип башмаков и частое дыхание безумца, шлепавшего ладонями по булыжникам.
– Ага! – крикнул он, со скрежетом подтянув к себе кочергу.
Ди споткнулась обо что-то невидимое и упала. Острый камень впился через юбки в колено, развалив давнюю мозоль. Пистолет отлетел куда-то в сторону. Ди прикусила губу, удерживая крик боли, и глубоко вздохнула. От дыма остро защипало в ноздрях.
Кочерга с размаху ударила по камням совсем рядом.
Ди поползла сквозь туман. Окровавленное колено посылало острые иглы боли в бедро, мелкие камушки впивались в ладони. Ди знала, что посольство совсем рядом. Если она доберется до стены, окружающей посольство, то сможет дойти до музея.
Сквоттер водил вокруг себя кочергой, как слепой тростью. Кочерга издавала противный скрежет.
– Ты должна была оставаться в моей голове! – хрипел сумасшедший. – Ты должна была…
Послышался мягкий толчок, как от столкновения тел. Сквоттер снова выронил кочергу.
– Что вы делаете, во имя неба? – возмутился незнакомый мужской голос. – Уберите руки!
– Я охочусь! – отозвался безумный.
Послышался сильный глухой удар и звуки полновесных тумаков.
Ди поднялась, выставила руки перед собой и вскоре наткнулась на стену, окружавшую посольство. Ведя кончиками пальцев по бетону, она дошла до угла и свернула, не отрывая руки от стены. Здесь звуки уличных боев слышались не так отчетливо.
Ди оказалась в выложенном плиткой проходе. Дым и туман заметно поредели: стало видно на несколько шагов вокруг.
Купы глицинии окутывали стену посольства, усиливая ощущение, что хаос остался позади и плиточная дорожка ведет в желанное затишье. Рассаженное колено не сгибалось, поэтому Ди шагала вперед здоровой ногой и подволакивала пострадавшую.
Хотя зрительно воздух был чище, пахло здесь хуже: сквозь пороховой дым, влажность и гарь пробивался сладковатый запах разложения. Ди подумала о фруктах, которые с виду хороши, но если взять их в руку, палец проваливается в подгнивший бочок. Высокая стена заглушала грохот артиллерийских залпов, зато откуда-то доносилось странное усиливавшееся гуденье. Ди смотрела на свою подволакиваемую по плиткам ногу, смотрела на пальцы, будто по своей воле сорвавшие листок глицинии, – гуденье забивало все: она не слышала шороха подошвы по камням и щелчка ветки, отдавшей лист. Ди остановилась.
Впереди квадратные плитки таяли в тумане, но Ди узнала это место – она столько раз смотрела сюда с пятого этажа. Это мощеный дворик за посольством – вот тут дверь черного хода, а напротив длинная конюшня под двускатной крышей.
В конюшне лежали люди, которых он убил.
Они лежали в темноте, завернутые в ковры и одеяла и присыпанные известью, не до конца спасавшей положение. Вот откуда запах и гуденье. Гудели мухи, целая туча мух. Их было столько, что Ди шла сквозь плотный рой, как по колено в воде.
Темнота конюшен совсем рядом, скрытая высоким, до небес, коричневым дымом.
Как же он должен ее ненавидеть, как должен ненавидеть ее капитан Энтони, чтобы оставить ее напоследок, дать ей прожить дольше всех со знанием, чем он занимается, и с бессилием его остановить!