Но в ту ночь я знала лишь, что его больше нет. Я осталась одна, и никто меня больше не любил. Мать не сомневалась, что рано или поздно я запятнаю себя. Отец делал мне больно, чтобы я его не отвлекала. Нянька была пьяницей.
Я взяла мешочек с устрицами и пришла в спальню родителей. Они не проснулись. Он спал на боку, и она спала на боку. Я подошла к его тумбочке и опустила устрицу в его стакан с водой, а потом подошла к ее тумбочке и опустила устрицу в ее стакан с водой.
Амброуз же заболел из-за устриц. Мы не едим сырых устриц из Фейр – все знают, что вода там грязная. Поэтому их маринуют. Но мальчишка сказал Амброузу, что это океанские устрицы, их можно смело есть сырыми. Оказалось, что лучше не стоило. Мой брат заразился холерой.
Я присела у туалетного столика моей матери и подождала, пока устрицы раскроются. Тогда я их выловила и выбросила в помойное ведро. Вымыв руки, я вернулась в свою кровать и заснула с легким сердцем.
Пару дней спустя они заболели. Все предположили, что родители заразились от Амброуза, но холера так не передается. В любом случае, они не подходили к нему близко, когда он слег. Холера ждала их в стаканах на ночных столиках, в воде, которую они первым делом пили каждое утро. Они мучились так же, как мучился Амброуз – заговаривались, метались в жару и умерли один за другим. За ними пришли, завернули их в простыни и вынесли, как Амброуза…
Я была зла и безутешна, а они не любили меня. Я их убила. Я бросила устриц им в воду. Я дважды «позвонила в колокол».
Долгий урчащий звук вылетел из глотки капитана Энтони. Красные губы по-рыбьи хватали воздух.
Неожиданно Ди услышала шум дождевых струй, хлынувших на деревянный пол. Хриплый голос рявкнул:
– Поднимайтесь, черт побери!
– Если бы все вернуть, я бы так не поступила. Ты ошибся, я не безгрешна, я уже давно живу с грузом вины. Я сожалею о том, что я их убила… но не о том, что я убила тебя. Ты был дьяволом.
Новые люди
Из ночного моря Корабль-морг въехал в длинную галерею с высокими потолками.
Киль со скрежетом проехался по деревянному полу. Корабль со стоном накренился вправо и уперся в стену, выдавливая окна и в щепки кроша жалюзи. Когда палуба встала почти вертикально, Лорена потеряла равновесие, но первый помощник Зейнс подхватил ее под руку и выручил. Вывеска, срезанная со своих проволок корабельной трубой, рухнула рядом и разломилась надвое: «Механиз…» и «…мы и их операторы».
– Вы в порядке, миз Скай? – спросил Зейнс.
Неожиданная смена декораций ошеломила Лорену, но она быстро овладела собой – сказалась актерская привычка к импровизации.
– Благодарю вас, мистер Зейнс, – сказала она, переведя дыхание. – Я в полном порядке, но, если оглядеться, кажется, мы сели на мель в музее?
Дверь капитанской рубки распахнулась, и Йовен вскарабкался по наклонной палубе к ограждению. Зацепившись локтем за поручень, он развернулся к лежавшим вповалку у другого борта.
– Поднимайтесь, черт побери! – проревел он. – Настало время! Время настало, черт побери!
Помогая друг другу, команда Корабля-морга поднялась на ноги и уцепилась кто за что мог, слушая капитана.
– Так! – проорал Йовен. – А теперь слушайте меня: мы выйдем на улицы и будем воевать за наших. Вы уже умерли, поэтому все, что еще с вами может случиться, – буза. Кто со мной?
– О капитан, я с вами! – воскликнула Лорена, бурно зааплодировав. Она всегда хотела роль в спектакле с батальными сценами. – Что нужно делать?
Йовен показал за планширь:
– Сперва вы высадитесь. – Внизу, на музейном полу, мерцали незнакомые красные созвездия. – А затем найдете себе тела и заберетесь в них!
Ди села, но не двигалась с места и сидела, слушая, что происходит вокруг. В галерее раздавались жесткие шаги негнущихся ног, обутых в туфли, сабо и сапоги, шорох брючин из грубой ткани, шелест заплатанных юбок.
Слушая эти звуки, Ди глядела на лужу крови, натекшую под мертвецом, и на треугольники из набитых гвоздей, шляпки которых странно блестели сквозь вязкую красную жижу. Музейные половицы под ладонями казались неестественно теплыми: какое-то движение происходило в самой структуре дерева. Будто жизнь, покинувшая тело ее соседа, впиталась в треугольный символ, и треугольник направил ее в новое тело – в полы, стены и балки музея.
Жесткая рука коснулась ее плеча.
Ди судорожно вдохнула и обернулась.
Отрубленная голова Роберта сидела на плечах воскового механика – знакомая рабочая куртка покрылась подсохшей кровавой коркой, но даже с телом механика Роберт по-прежнему был, как отчетливо и немедленно почувствовала Ди, самим собой.
Они невольно улыбнулись друг другу.
– Привет, лейтенант, – сказала Ди.
Роберт приложил восковую ладонь к ее щеке. Сгибаясь, пальцы трещали, и воск осыпался с них мелкими крошками. Хотя рука получила возможность двигаться, она мало напоминала человеческую. Воск затвердел в нечто напоминающее камень, в нем не чувствовалось тепла – и, конечно, он ничуть не напоминал настоящую кожу.
Ди заплакала:
– Бобби, Бобби, Бобби…
Он подхватил ее под мышки восковыми руками и мягко поднял на ноги, заключив в свои бескровные объятья.
Вокруг них собрались обитатели музея: лесоруб-инженер, солдат-часовщик, велосипедист-печатник, каменщики, моряки, собирательница устриц, фермер со своей собакой, машинист, пожарный, телеграфист, колесник, рудокоп из будущего, женщина Гуччи, хирург и пациент хирурга, дубильщики кож, сборщик фруктов и прочий рабочий люд в оборванной, но чистой одежде, с глянцевыми щеками, некоторые одноглазые, некоторые с инструментами в руках. Выражения лиц различались от меланхолической серьезности до ликующей радости, но от всех исходила уверенность, солидарность, странное и властное добро. Они вызывали трепет, но Ди не боялась их.
За толпой собравшихся она разглядела корабль Йовена. Плавучий морг сел на мель в начале галереи, привалившись к стене. Корабль прекрасно поместился в зале с высоченным потолком. Вода стекала с мокрых бортов на пол.
Слухи оказались правдой: старый корабль не затонул, а ушел в плавание, а теперь души, собранные на нем, нашли себе новые тела – восковые фигуры из Национального музея рабочего.
Наверху что-то с усилием заскрипело, послышался звон разбиваемого стекла и треск ломаемого дерева, а потом раздался пронзительный металлический скрежет, как от торможения поезда на рельсах. Ди догадывалась, откуда эти звуки.
– Что вы будете делать? – спросила она у Роберта.
Его потрескавшиеся губы медленно проартикулировали три слова. Он повторил их, чтобы Ди поняла, затем повторил еще раз.
– Мы будем защищать, – прочла она по губам.
Роберт кивнул.
– Людей, ты имеешь в виду? – переспросила она. – В городе?
Он снова кивнул.
Наверху загромыхало отчетливее. Тяжелый стук колес отдавался гулким эхом в лестничном колодце.
– Будь осторожен, дорогой, – сказала Ди.
Роберт подмигнул.
Восковая армия развернулась и, переступая негнущимися ногами, двинулась из музея.
За ними выехала громоздкая железная повозка с третьего этажа, громыхавшая на лестнице. Проломив дверной проем, она влетела на первый этаж в облаке разлетевшейся кирпичной пыли и штукатурки. Повозка с ровным гулом прокатилась по галерее, задевая экспозиции и скамьи, что-то посшибав, а что-то раздавив в мелкую крошку своими огромными колесами. Проезжая мимо, солдат с раскрашенным лицом, стоявший за невиданной мощной винтовкой на железной крыше, повернулся к Ди – его форма была белой от гипсовой пыли – и отдал честь.
Железная повозка набрала скорость, подняв широкие водяные брызги от луж, натекших с Корабля-морга. Подпрыгивая на ступенях, она одолела последний лестничный пролет, и стена дрогнула от сильного удара, когда военная машина прорвалась на мостовую.
Друзья
– Я тебя с одного раза уделаю! – Зил покачивала осколком стекла, метя в фигуру, появившуюся в дымном дверном проеме развалин.
Лен с боевым кличем выскочил из-за кучи щебня и запустил в угрожающий силуэт ботинком. Пришелец завопил от боли.
Из дыма выпрыгнул Айк с рассеченной губой и схватил Лена за шею. У Зил даже сердце защемило при виде огромных дыр на коленях прекрасного коричневого костюма Айка.
– Я думал, это за нами кого-то принесло! – Лен извивался, пытаясь разжать Айкову хватку, но тот его не отпускал.
– Ты мне в лицо каблуком попал! – Айк надавил суставами пальцев Лену на голову и начал возить туда-сюда.
– А-а-а! Моя нога! – Лен запрыгал на одной ноге, держа босую ступню на весу.
Никогда не упускавшая возможности извлечь мораль из ситуации, особенно когда дело касалось Лена с его ослиным упрямством, Зил заметила:
– Тут повсюду острые камни, а этот ботинками швыряется!
– Что вы, чертова мелкота, тут делаете? – спросил Айк, отпустив мальчишку.
– Мы с социальным призывом ходили! – сердито огрызнулся Лен.
– Вот именно, – поддержала Зил.
Айка это не впечатлило.
– Что за завиральная хрень этот ваш социальный призыв?
– Это то, чем люди занимаются, Айк. – Лен стер слезинку с глаза и всхлипнул. – Обычай такой.
– А какого фига вы сидите здесь? Я же вам сказал, что буду в музее!
– Сюда шел волонтер, – объяснила Зил, – и нам пришлось по-быстрому ныкаться. Только затихарились, на улице началась пальба и стрельба.
– Смотри, сколько тут кошек! Если в них верить, то здесь безопасно. – Лен показал на действительно впечатляющую кошачью стаю – через дверной проем можно было насчитать дюжины две. Кошки неподвижно сидели и вольготно валялись на камнях, на рухнувших стенах, на торчавших обгорелых досках. Ни одна не проявляла ни малейшего неудовольствия по поводу дыма. Вокруг кошек клубился туман.
От Зил не укрылось, что Айк не уберег не только костюм, но и белый шелковый шарф, который они ему дали, а убитая, несчастная мина явно связана не только с рассеченной губой. Его явно терзала какая-то забота, вытеснившая лихую прожженность, которой Айк козырял раньше.