Не думаю, впрочем, что получившийся из этой записи альбом так прочно остался бы в памяти (все-таки с точки зрения музыкальной это скорее шалость-курьез, чем достойная сколько-нибудь серьезного внимания работа), если бы не абсолютно превосходное вербально-визуальное оформление изданной спустя два года на Leo Records двойной пластинки. Не знаю, когда писался пошедший на пластинку текст «либретто» этого эпохального произведения, получившего жанровое определение «Третья Русская Опера». Не знаю также, кто больше приложил руку к его созданию, – думаю, что друзья резвились вместе: ХII век, Охотно, Центр Русской Независимой Древности, пост-мутанты из альтернативной реальности, Совет Князей, саксофонист Игорь Достоевский (таким образом был зашифрован Бутман – отдельная, записанная с ним несколько месяцев спустя короткая 15-минутная композиция составила третью сторону двойного альбома), юродивые, предсказывающие восстание декабристов и изобретение печатного станка, – во всем этом совершенно явственно читаются корни и будущих словесных вступлений в «Поп-Механику», и близкого по своей задорной бредовости текста к записанному десятилетием позже инструментальному альбому БГ «Квартет Анны Карениной. Задушевные Песни», и, конечно же, одной из последних совместных работ Курёхина – Гребенщикова – фильма Сергея Дебижева[144] «Два капитана 2».
Дебижев, кстати, внес колоссальный вклад в создание «Subway Culture». Я с ним познакомился еще в 1980 году в Художественном училище им. Серова, где я преподавал английский язык, а он, свежий выпускник «Мухи»[145], – промышленный дизайн. Он только-только начинал тогда вхождение в кинематограф и работал художником на первых документальных фильмах Александра Сокурова. На меня огромное впечатление произвел увиденный с подачи, кажется, того же Дебижева на каком-то закрытом просмотре в ЛГУ первый полнометражный художественный фильм Сокурова «Одинокий голос человека» по мотивам прозы Андрея Платонова. В то время Дебижев попытался даже наладить творческое сотрудничество между еще начинающим кинорежиссером и «Аквариумом». Помню концерт в ленинградском «Доме актера», для которого Сокуров готовил какое-то сценическое то ли действо, то ли оформление. Ни действа, ни оформления внятного не получилось, и дальнейших попыток к сотрудничеству стороны не предпринимали.
Дебижев же сделал великолепное стильное оформление для конверта «Подземной культуры»: русский белокаменный собор с луковками куполов, а под ним в мрачном подземелье – воины с копьями и стрелами. Двойная пластинка в лучших традициях раскрывающихся как книга альбомов прог-рока 1970-х внутри содержала то самое «либретто», выписанное изящным вензельным шрифтом в художественном обрамлении. Насколько я знаю, в России на виниле альбом так и не переиздавался. Была, кажется, кассета, но и кассета, и CD, и уж тем более всяческие цифровые издания этого опуса никакого смысла не имеют – музыка, повторяю, интерес представляет сугубо исторический, а вот внешний вид полномаcштабного LP до сих пор впечатляет, и все вместе становится монументальным памятником эпохи.
Помню, кстати, как мы с Курёхиным бережно передавали листы с оригинальной дебижевской графикой – проложенные папиросной бумагой, упакованные в специальную папочку – какому-то американскому дипломату на очередном приеме в резиденции американского консульства с тем, чтобы тот переправил их дипломатической почтой Лео Фейгину в Лондон.
Бутман – не единственный музыкант из прежней курёхинской джазовой и околоджазовой тусовки, втянутый благодаря Курёхину в орбиту «Аквариума» и БГ; можно еще упомянуть мелькавшего на записях и «Табу» и «Радио Африки» басиста Владимира Грищенко. Справедливости ради, правда, нужно признать, что он хоть и играл в том самом вапировском квартете, в составе которого я впервые увидел Курёхина в октябре 1978 года, джазовым музыкантом может считаться лишь условно – в конце концов, вместе с Курёхиным он играл еще во вполне роковом «Гольфстриме». Да и у Вапирова Грищенко играл не на джазовом контрабасе, на роковой бас-гитаре.
Куда важнее был альянс Курёхина с Чекасиным и Валентиной Пономарёвой. Яркая цыганка из знаменитого трио «Ромэн» еще в 1960-е годы увлеклась джазом – правда, вполне пока традиционным. С Курёхиным ее – как она мне рассказывала – познакомил Барбан. Причем знакомил дважды – сначала в 1978 году на фестивале в Фергане («Я увидела совершенно милейшего мальчика, который подошел ко мне, раскланялся, как подобает ленинградцам, – интеллигентный, нежный, с тихой улыбкой»), где Пономарёва появилась после долгого перерыва в своей джазовой жизни, а затем и в 1980-м. Вот как она рассказывала мне в интервью об обстоятельствах их второго знакомства.
«Я была в Ленинграде, останавливалась в доме у Барбана, и он опять предложил мне познакомиться с потрясающим молодым пианистом и спросил, не захочу ли я отправиться с Курёхиным и Чекасиным на фестиваль в Апатиты. Я уже не помню, по какому поводу я оказалась у Ефима, но поехать куда угодно была всегда готова – цыганская кровь. Следующее что я помню, – самолет, рядом со мной Чекасин и Серёжка, и мы летим в Апатиты, такое странное место. Это было наше первое совместное выступление, чекасинский проект, и с этого все и началось. После этого в Ленинграде на выступлении Crazy Music Orchestra я увидела выходящего из-за кулис человека в белой маске и с гитарой, который стал брить гитару. Это было первое знакомство с БГ, и очень скоро мы втроем – я, Серёжка и БГ – рванули каким-то чудовищным образом зимой в Архангельск, мы невероятно веселились, я почти ничего не помню, кроме того, что Серёжка был в разных ботинках».
Боюсь, что у Вали здесь, как и у многих из нас, в голове перепутались даты, события и их последовательность. Я помню появление БГ в составе «Поп-Механики» в белой маске. Было это уже существенно позже, осенью 1984-го, во время концерта «ПМ» в Ленинградском университете. Гребенщикову после еще свежего в памяти скандала с «Аквариумом» на фестивале «Тбилиси-80», гневных писем в университет и его исключения из комсомола и увольнения с работы вход в альма-матер был прочно заказан. Отказаться из-за глупого запрета от появления на сцене столь знаковой фигуры и своего на тот момент главного друга-партнера Курёхин не хотел, и было решено, что Гребенщиков выйдет в маске. «Инкогнито» было довольно прозрачным – об этом знали, разумеется, все участники «ПМ» и все их многочисленные друзья. Рано или поздно догадались об этом и в администрации Клуба ЛГУ, где проходил концерт, но не стаскивать же опального музыканта со сцены? Обошлось без скандала, но зато с ощущением моральной победы.
На тот концерт в общем-то еще довольно ранней «Поп-Механики» из Москвы приехали наши друзья Артемий Троицкий и Александр Липницкий. Тут же оказалась и только-только начавшая совершать свои регулярные наезды в Ленинград Джоанна Стингрей[146]. Липницкий, благодаря уже полноценно появившимся на свет по его инициативе и с его непосредственным участием «Звукам Му»[147], чувствовал себя уже не просто, как прежде, всеобщим приятелем, но настоящим рок-музыкантом и водрузился с только-только осваиваемой им бас-гитарой на сцену. Мы же с Троицким и Джоанной стояли в боковом проходе актового зала ЛГУ и с упоением наблюдали за завораживающим зрелищем на сцене.
Артём, несмотря на весь свой извечный столичный снобизм, откровенно нам завидовал.
«Да, у вас тут в Ленинграде жизнь бьет ключом. А у нас, черт побери, образцовый коммунистический город[148]…» – говорил он мне с откровенной досадой и раздражением.
Вернемся, однако, в 1982–83 годы – время активного внедрения Курёхина в «Аквариум». Вовсю увлекшийся в годом-двумя ранее своим только-только начавшимся сотрудничеством с Чекасиным и Пономарёвой, Сергей не преминул тут же втащить обоих в «Аквариум». Разумеется, и Чекасин, и Пономарёва были занятые профессиональные артисты, со своей более или менее успешной карьерой. Вне зависимости от того, в какой степени они готовы были чисто музыкально вписаться в «аквариумную» рок-ткань, пусть и оджазированную близким им по духу Курёхиным, «Аквариум» образца 1982–1983 года не мог предложить им ничего кроме героической самоотдачи – ни денег, ни карьеры, ни перспектив.
Мне не повезло – «Аквариум» с Чекасиным и Пономарёвой вместе увидеть мне не довелось. В Ленинграде, насколько я помню, таких концертов не было. Да и в Москве, как вспоминают нынче участники событий, такой концерт был один – летом 1982 в саду «Эрмитаж». Концерты с Курёхиным и Пономарёвой я помню хорошо, и из сохранившихся записей максимальное приближение к тому, что представлял собой тот мощный «курёхинский» «Аквариум», дает выпущенный в 1995 году концертный альбом «Электрошок», записанный в Москве в июне 1982 года. В отсутствие Чекасина Курёхин привлек своего давнего и верного друга Володю Болучевского. Это, конечно же, рок, за исключением 12-минутной инструментальной фриджазовой «Импровизации», которая держится главным образом на саксофонном соло Болучевского. Без остановки она переходит в монументальную 18-минутную «Мы Никогда Не Станем Старше» с диким, экстатичным, не поддающимся никаким стилистическим определениям вокалом Пономарёвой. Этот навеянный The Doors[149] эпический монументальный гимн исполнялся очень редко, а студийной записи так, увы, и не удостоился. Я слышал «Мы Никогда Не Станем Старше» тремя месяцами раньше – на единственном концерте «Аквариума» в Клубе современной музыки в марте 1982 года – с Курёхиным, без Чекасина и Пономаревой, но с Ляпиным. Мороз по коже от этой песни пробирает и по сей день…
К 1982 году я стал замечать, что с моим другом начали происходить разительные и довольно неожиданные перемены. Происходили они, что называется, по всему фронту, и причин им было множество.