знали. Музыкальные идеи роились у него в голове, как пчелы в улье. Ногой он постоянно отбивал ритм, а пальцы у него беспрестанно двигались, как бы совершая свой неостановимый бег по воображаемой клавиатуре. Когда он спал, я не знаю. Ни в какие привычные рамки и определения он не вписывался: официальные рок-музыканты, группы из андеграунда, классические исполнители, джазмены, музыкальные критики, да и вся интеллигенция любили и уважали Сергея Курёхина», – продолжает она.
В том, что Джоанна очаровалась ярким, талантливым, обаятельным Курёхиным было мало удивительного. Очаровать он мог, даже не прикладывая к этому никаких специальных усилий, кого угодно.
Удивительно скорее, что и он, вслед за БГ и к некоторому моему недоумению – я поначалу был весьма скептически настроен к несколько навязчивой и аляповато выглядящей поп-певичке с выбеленной челкой и в леопардовых штанах – довольно быстро тоже с нею подружился.
Курёхин моего даже начального скепсиса к Джоанне не разделял, и отношение его к ней было неподдельной приязнью и дружбой. Да, разумеется, свою роль играл и ощутимый практический интерес – она возила чемоданами пластинки, кассеты, майки, гитары, портастудии и синтезаторы. А когда ей удалось привезти для него полноценный синтезатор, восторгу, радости и, соответственно, признательности не было пределов. Юношеская непосредственность Джоанны, ее искренняя преданность всему ленинградскому рок-сообществу и неутомимая готовность идти на все, лишь бы помочь своим новоявленным друзьям, не могли не вызывать симпатии. Но при этом Джоанна была начинающей неопытной певицей и лучшей оплаты, чем профессиональная помощь со стороны старших, куда более опытных tovarishee, придумать было трудно. Поначалу Сергей просто элементарно учил ее петь, потом занятия перешли и к написанию песен. «Ни один курс вокала или мастер-класс по технике написания песен в лучшей консерватории не могли бы дать мне то, что дал Сергей» – вспоминает она в той же книге.
Потом стало интереснее – у нее, точнее у ее богатого лос-анджелесского семейства, нашлись личные связи со знаменитыми современными художниками, и вдруг среди подарков оказались вещи, обладавшие в наших глазах уже не материальной, а сакральной ценностью, – например, банки кэмпбелловского томатного супа с автографом Энди Уорхола[188]. Ну а когда возникла идея того, что впоследствии стало альбомом Red Wave[189], я тоже почувствовал, что дело достойное, и полностью включился в привычное для меня дело – пересылку пленок, перевод текстов, бесконечные встречи, переводы, общения и пр.
Английский Курёхина, в отличие от БГ и Гаккеля, был тогда еще совершенно рудиментарным, и мне часто доводилось в его общении с Джоанной быть неизбежным третьим. Причем отнюдь не только тогда, когда речь шла о деле или переговорах. Просто треп или болтовня, ни к чему не обязывающее непринужденное общение – будь то у меня дома или в квартире всеобщего приятеля Серёжи Савельева и его жены Ксюши, живших в невероятно удобном месте – самом начале Литейного проспекта, в двух шагах от «Сайгона», в том же дворе, где жил Тимур Новиков[190]. Еще помню, что по какой-то теперь уже не поддающейся восстановлению причине Курёхин для нашего общения втроем облюбовал польский пивной ресторан «Висла» на углу улицы Дзержинского (ныне Гороховая) и Мойки. Там было всегда тихо, а в предельно стандартизированном советском общепите даже польская кухня выглядела завлекательной экзотикой.
Появление Джоанны пришлось на тот самый период постепенного перемещения фокуса не только музыкальных и эстетических, но заодно и имиджевых, социальных ориентиров Курёхина от выспреннего интеллектуального авангарда к модной, актуальной рок- и даже поп-музыке. Неожиданно и к моему немалому удивлению, Джоанна – пусть и умеренно талантливая, но восторженная и благодарная ученица – стала для Курёхина полигоном для отработки ранее совершенно несвойственного ему песенного творчества. До сих композиторские таланты моего друга проявлялись в виде крупных полуджазовых, полуимпровизированных композиций. Песня, как таковая, по тем или причинам оставалась за пределами его интересов как автора музыки. Те единичные примеры из альбомов «Аквариума», где он числился автором («Тибетское Танго» из «Радио Африка» в народе больше известное как «Куку-фифи») и соавтором («Золотых Лошадей» – бонус-трек к «Акустике») проходят скорее по категории авангардно-абсурдистских стебовых экзерсисов, чем по категории полноценных песен. А тут его буквально прорвало. Уже совсем недавно я справился у Джоанны: выяснилось, что за эти два-три года интенсивного общения Сергей написал для нее и вместе с нею ни много ни мало десять песен. Со временем Джоанна стала регулярным участником «Поп-Механики», и Сергей отдавал ей специальный, по особому обставленный номер – она выходила на сцену с написанной Сергеем для нее песней, скажем Turn Away, он менял аранжировку – вместо более соответствующей ее духу задорной поп-песенки превращал мелодию в мрачный психоделический трип, и весь поп-механический оркестр работал уже на Джоанну.
Перспектива появления Red Wave – первого полноценного западного (да еще к тому же американского!) релиза неофициального ленинградского рока невероятно увлекла все причастное к нему сообщество. Да, Джоанна и отысканная ею в качестве издателя крохотная калифорнийская фирма Big Time – не EMI и не Warner Brothers, но ее неутомимая энергия, связи и, главное, самоотверженная преданность делу чем дальше, тем больше давали надежду на долгожданный прорыв. В каждый новый приезд – а приезжала она тогда часто, каждые два-три месяца – она привозила новые обнадеживающие новости, статьи из серьезных журналов. Курёхин был в самом центре, одна из главных фигур всей удостоенной появления на Red Wave тусовки.
Что, в общем-то, совершенно закономерно. Он играл на большинстве из вошедших в альбом песнях «Аквариума» и на половине песен «Алисы», да и с «Кино» был связан самым тесным образом. Вдвоем с БГ они представляли «Аквариум» в специально снятом Джоанной к релизу Red Wave клипе «Пепел», а с группой, к которой он, казалось, меньше всего был причастен, получилась и вовсе забавная история. Ко времени выхода Red Wave «Странные Игры» распались, и вошедшая в «АВИА» часть группы – клавишник Николай Гусев, саксофонист Алексей Рахов и барабанщик Александр Кондрашкин – в никаких промо-акциях по поводу альбома не участвовали. Для клипа на песню «Метармофозы» к братьям Сологубам присоединились Сергей и Георгий Густав Гурьянов. Курёхин не только снимался в клипе, но по сути дела стал его режиссером и автором придуманной им концепции веселого, отвязного дуракаваляния в заснеженном Михайловской саду.
«Практически во всех видеоклипах разных групп, которые я снимала в течение следующих нескольких лет, неизменно присутствовал Сергей: либо отчаянно колотя по клавишам, либо просто улыбаясь своей плутовской улыбкой откуда-то из уголка кадра», – вспоминает в своей книге Джоанна.
Центральная, во многом определяющая роль Курёхина во всем сообществе и во всей музыкальной, художественной ткани Red Wave была для всех очевидна. Однако всеми этими были только посвященные. На главной обложке красовались только лидеры четырех групп – Гребенщиков, Цой, Кинчев и Сологуб. «Поп-Механика» на альбом не попала. Да и не могла попасть. Внятных записей у «ПМ» тогда еще никаких не было, а те, что были, никак не могли пройти по категории рока и были бы совершенно неуместны в одной обойме с четко оформленными рок-песнями остальных групп.
Курёхин, разумеется, прекрасно это понимал – причины игнорирования «ПМ» на Red Wave были совершенно объективными, и никакой обиды на этот счет он не испытывал, да и испытывать не мог. Но неуемная жажда лидерства и славы не могла не теребить чувство ревности.
Red Wave произвел сенсацию – по обе стороны океана. В Америке об альбоме писали все – далеко не только музыкальные – издания. В тонкости взаимоотношений внутри ленинградской рок-тусовки западная пресса вникать не могла – есть на обложке четыре лидера, вот они и главные, им все внимание и вся слава. Полная самых благих намерений о дружбе и взаимопонимании между Америкой и СССР Джоанна никак не могла предвидеть той враждебной настороженности, с которой ее затея, а главное, раскрученная ею пиар-кампания будут восприняты на родине музыкантов. В ее адрес посыпались гневные статьи центральной прессы, осуждавшие ее за «кражу записей» – избранная советским официозом линия защиты состояла в том, что музыканты и не думали и не чаяли, что пластинка с их записями окажется изданной в США, и издание это произошло без их ведома. Ей закрыли на полгода въезд в СССР, в результате чего она не попала на назначенную на апрель 1987 года собственную свадьбу с Юрием Каспаряном.
Скандал удалось замять, запрет на въезд Джоанны в СССР был снят, а Red Wave на волне набиравшей темпы горбачевской перестройки стал мощнейшим толчком и ускорителем и без того становившегося неизбежным постепенного снятия препон и преград на пути полноценной легализации рок-музыки. В немалой степени еще и потому, что советской контрпропаганде необходимо было немедленно устранить все основания считать изданные на Red Wave группы “underground” – ведь в советском понимании эстетический смысл слова «андерграунд» терялся, и в чиновничьем сознании переводился этот дурацкий “underground” исключительно как «подпольные».
Первыми бенефициарами этой легализации, этого поспешного выталкивания рок-музыки из подполья были «Аквариум» и его лидер. В октябре 1986 года группа выступает в транслировавшейся на всю страну программе Ленинградского ТВ «Музыкальный ринг», еще через несколько дней играет шесть (!) концертов в крупнейшем на тот момент зале Ленинграда – шеститысячном «Юбилейном», а еще через десять дней ей дают для концерта московский «Манеж». В декабре случилось и вовсе доселе немыслимое – вышла пластинка «Аквариума» на «Мелодии» с аннотацией Андрея Вознесенского. Борис Гребенщиков был во всех газетах, на радио и на телевидении.