– Не надо волновать дедушку по пустякам! – обычно говорил Подколодный, скалясь ласковой улыбкой вампира и одновременно любуясь своим эффектным отражением в стекле книжного шкафа. Кстати сказать, выглядел он импозантно и порой даже нравился дамам. Лина как-то ехала в купе с одной актрисой, которая, узнав о месте работы Лины, то и дело закатывала глаза: «Ах, Арик, ах Подколодный, ну просто чудо какое-то!». Оказалось, она купила билет в той же ж/д кассе «Правды», что и Лина, благодаря покровительству Подколодного.
Впрочем, обаяшкой и дамским угодником Подколодный становился в нерабочее время. На службе он всегда выглядел суровым стражем перед кабинетом Груздачева. Главной его задачей было не пустить к шефу самозваных либералов.
– Ну что ты к нему рвешься? Хочешь рассказать Главному про перестройку, гласность и тому подобное? Глупая затея. У Николая Евгеньевича, между прочим, главы российских депутатов, совсем другая степень информированности, чем у тебя, Томашевская. Запомни: не стоит дедушке сообщать азбучные истины. Между прочим, за спиной Груздачева мы все тут, чего скрывать, неплохо живем. Кстати, Томашевская, что ты там опять кропаешь по отделу Кажубея? Смелее надо! На дворе гласность, а ты все те же брежневские песенки поешь.
Услышав в конце восьмидесятых от Подколодного подобные речи, Лина буквально онемела. И это говорит он – функционер, службист, держиморда, еще недавно вычеркивавший из ее текстов любую нестандартную мысль! Да, быстро же партократы развернулись на 180 градусов, уловив ветры перестройки! Просто поразительно, как чиновники от журналистики «переобулись в воздухе»!
В тот раз дверь в кабинет Подколодного, как ни странно, оказалась закрытой. Лина смахнула пыль со стула, стоявшего у окна, и присела на краешек в ожидании аудиенции. Мужские голоса вначале звучали тихо, но потом Лина стала различать слова.
– Слушай, Иван, ты в последнее время совсем охамел, как я погляжу. По капстранам разъездился! Совесть-то не всю еще проездил? На тебя уже твои подчиненные доносы в ЦК пишут, – грохотал из-за дверей голос Подколодного. – Не пора ли тебе, экспортный наш Ваня, своим непосредственным делом заняться? Уже и не вспомню, когда ты редколлегию посещал или фотографии из командировок твоих же сотрудников просматривал.
– Не тебе, Аристарх, меня учить уму-разуму! – тенорок Кузнецова внезапно взлетел почти до дисканта. – Я фронт прошел, награды имею! Во время боевых вылетов одновременно и кино снимал, и стрелял. Прагу освобождал с нашими войсками. Я такое в жизни видел, что ни ты, ни другой какой бездельник меня уже не испугает. А что ты можешь? Уволить меня? Руки коротки! Серьезные люди тебе все быстро объяснят. Короче, не дергайся и не суй свой нос в чужой вопрос, а то своей хлебной должности лишишься. Как тебе известно, я после войны ВГИК окончил, операторский факультет. С отличием, между прочим. В фотографии и в журналистике разбираюсь получше твоего. Тебя в этот пропагандистский «санаторий» папочка по блату пристроил, уж я-то знаю. Раньше ты заметки о спорте кропал и не шибко напрягался. Между нами, Аристарх, у тебя была работенка не бей лежачего – на матчи ездить да про футбол писать. Ну. а сейчас вообще лафа – даже ездить никуда не надо, разве что в ЦК за «указивками». Говорят, твой водитель на машину «вертушку» установил? Ох, не по чину берешь, Арик! Сидишь целыми днями с открытой дверью и следишь, чтобы нашего «дедушку» никто не беспокоил – вот и все твои заботы. Насчет загранкомандировок не волнуйся. За шуточные суточные я там несколько серьезных дел делаю. В два- три дня управляюсь. Не ссы кипятком, Арик, не шибко-то я гуляю за казенный счет. В отличие, кстати, от тебя. Если напортачу, с меня кое-где спросят. Да так спросят, что случись такое с тобой, ты бы в портки наложил от страха. Ну, а наши ребятки-фотографы… Что с них взять? Крепкие фоторепортеры, однако дальше своих объективов не видят. Пускай пишут кому хотят – хоть Горбачеву, хоть Лигачеву, хоть Бушу, коли писать охота. Пусть завидуют! Если бы их посылали за границу с такими заданиями, как меня, они, уверен, уже на таможне обосрались бы. Короче, пошел ты нах, дорогой Аристарх, со своими поучениями! Завтра утром, кстати, я опять в Мексику лечу. Что тебе для жены привезти? Говорят, там серебро почти даром и камешки драгоценные буквально копейки стоят…
– Да пошел ты! – заорал Подколодный.
– Сам пошел!
Дверь хлопнула, и Кузнецов вылетел из кабинета пулей, едва не споткнувшись о ноги Лины.
– Блин! – ругнулся Кузнецов себе под нос. Заметив Лину, натянуто улыбнулся и спросил:
– Аристарх вызвал?
Лина кивнула.
– Сейчас будет тебя учить жить, запугивать, в общем, вершителя судеб из себя корчить. Не впечатляйся, Линок! На него здесь никто внимания не обращает, поэтому он хотя бы вас, сотрудников «Хоровода», обожает прессануть. Так сказать, для проформы и для самоутверждения. Смелее в бой! Этот зам Груздачева – пустое место, он тут ничего не решает. Так, надутый номенклатурный пузырь, ноль без палочки.
И, подмигнув Лине, Кузнецов вальяжно прошествовал в сторону фотолаборатории.
Лина поняла, что сейчас, прямо в эту минуту, случайно прикоснулась к чему-то тайному и страшному, к тому, чего лучше было бы вовсе не знать. У нее опять побежали мурашки по спине, как случалось в ключевые моменты жизни, когда, казалось, сама судьба пытается предупредить о грядущих неприятностях. Подслушанный разговор весь день не давал покоя. Какие такие задания выполняет Кузнецов в Париже и Лондоне? Кто оплачивает его вояжи через половину земного шара в Мексику? У кого бы узнать? Лина подумала, что старая истина «меньше знаешь –крепче спишь» по-прежнему не утратила своей актуальности.
Особо информированная персона,
конец восьмидесятых
Профессия обычно определяет круг общения. У Лины было полно знакомых репортеров, дизайнеров, фотокорреспондентов, кино- и театральных критиков, обозревателей, ну и, конечно, главных редакторов разного калибра. Она успела давным-давно убедиться, что представители ее профессии – весьма болтливые существа. Журналистская братия любит показать свою осведомленность, сообщить «по секрету всему свету» какую-нибудь сенсационную новость, которую через день будут мусолить СМИ всего мира. Лина надеялась: в «Актуальной газете» она без особого труда сможет отыскать тех, кто был в курсе расследования Максима Крохотова. Вряд ли Макс молчал о своих поисках, наверняка обсуждал с коллегами гипотезы и подходы к теме. Кто-то что-то наверняка слышал. Уж если в Советском Союзе, несмотря на Главлит (псевдоним советской цензуры), журналисты знали больше обычных граждан…
В советское время к «фактам не для всех» было допущено лишь редакционное начальство. Например, существовал «белый ТАСС», доступ к которому имели только руководители центральных изданий. Впрочем, рядовые журналисты довольно быстро всё узнавали, поскольку у начальства во все времена имеются собутыльники, подруги и прочие конфиденты.
Лина вспомнила историю, которая случилась с ней в конце восьмидесятых.
В тот день она нежилась после дневного сна на пляже пансионата «Правда» в Пицунде и лениво размышляла о том, что соцстраховская «горящая путевка» свалилась на нее волею случая и милостью Романа Лаврентьевича весьма кстати.
Внезапно солнце заслонили две фигуры, отбрасывавшие длинные тени. Боже, как неохота было поднимать голову с нагревшегося лежака!
Над Линой стоял Алик Ронов, сотрудник отдела сменных полос журнала «Страна Советов», и красивая молодая незнакомка. Вид у них был неприлично счастливый. Алику тоже дали путевку в этот пансионат, причем в номер «люкс» на последнем этаже с прекрасным видом на море, поскольку Ронов недавно женился, а цветущая Пицунда – райский уголок на берегу моря, весьма подходящее место для медового месяца.
– Слушай, Лин, мы решили тебя предупредить, – заговорил Алик почти шепотом. – Если к нам вечером будет цепляться одна сумасшедшая дамочка – не обращай внимания. Постараемся от нее смыться, а заодно и тебя прикроем.
– Зачем? – не поняла Лина.
– Мы с ней летели в одном самолете, и тетка несла какой-то бред. Например, сообщила, что сегодня на Красной площади приземлился самолет.
– Действительно, чушь какая-то, – развеселилась Лина.
– Вот и мы решили, что она не в себе…
– Ой, тихо, она идет сюда, – одернула Алика молодая жена Аллочка.
К ним приблизилась дама лет сорока пяти в темных очках и эффектной пляжной тунике. Незнакомка излучала дружелюбие и обаяние, словно актриса, рекламирующая кошачий корм. Дама была в хорошем настроении и была расположена общаться.
– Привет, ребята! – поздоровалась дамочка. – Только что пришла в себя после долгой дороги и решила вас поискать на пляже.
– По-моему, она выдает желаемое за действительное, – шепнул Лине Алик, – эта особа явно не в себе.
– Нелли Петровна, извините, у нас через десять минут встреча с коллегами в баре. Решили попить кофейку перед ужином. Лину мы тоже с собой забираем. Увидимся позже, – сообщил Алик с усыпляющими интонациями опытного дипломата.
– Видишь вон то знание напротив? – пояснил он, когда они втроем отошли на безопасное расстояние. – Это пансионат Литфонда, где Нелька остановилась. Ясный пень, там сплошная богема! Поэты, писатели, а еще, как они сами шутят, «жописы, дописы и мудописы». То бишь, жены писателей, дочки писателей и мужья дочерей писателей. В общем, психов много, так что наша новая подруга туда удачно вписалась. Давай, шевелись быстрее, она на нас смотрит.
Немного отдышавшись после бегства с пляжа, компания заказала в баре по рюмочке коньяка и попросили барменшу Манану сварить кофе по-восточному.
В баре на полную громкость работал телевизор.
– Вчера на Красной площади приземлился легкий самолет «Сессна», – сообщил диктор. – За штурвалом был пилот-любитель из Германии Матиас Руст.
Наступила полная тишина.
– Блин, так эта Нелли, выходит, нормальная? Просто хорошо информированная! – присвистнул Алик.