На службу взял, но им не доверяет.
Я сделал подлость, и за это мне
Не видеть больше радости вовеки.
Проведя этот сеанс самобичевания, Энобарб отирает пот со лба и сморкается в край тоги.
Входит Антоний (студент Стукалов). Впрочем, не успел он и рта раскрыть, как из зала послышался гневный голос Игната Олеговича: «Сто-оп!», – и все замерло.
Игнат Олегович был вне себя. Он стоял, широко расставив ноги, и ноздри его, как пушечные жерла, были нацелены на сцену.
– Что?! Что происходит?! Вы что тут представляете?! Чему вас учили четыре года?! Это же издевательство! Черт знает что! Вы, видимо, забыли, что через месяц у вас диплом? Вы, должно быть, думаете, что с вами будут церемониться? Не-ет, дорогие мои, никто не будет!
– Безобразие! – присоединилась к профессору Марья Ивановна. – Кстати, я не понимаю, почему Стукалов появляется на сцене в костюме испанского гранда? Вы что, думаете, древние римляне носили колеты?
– Ничего я не думаю! – огрызнулся Стукалов. – Я считал, что сегодня у нас Кальдерон.
– Стукалов, голубчик, надо же расписание читать. Ты читать-то умеешь? – возмутилась Марья Ивановна.
– Это две стороны медали, – продолжал Игнат Олегович, – удивляться, Марья Ивановна, тут нечему. Разболтанность, расхлюстанность, и результаты мы видим на сцене. Нет, так продолжаться не может. Или вы будете работать, или пеняйте на себя!
– Да что работать! Каждый день мизансцены меняем, – пробурчал Юра негромко, но достаточно явственно, чтобы слышали в зале.
– Ты текст лучше бы выучил. Текст до сих пор забываешь, – строго сказала ему Марья Ивановна.
Юра пошел за кулисы, где на фирменном ящике сидел, притаившись, Костенко.
– Ну что, бушует? – спросил он.
– Извержение Везувия!
– Куда вы там попрятались? – раздался грозный голос Игната Олеговича. – А ну, все на сцену! Работать будем.
Юные служители Мельпомены, как кроты, начали выползать из укромных местечек, которыми так богаты театральные кулисы. Понурив головы, они сильно смахивали на побитых щенков. Игнат Олегович вернулся на свое место.
– Голубчики мои, – неожиданно спокойно обратился он к студентам, – я понимаю, что вы устали. Все мы устали. Работаем много… Но диплом же, диплом! А как же в театре актеры работают – и репетиции, и спектакли каждый день? Надо собраться, ребята. Ну, давайте еще разок пройдем, по-серьезному!
Игнат Олегович откинулся на спинку стула, шумно вздохнул и сделал знак рукой: «Начали».
Спустя четыре часа Юра Стукалов вышел в холл второго этажа и закурил сигарету в ожидании своих друзей – Стасика Костенко и Вити Фарсадова. Витя появился через несколько минут.
– Чего ты такой пасмурный?
– Да так. – Юра, тщательно прицелившись, метнул окурок в урну, стоявшую в противоположном углу. Не попал.
– Может, пива попьем? – предложил Витя.
– Неохота. Да и денег нет.
– У меня рубль остался. Займем.
– Нет, я уже семьдесят должен.
– Пара рублей ничего не изменит.
– Неохота.
– В чем дело-то? Ты можешь объяснить?
– Отвяжись!
Наконец появился Стасик Костенко. Втроем они вышли на бульвар и уселись на скамейку. Солнце роняло желтые пятна на их лица, а теплый ветер шевелил волосы. Две школьницы прошли мимо, затем пробежал длинный парень в клетчатой рубашке, потом две старушки с палочками, две мамы с колясками, четыре кошки, пять собак, несметное количество голубей и воробьев, маленький толстый мужчина, громко певший арию Мефистофеля на мотив арии Ленского, два солдата и один кавказец с двумя девушками.
Три раза у них спрашивали, который час, два раза просили закурить, один раз узнавали, как добраться до Ваганьковского кладбища, и еще раз – где находится Пушкинский музей, один раз интересовались, где поблизости ресторан.
Наконец Юра сказал:
– Был я вчера в Центральном театре.
– Ну и как? – с полным безразличием спросил Стасик Костенко, прикрывая глаза.
– Они меня берут.
– Ну? – восторженно воскликнул Витя. – Поздравляю!
Веки Стасика слегка дрогнули, он промолчал. Юра посмотрел на него, криво ухмыльнулся, полез за сигаретой, но достал пустую пачку, смял ее и швырнул на землю.
– Прописку они мне сделать не могут, – сказал Юра. – Если бы у меня была прописка… – Он не договорил и вновь посмотрел на Костенко, веки которого остались неподвижными.
– Да-а, – протянул Витя Фарсадов, почесывая лоб. – Неужели не могут?
– Нет, не могут.
– Не каждого приглашают в московский театр, – продолжал Фарсадов.
– Ты им что-нибудь показывал? – спросил Стасик.
– Нет. Главреж сказал, что видел меня на зимнем показе и хотел бы взять, но у театра нет возможности прописать меня в Москве.
Они замолчали.
Витя Фарсадов подумал, что его-то никогда не пригласят в московский театр. Он не страдал чрезмерным честолюбием. Лишь иногда в душе шевельнется чувство не то горечи, не то досады, но так же быстро исчезнет. Сейчас, за полтора месяца до окончания училища, он так же мало представлял себя профессиональным актером, как и четыре года назад.
Его дни летели, как осенние листья, и он с улыбкой смотрел им вслед без сожаления и сомнений.
Витя никому не рассказывал, как погиб его отец, пожилой пожарный из Уфы, оставив троих детей их больной матери. И когда Вите говорили: «Легкий у тебя характер», – он улыбался и ничего не отвечал. Знал, что для его матери и братьев сам факт, что он получил высшее образование, был потрясающим событием, и единственная Витина мечта состояла в том, чтобы они приехали на премьеру дипломного спектакля. Он и сам воспринимал свою учебу в Москве как драгоценный подарок, которого, в сущности, не достоин.
– Послушай, Стук, – сказал Стасик Костенко. – Ты будешь смеяться, но у меня есть гениальная идея.
– Отошли ее в комитет по Нобелевским премиям, – предложил Витя.
– Помолчи, – попросил его Стасик и обратился к Юре: – Почему бы тебе не жениться?
Глаза у Юры округлились, на лице появилась гримаса столь искреннего отвращения, что трусившая мимо дворняга, приняв ее на свой счет, зашлась скорбным воем и опрометью бросилась прочь.
– Ты не понял меня, – ухмыльнулся Стасик, на которого действия дворняги произвели большое впечатление. – Я имею в виду фиктивный брак. Женишься, через пару лет разведешься, но у тебя остается прописка. Знаешь, как это делается?
– Откуда? Я об этом и не думал, – пожал плечами Юра.
– Напрасно, – сказал Стасик. – Это самый простой выход из создавшегося положения.
– Имеет смысл поразмыслить, – глубокомысленно произнес Витя, ковыряя спичкой в зубах. – А знаешь, Заварухин так вот женился. – И многозначительно поднял палец вверх, выражая таким образом свое уважительное отношение к Заварухину.
– Что? Заварухин женился? – заинтересовался Стасик. Судя по тону вопроса, он исключал всякую возможность семейного счастья для Заварухина.
– А ты что, не знал, что ли? – возмутился Витя. – Две недели, как свадьбу справили! В «Праге»! Полторы тысячи угрохали, не меньше!
– Тьфу ты! – засмеялся Юра. – Ну ты, Фарсад, болван какой-то, ей-богу! Что это за фиктивный брак, если они на свадьбу полторы тысячи ухнули?
– Так невеста не знала, что он на ней фиктивно женится, вот они и устроили пир горой, на радостях-то, – объяснил Витя.
– Ну, этак уж совсем не годится, – сказал Юра.
Лицо Стасика Костенко сделалось серьезным и даже несколько надменным. Потянувшись рукой, он машинально сломал веточку липы над своей головой и сильно ударил ею себя по бедру, так что несколько зеленых листиков разлетелись в разные стороны.
– Я не очень понимаю тебя, Стук, – процедил сквозь зубы Стасик. – В конце концов, это нужно тебе, а не мне.
Он замолчал, кончиком ветки ковыряя шнуровку на Витином ботинке.
– Кончай, Стас, – сказал Витя, убирая ногу.
– А ты сходи за сигаретами.
– А сам что, инвалид?
– Тебе трудно пять шагов пройти? – удивился Стасик.
– Почему всегда я?! Пойди купи сам… – Витя неожиданно разволновался, и его чуть раскосые карие глаза заблестели.
Стасик, криво усмехнувшись, встал и не спеша направился к ларьку, на ходу пересчитывая мелочь.
– Всегда я!.. – обиженно обратился Витя к Юре. А тот молча смотрел, как Костенко протягивает деньги в окошечко, берет сигареты, сдачу и идет назад, все так же с полуулыбкой посматривая на прохожих. Витя Фарсадов сидел, отвернув голову, как наказанный, но непокоренный школьник.
– На, – предложил ему сигареты Стасик, улыбнувшись столь же широко, сколь и презрительно.
– Не хочу!
– Хватит вам, – сказал Юра.
Витя потянулся к пачке. Костенко засмеялся, похлопал его по плечу:
– Ты у нас прямо железный канцлер, с характером, – и заговорил с Юрой: – В общем, Стук, дело, конечно, хозяйское, но другого такого случая тебе может не представиться. Кто его знает, как всё обернется, а?
– Да, это шанс, соблазнительно, – пробормотал Витя.
– Только не делай вид, будто с детства мечтаешь о сцене сельского клуба, – сказал Стасик.
– Не буду, – улыбнулся Юра. – Хотя, пожалуй, я уже смирился с мыслью о Куйбышеве. В конце концов, я там вырос… Хороший город…
– Ладно, – махнул Стасик рукой. – Отправляйся в свой Куйбышев. Только тебя предупреждаю, что через двадцать лет нас не спросят, по каким причинам мы не стали теми-то и теми-то, а просто скажут: у этого – есть, а у того – нет. И выберут соответственно… Кого, ты думаешь?
– Того, – смеясь, сказал Юра, – у которого есть… Все есть, чего только не пожелаешь.
– Почему ты не хочешь попробовать?
Юра задумчиво взглянул на товарища, и его глаза, поймав солнечный луч, засветились.
– Сделаем, – уверенно заявил Стасик. – Подыщем какую-нибудь… Время у тебя еще есть, надо только действовать, под лежачий камень вода не течет.
Витя взглянул на часы.
– Сколько там? – поинтересовался Стасик.