– Так-так… – Регина Хессе наклонилась и через секунду ткнула пальцем. – Вот.
– Это Нижняя Саксония, – вздохнул Йенс.
– Конечно. Я и сама живу в Нижней Саксонии, и угодья, которые я арендую, находятся там же.
– Досадно! До границы-то всего метров двадцать, не больше…
– Речь идет о том, кто будет вести расследование?
– Да. Бюрократическая глупость, которую, к сожалению, никак не обойти. Жалко отдавать это дело, но, похоже, придется…
– Вы хотите выяснить, что довело женщину до такого состояния?
Йенс сжал губы и кивнул.
– За этим кто-то стоит. Надо его найти.
У Регины Хессе были интересные голубые глаза. Она испытующе посмотрела ими на Йенса, а потом кивнула и сказала:
– А знаете что? Боюсь, я ошиблась. Женщина возникла вот здесь.
Ее палец пересек границу и оказался на гамбургской стороне.
– Вы уверены?
– Абсолютно! Готова повторить это под протокол.
Они улыбнулись друг другу.
Недалеко от тридцать третьего комиссариата был тренажерный зал. Направляясь туда, Сабина увидела вывеску: «Полиция» – и резко остановилась.
Взявшись большими пальцами за лямки рюкзака, в котором лежало все необходимое для тренировки, она задумалась. Виола не хотела никуда обращаться, но правильно ли это было – ждать, когда преследователь перейдет к насилию? Может, стоило уже сейчас выяснить, как защитить себя от сталкинга? Насколько Сабина знала, законы, касающиеся нежелательного внимания как формы домогательства и запугивания, в последнее время значительно ужесточились.
Приняв решение, она свернула со своего пути и приблизилась к зданию управления. Прежде чем успела открыть дверь, ей навстречу вышел высокий, немного грузный мужчина лет пятидесяти с небольшим. Одетый в джинсы и черную рубашку, он слегка смахивал на ковбоев из старых вестернов. Мужчина явно спешил и к тому же казался чем-то обеспокоенным, тем не менее придержал для Сабины дверь.
Этот человек напомнил ей ее отца.
Если бы он не умер семь лет назад от инфаркта, все было бы по-другому. Мама была бы другой. И вся жизнь Сабины…
Она с улыбкой кивнула и вошла в здание. За первой дверью оказался турникет, а за ним – следующая дверь. Бина обернулась, чтобы еще раз посмотреть на того мужчину. Тот садился в ярко-красный пикап, припаркованный у бордюра.
«Раритетная машина. Ему подходит», – подумала она и вдруг краем глаза заметила какое-то движение на противоположной стороне улицы. Пригляделась.
Проехавший грузовик на две секунды заслонил от нее тротуар, но ей показалось, что там был кто-то с голубой сумкой, а потом он нырнул в тупиковый переулок между двумя четырехэтажными кирпичными домами.
«Не сходи с ума», – сказала себе Сабина и, войдя во вторую дверь, подошла к дежурному, чтобы вкратце изложить ему суть дела. Тот куда-то позвонил, и через несколько минут служащая по имени Карина Райнике пригласила ее в маленький кабинет с голыми стенами.
Эта женщина – энергичная, на голову выше Сабины, со светлыми волосами, собранными в хвостик, – производила приятное впечатление. Говорить с ней было легко. Бина рассказала о преследователе (очень подробно описав его сумку и, к сожалению, менее подробно – его самого), о голосовом сообщении со странным звуком, о фиолетовых трусиках, оставленных в примерочной «Карштадта»…
– Почему же ваша подруга не пришла вместе с вами? – спросила полицейская.
– Она не знает, что я здесь. Я и сама не планировала сюда идти, это получилось спонтанно. Думаю, Виола боится обращаться в полицию. Поэтому мне захотелось сначала, так сказать, прощупать почву. Узнать, можно ли что-нибудь сделать.
Карина Райнике кивнула.
– Понимаю вас. Вы приняли разумное и ответственное решение. Но вашей подруге все-таки придется прийти самой, если преследование не прекратится.
– А как мы должны себя вести, чтобы преследование прекратилось? У вас ведь, наверное, есть определенный опыт…
– Вы всё правильно делаете. Если жертва сталкинга знает преследователя, мы обычно советуем ей безотлагательно и недвусмысленно сообщить ему о своем нежелании контактировать с ним. Когда это не помогает, вмешивается полиция или суд выдает запрет на приближение.
– Но Виолу преследует незнакомый человек…
– Это усложняет дело. Тогда на звонки и сообщения ни в коем случае не следует отвечать, но нужно всё сохранять и документировать. Например, те шумы, о которых вы говорили, как и сами ваши показания, могут понадобиться для того, чтобы получить в суде обеспечительное распоряжение.
– Но мы его все равно не получим, пока не узнаем, кто этот тип?
– К сожалению.
– А если он так и будет прятаться?
– Н-да, ситуация непростая…
– Вы можете приставить к Виоле охрану?
– Мне очень жаль, но это не предусмотрено. Я могу только передать, чтобы ближайший патруль чаще проезжал мимо дома вашей подруги и следил за порядком в квартале. Но даже для этого она должна прийти сюда лично и подать заявление.
– Виола надеется, что он сам от нее отстанет.
– Такое бывает, и даже часто. Если жертва не реагирует на сталкера, тот теряет к ней интерес. Пока дело не заходит дальше звонков, я бы не стала особенно беспокоиться. Но в случае если преследователь начнет добиваться того или иного физического контакта, пожалуйста, убедите Виолу прийти ко мне. Вот вам на такой случай моя визитка.
Провожая Сабину, полицейская положила руку ей на плечо.
– Вы мужественно поступили, придя сюда. Всем бы нам таких внимательных подруг! Мы сделаем всё, что сможем, хорошо?
Перед тем как попрощаться, женщины посмотрели друг другу в глаза. Во взгляде Карины Райнике Сабина увидела интерес и искреннее участие.
Нет, она не разочаровалась и не рассердилась. Ее выслушали вполне доброжелательно. Однако ей стало ясно, что на нынешнем этапе полиция ничем не поможет. Значит, придется самой позаботиться о Виоле. Ничего страшного, если они пока поживут вдвоем… Кстати, может быть, и мать Сабины успеет за это время что-нибудь понять.
Выйдя на улицу, Бина невольно оглянулась, ища взглядом типа с голубой сумкой, и поймала себя на этом.
Нет, никого подозрительного рядом не было.
Восьмидесятидевятилетняя фрау Зонненберг умерла с улыбкой на лице.
За три года, проведенных этой женщиной в доме престарелых, Виола ни разу не видела ее недовольной. Многие пациенты впадали в депрессию или просто жаловались на те условия, в которых проходил вечер их жизни. Но фрау Зонненберг никогда не ворчала. Она оказалась здесь против своей воли, после того как сломала шейку бедра. Единственный сын приехал только два раза за три года. Так что поводов для плохого настроения у этой женщины было предостаточно. Но она решила не пользоваться ими, а стать кем-то вроде маленького солнца для всего отделения.
Виола считала, что в этом мире нет ничего прекрасней, чем счастливая улыбка на старом лице. И сегодня ей не было трудно. Она держала фрау Зонненберг за руку, гладила дряблую кожу, похожую на пергамент, и улыбалась в ответ.
Умирающая уже не могла разговаривать: силы совсем иссякли. Но в этом и не было необходимости. Серо-зеленые глаза старой женщины говорили красноречивее сотни книг. Для того, что они выражали, слов не требовалось. Виола впитывала это с улыбкой – как и обещала.
– Деточка, – сказала фрау Зонненберг однажды, – было бы славно, если б ты, когда я буду умирать, помогла мне, подержала меня за руку. Только не надо плакать. Для этого нет причины.
Виола выполнила обещание. Не плакала. Она была благодарна и даже рада, что фрау Зонненберг умерла именно в ее дежурство.
Правда, смена, строго говоря, закончилась час назад. Но Виола по-прежнему сидела рядом с умирающей и поддерживала ее всем своим существом, ни о чем не думая, забыв собственные страхи и заботы. И вот все было кончено. Губы старой дамы остались приоткрытыми, но она уже не дышала, а глаза не видели. Виола осторожно опустила веки умершей, мысленно пожелала ей счастливого пути и вышла из комнаты. Пробежала мимо коллеги, ждавшей скорбного известия, прямо в помещение для персонала и бессильно опустилась на скамейку возле своего шкафчика.
Только теперь полились слезы.
Если ты работаешь в доме престарелых, тебе часто приходится видеть, как люди умирают. Но Виола так и не привыкла относиться к этому как к будничному явлению. Работа, которую она любила, отнимала у нее много сил. Очень много.
Услышав, как открылась и закрылась дверь, она подняла голову. Вошла Катрин, ее любимая коллега, с сочувственной улыбкой на лице.
– Ну как ты? – спросила она и, сев рядом, погладила Виолу по спине.
Виола кивнула и вытерла слезы.
– Спасибо, что предупредила.
– Ну а как же иначе! – Помолчав, Катрин прибавила: – Она тебя любила.
Чтобы опять не заплакать, Виола сжала губы. Как ни трогало ее сочувствие коллеги, ей сейчас больше хотелось побыть одной. Но сказать об этом было неудобно. Решив не ждать, когда Катрин уйдет, она выпрямилась и, распустив косу, которую всегда заплетала перед работой, пальцами распушила длинные волосы.
– Я тоже ее любила, – сказала она наконец. – Как и все мы. Нам будет ее не хватать.
– Да, конечно… – начала Катрин и осеклась. – А что ты сделала с головой?
– С головой? Ничего.
– Постой-ка… – Взяв Виолу за плечи, Катрин повернула ее к себе спиной и пригладила ей волосы. – Чего-то не хватает… Как будто что-то отстрижено.
– Не понимаю…
– Ну да, точно. Отрезана целая прядь на макушке.
Виола подскочила к зеркалу. И тут она вспомнила, что в метро, в давке, ей показалось, будто кто-то дотронулся до ее затылка.
Если б не дождь, Ребекка предпочла бы спастись бегством и ждать Йенса Кернера снаружи. Была пятница, и многие пациенты санатория в Бухенберге готовились к отъезду. Больше десятка людей сидели в вестибюле и ждали, когда за ними приедут. Одноногий, которого Ребекка вчера отшила, тоже был здесь. Похоже, ее резкий ответ ничему его не научил. Он опять посылал ей нескромные взгляды, как какой-нибудь лощеный бабник, уверенный в том, что ни одна женщина ему не откажет.