Учитель физики был не так мил, как фрау Шрёдер. Мальчик еле высидел целых сорок пять минут унижений. Зато потом началась перемена – достаточно длинная. Наконец-то можно было выйти во двор.
Он увидел ее в маленькой группке болтающих и смеющихся девочек. Через каждые несколько минут она грациозно откидывала волосы за плечи.
Мальчик принялся ходить вокруг нее, как спутник вокруг Земли. Он не приближался к ней, но и не был так осторожен, как обычно, поэтому вскоре налетел на какого-то незнакомого парня, высокого и сильного. Тот воспринял случайное столкновение как провокацию и подозвал своих друзей. Дальнейшее развитие событий было предсказуемо. После первого толчка в грудь мальчик попятился и убрался бы подальше, если б ему позволили. Но нет, кольцо уже замкнулось и стало угрожающе сужаться, бежать было некуда. Пришлось снова приблизиться к рослому парню. Тот еще раз толкнул мальчика, требуя, чтобы он защищался.
– Ну давай, девиантный! Таких нищебродов, как ты, я ем на завтрак. Твой старик наконец склеил ласты от передоза? Поэтому ты сегодня здесь ошиваешься?
По опыту предыдущих школ мальчик хорошо знал тот механизм, который сейчас в нем заработал: если внутри что-то щелкнуло, то остановить себя уже не получится. Все вокруг перестало существовать, фокус восприятия перешел в макрорежим, при котором мальчик ничего не видел, кроме злорадной ухмылки своего обидчика…
Трое учителей еле разняли дерущихся. Рослому парню понадобилась медицинская помощь. Тот, кто сейчас потрогал бы пульс мальчика, ощутил бы на удивление ровный ритм. Он не был не в себе, когда набросился на того хама. Совсем наоборот: он находился в своем собственном, специально для таких случаев созданном мире, где не существовало ни стыда, ни раскаяния, ни (тем более) милосердия. Только разрушение. Он чувствовал, что уничтожил бы своего врага, если б ему не помешали.
Потом он сидел на жестком стуле перед учительской под строгими взглядами двух секретарш. Директор, классуха и социальная педагогичка совещались за закрытой дверью.
Потом фрау Шрёдер ввела его в кабинет. Еще один жесткий стул. Консилиум решал его судьбу, а он опять думал о светловолосой девочке с конного двора. Видела ли она, как он дрался? Он надеялся, что нет. Ему не хотелось, чтобы она его боялась. Ни в коем случае!
Педагоги говорили с ним по очереди и одновременно то требовательно, то с пониманием, то с угрозой. Несколько раз прозвучали слова «управление по делам молодежи» и «специнтернат», но он не осознавал их зловещего смысла, а просто сидел и стоически терпел.
Наконец его попросили уйти домой. Но фрау Шрёдер, которая так надеялась, что он в кои-то веки досидит в школе до конца учебного дня, категорически воспротивилась такому решению, и ему позволили вернуться в класс.
Однако на переменах его держали под наблюдением и из здания не выпускали. Оттого что он больше не мог видеть светловолосую девочку с конного двора, его ярость только возросла. Когда прозвенел звонок с последнего урока, мальчик вышел из школы, внутренне отравленный.
По пути домой он издалека заметил ее портфель. Сумка была восхитительного небесного цвета, который так гармонировал с золотистыми волосами. Следуя за этим мерцающим голубым пятном, как за путеводной звездой, мальчик вскоре заметил, что девочка идет на конный двор не самым прямым путем.
Куда она шла? О чем мечтала, чем интересовалась, что делала, когда ее никто не видел? Он хотел бы все это выяснить. Однажды она его заметит, и тогда он покажет, что понимает ее, как никто другой. У блондинистого хлыща не останется ни малейшего шанса. При этой мысли у мальчика подвело живот. Ему стало ясно, насколько это важно – по-настоящему знать человека. Вот он и его родители, к сожалению, совсем не знали друг друга. О чем думал отец? Почему кричал по ночам? Только ли из-за наркотиков или из-за воспоминаний о чем-то ужасном? Почему мама с папой так не похожи на других родителей? На эти вопросы у мальчика не было ответов. Он не сомневался только в одном: ни мать, ни отец никогда не изменятся и никогда не начнут по-настоящему замечать его.
Светловолосая девочка быстрой пружинящей походкой двигалась вдоль железнодорожной насыпи. Ее ножки в коротких шортах смыкались и размыкались, как лезвия ножниц, коса подпрыгивала. Какое нежное и мягкое создание! Она была похожа на фею, каким-то образом попавшую в этот жесткий, резкий и шумный мир.
Поскольку девочка ни разу не обернулась, он забыл об осторожности, осмелел и приблизился к ней. Ему показалось, что на расстоянии десяти метров он улавливает ее аромат.
Там, где насыпь пересекала деревенскую улицу, был узкий подземный переход, выложенный жженым кирпичом. Мальчик неплохо изучил местность и знал, что на другой стороне нет ничего, кроме полей, лугов и лесов. На конный двор эта дорога точно не вела.
Но девочка нырнула в переход и через несколько секунд вынырнула. Он тоже спустился и, скрытый кирпичной стеной, выглянул из-за угла. Сойдя с насыпи, девочка свернула на проселочную дорогу – прямую, как стрела.
Поскольку на этом пути ему негде было бы спрятаться, он подождал в туннеле. Над головой прогрохотал товарняк. Стены задрожали, со сводов посыпались мелкие камешки и пыль, пространство наполнилось оглушительным шумом. Только через пару минут после того, как поезд проехал, мальчик решился выйти из своего укрытия.
А ее уже и след простыл! Ни подпрыгивающей косы, ни голубого портфеля – бесконечная прямая дорога была пуста. Вдалеке над серой щебенкой колыхалось марево. Одинокий трактор разъезжал по полю, переворачивая сено, разложенное для просушки.
Слева на почти скошенном лугу стояла старая покосившаяся деревянная рига. За много десятилетий переменчивая погода искривила и посеребрила доски. Казалось, строение не падало только благодаря двум большим кустам бузины, которые как будто бы подпирали его.
Проезжая мимо, никто бы этого не заметил, но мальчик пригляделся, и красный отсвет бросился ему в глаза. Там, за кустами, стоял велосипед, прислоненный к стене. Его задний фонарь отражал солнце, проникавшее сквозь густую листву.
Мальчик понял: она в этом сарае. Больше ей просто некуда было деться. Что-то внутри его не хотело туда идти, каждый шаг давался ему с трудом, но он все равно шел.
В стене зияли щели разной ширины. Приблизив лицо к одной из них, мальчик сразу же уловил движение по ту сторону стены, а секундой позже, опершись руками о теплую древесину, услышал и звуки.
Несколько бесшумных шагов – и он уже заглядывает из-за угла в открытую дверь. Они были наверху, на сеновале.
Их тела, утопающие в облаке сухой травы, переплелись, губы соединились, руки парня лежали на ее спине.
Внезапно мальчик ощутил такой холод внутри, что ему захотелось здесь и сейчас уничтожить все живое. Он испугался сам себя и своей злобы, хотя она и казалась ему совершенно оправданной.
У лестницы, ведущей на сеновал, стоял голубой портфель. Прежде чем убежать, мальчик схватил его и не отрывал от груди до самого дома.
«Я потерялся в тебе, я боец без забрала. Все кружится, смысл как будто в тумане. Ты неисцелимо опьяняешь меня…»
Ребекка выключила плеер, но теплый чистый голос Сандры Дойтер еще какое-то время звучал в ее голове. Дав ей этот диск, мать исчезнувшей девушки сделала очень правильный ход. Ни один человек, сохранивший хоть какую-то способность чувствовать и сочувствовать, не мог остаться равнодушным к пению, передающему столько эмоций. Даже низкое качество записи ничего не меняло. Эта песня выделяла Сандру Дойтер среди других пропавших девушек. У нее была мечта и был талант.
Глубоко вздохнув, Ребекка взяла телефон и набрала номер. Бьянка ответила сразу же. Как только массажистка, наверняка уже приступившая к работе, поняла, кто ей звонит, ее голос изменился. В нем зазвучала хорошо знакомая многим полицейским смесь страха и надежды.
– У меня вопрос, – сказала Ребекка. – Был ли в ближайшем окружении Сандры кто-нибудь, кто погиб незадолго до ее исчезновения? Друг? Подруга?
– Нет… – ответила Бьянка Дойтер, поколебавшись. – А что?
– Точно нет?
– Точно нет. Я бы знала. Но почему ты спрашиваешь?
Вместо ответа Ребекка, взяв себя в руки, задала следующий вопрос:
– А не осталась ли в квартире Сандры после того, как она пропала, какая-нибудь еда, которую она заказала, но не успела открыть? Ты не помнишь?
– Что? Еда? Не понимаю…
– Постарайся, пожалуйста, вспомнить. Это могло бы нам помочь.
На том конце повисло молчание, наполненное тем, чего Ребекка и боялась. Задавая Бьянке Дойтер эти необходимые вопросы, она могла установить, что исчезновение Сандры не относится к тому делу, которое они с Йенсом и Кариной сейчас расследуют, а это, в свою очередь, означало, что Ребекка не может и, вероятно, никогда не сможет помочь несчастной матери. Благодаря этой женщине полиция обратила внимание на других пропавших девушек. Если судьба ее собственной дочери в итоге останется неизвестной, признать такую неудачу будет очень больно. Ребекка уже сейчас испытывала угрызения совести, потому что на самом-то деле звонила Бьянке не столько из-за Сандры, сколько из-за Мелли и Беатрикс.
– Нет… Еды не было.
– Уверена? Может, пицца в коробке? Или еще что-нибудь, доставленное курьером?
– Да, я уверена.
– О'кей… Это хорошо. Правда хорошо, – ответила Ребекка, постаравшись придать своему голосу оптимизм, который был так нужен бедной женщине, но попытка оказалась неудачной.
– Разве? А точно не наоборот? – Ребекка похолодела. Бьянка настойчиво продолжила: – Если б в квартире была еда и кто-то из друзей Сандры погиб, это значило бы, что вы напали на след?
Вопрос был простой и заслуживал честного ответа.
– Да, вполне возможно.
– Но без этих косвенных улик говорить не о чем?
Профессиональное слово в речи Бьянки не удивило Ребекку. Мать, два года ищущая свою дочь, не раз имела дело с полицией и знала, сколько будет один плюс один.