Хагенах кивнул и не стал включать свет. Фонаря ни у кого с собой не оказалось, так что пришлось довольствоваться аварийным освещением – на стенах через равные промежутки располагались маленькие полукруглые лампочки в защитных колпаках из проволочной сетки. В основном они горели белым светом, некоторые – красным. Этого едва хватало, чтобы более или менее ориентироваться в пространстве.
Узкий бетонный проход вел к металлической решетке, под которой на двухметровой глубине тянулась шахта с коммуникациями. Как туда спуститься, Йенс не понял. Когда решетка кончилась, полицейские попали в другой бетонный проход, тянувшийся параллельно первому через большое подземное пространство.
Кроме обычного для таких технических помещений шипения и рокота здесь слышался и еще какой-то звук. Коллеги остановились и прислушались. Да, точно!
Это был глухой стон, и источник его находился где-то недалеко. Если они, все трое, не ошибались, он шел снизу, из коммуникационной шахты. Объяснившись при помощи жестов и взглядов, полицейские разделились: Рольф и Карина пошли дальше по бетонному проходу, а Йенс вернулся и стал искать спуск в шахту. Подняв решетку, он обнаружил узкую лесенку, сделанную из того же профиля, и осторожно спустился. Здесь, внизу, воздух был прохладнее. Пахло сыростью. Слева и справа тянулась электропроводка в руку толщиной.
Рольф и Карина тоже проникли в шахту и двигались навстречу Йенсу с другой стороны. Он отметил про себя, как занятно выглядят эти двое: коренастый уличный «бычара» крадется за спиной хрупкой молодой коллеги…
Внезапно остановившись, Карина молча показала вправо. Пройдя еще немного, Йенс увидел, что от шахты ответвляется другой такой же тоннель (два метра в высоту, два в ширину), освещенный такими же лампочками в проволочных сетках. Из глубины опять послышался звук, но теперь это был не стон, а скорее отрывистый смех.
Йенс первым свернул в ответвление и вскоре оказался перед приоткрытой металлической дверью. На стену рядом с ней падала полоска света. Слышалась человеческая речь, но, какой это язык, Йенс не понял. Вероятно, арабский.
Сделав два быстрых шага, комиссар Кернер поднял пистолет, распахнул дверь с громким криком: «Полиция!» – и застыл в полном недоумении.
Комната, куда он попал, представляла собой нечто вроде электрощитовой. На полу лежали несколько толстых матрасов, между ними стояли импровизированные столики (перевернутые ящики из-под апельсинов) с напитками в пластиковых бутылках и едой. Книжки, тетрадки, игрушки – все это валялось как попало.
На Йенса испуганно смотрели широко открытые темные глаза шестерых черноволосых подростков. На лице программиста застыла дружелюбная улыбка.
Йенс одновременно испытал радость, разочарование и досаду.
Радовался он тому, что не вызвал сюда спецотряд – иначе после осечки с Яном Ландау пришлось бы снова оправдываться перед Баумгертнер за ложную тревогу.
Но ведь он был так уверен, что напал на след преступника и сейчас они спасут Виолу Май, а вместе с ней и тех женщин, которые могли бы стать новыми жертвами этого психа! Однако вышло по-другому: несмотря на многочисленные зацепки, расследование опять нисколько не продвинулось. Как тут не огорчаться и не злиться…
Программиста «Food2You» звали Мальте Кёпке. Вместе со своим другом, который работал здесь электриком, он прятал в этом подземном техническом помещении шестерых сирийских подростков, спасая их от депортации. Поэтому таскал сюда продукты и вообще вел себя подозрительно. Кёпке умолял не выдавать его и ребят. Со слезами на глазах объяснял, что если мальчики вернутся на родину, то их там поставят под ружье и они наверняка очень скоро погибнут.
Посовещавшись совсем недолго, комиссар Кернер и его коллеги решили дать Кёпке двадцать четыре часа на то, чтобы освободить техническое помещение и перевезти детей в другое место, более подходящее. В какое именно, предстояло решать ему самому.
После этого приключения Карина и Рольф отправились по домам. Они ужасно устали, и им нужно было хотя бы пару часов поспать. Йенс тоже чувствовал себя как побитый, но не хотел ложиться, не поговорив с Ребеккой. Он знал, что никакое переутомление не заставит его закрыть глаза, до тех пор пока ее ясные, структурированные рассуждения не помогут ему навести порядок в собственных мыслях.
Но она не брала трубку, и комиссар уже немного волновался. Зная, как ей не терпится узнать новости, он с трудом верил, что она могла перевести телефон в беззвучный режим… Наверное, Ребекка просто обиделась. Он, Йенс, отослал ее домой, а ей так хотелось поучаствовать в слежке за подозреваемым! Она вообще очень любила работать на выезде вместе с ним, но ее инвалидность позволяла это далеко не всегда, а служебное положение, строго говоря, не позволяло совсем. Впрочем, последнее обстоятельство нисколько не смущало комиссара Кернера.
Был уже почти час ночи, когда Йенс припарковал свою Красную Леди у тротуара в ста метрах от дома Ребекки. Оставшееся расстояние он охотно прошел пешком. Прохлада так и не наступила, но все-таки стало уже не так душно, как в дни этой невыносимой жары, которая все никак не хотела заканчиваться. Ребекка жила в спокойном районе, и на улице в это время суток никого не было.
Ее «Тойота» стояла на парковочном месте для инвалидов. Свет в окне уже погас, даже телевизор не работал. Судя по всему, Бекка спала и очередной звонок Йенса наверняка разбудил бы ее. Впрочем, комиссар уже не раз беспокоил ее ночью, и она на него не сердилась, тем более если он сообщал ей что-то важное о расследовании, которое одинаково волновало их обоих…
Йенс снова набрал ее номер, но она не ответила. Тогда он прокрался через палисадник к двери террасы, чтобы посмотреть, не уснула ли Ребекка на диване в гостиной. Нет. Во всей квартире было темно, телефон нигде не звонил.
Теперь Йенс забеспокоился уже не на шутку. Подошел ко входу в подъезд и нажал на кнопку возле фамилии Освальд. Ответа не последовало. Тогда он бегом вернулся в машину за запасными ключами, которые Бекка доверила ему на случай, если дверь квартиры захлопнется, оставив ее внутри или снаружи.
Через пару минут Йенс выяснил, что подъезд не заперт. Это, пожалуй, еще ни о чем не свидетельствовало – ведь, кроме Ребекки, здесь жили и другие люди. Но и сама квартира оказалась открытой. Йенс вошел, просто толкнув дверь.
– Бекка?
Никто не ответил.
– Это я, Йенс.
Опять тишина.
В кухне, ванной и гостиной было пусто. Перед закрытой спальней он остановился. Ему не хотелось стучать, но что поделаешь?
– Бекка?
Не услышав за дверью никакого шороха, комиссар постучал громче, а потом набрался храбрости и заглянул внутрь. Свет из коридора упал на пустую кровать. Тогда Йенс полностью открыл дверь и увидел, что постель даже не смята.
– Бекка? – крикнул он еще раз на всю квартиру и беспомощно заметался, поддавшись нарастающей панике.
В коридоре его взгляд упал на белую тумбочку с керамическим блюдом, на котором Ребекка, придя домой, всегда оставляла кошелек и ключи. Ни кошелька, ни ключей на месте не было. Телефона тоже.
Шок обрушился на Йенса с силой сердечного приступа. Он сделал нетвердый шаг назад и, задыхаясь, схватился за грудь.
Подушечки пальцев болели, на третьем кожа уже стерлась в кровь. Чувствуя это, Виола все равно не переставала вести рукой по стене, потому что по-прежнему двигалась в полной темноте. Она шла и шла, но свет нигде не брезжил.
Было холодно. У Виолы мерзли руки и обритая голова, а если она останавливалась, чтобы прислушаться, то дрожало все тело. Странное не то шуршание, не то царапанье больше не повторялось. Может, она просто придумала себе этот звук? Что это за место? Почему похититель привез ее именно сюда? И почему именно ее?
Он сумасшедший – в этом сомневаться не приходилось. Искать логику в его поступках, вероятно, тоже не стоило. Сейчас было важно другое – найти Бину и выбраться отсюда вместе с ней.
В стенах, вдоль которых шла Виола, попадались дверные проемы без дверей. Она насчитала их пять, но свернуть ни в один не решилась, предпочитая идти прямо, чтобы, если во что-нибудь упрется, попасть тем же путем в начало маршрута – к железной двери.
Вот еще один проем. Она хотела пройти мимо, но в этот момент опять услышала звук, только теперь уже не царапанье, а металлический лязг. Он звучал снова и снова, отдаваясь от стен.
И вдруг показался свет!
Совсем тусклый, он падал откуда-то справа на пол коридора, по которому она шла, примерно в десяти метрах от нее. Если б за последние полчаса глаза не привыкли к полной темноте, она, вероятно, даже не заметила бы его.
Ускорив шаг, Виола обнаружила новый проход, ведущий вправо. Там, где он заканчивался, свет был ярче, но источник оставался невидимым.
Виола пошла, ступая, как раньше, медленно и осторожно. С каждым шагом она убеждалась в том, что идет в какую-то освещенную комнату. Прежде чем девушка успела достичь своей цели, послышался голос:
– Виола, darling… Свет моей жизни… Иди ко мне. Здесь ты получишь все, что тебе нужно.
Подобный Божьему гласу, он звучал откуда-то сверху, разносясь по лабиринту коридоров и комнат быстро и так же гулко, как предшествовавший ему металлический лязг.
Виола узнала своего мучителя, но, несмотря на страх, не остановилась. Она должна была выяснить, что там, в освещенной комнате.
Помещение, которым оканчивался коридор, оказалось тоже темным. Только вверху, на высоте трех-четырех метров, было квадратное отверстие, через которое косо падал свет, образуя на бетонном полу белый ромб. В этом пятне и вокруг него валялся мусор: бутылки, бумажные обертки, полиэтиленовые пакеты – все раскуроченное, как будто здесь хозяйничало какое-то дикое животное.
Прежде чем Виола успела осмыслить эту картину, наверху раздался грохот, а потом из световой дыры посыпались предметы. Виола стояла, запрокинув голову, и не верила собственным глазам: с неба падали бутылки с водой, консервные банки и еще какие-то упакованные продукты.