Мария Африкановна. Вы, Леонид Максимович, блестящий психолог. Кстати, почему вы не пишете диссертацию? Понимаете, у вас вырисовывается блестящая тема. Ну, скажем условно: «Психология ученика школы-интерната». Чудесно! Свежо. Новаторски. Вопрос никем не разработан...
Леонид Максимович. Какой из меня исследователь...
Мария Африкановна. Не святые горшки лепят. Я же пишу. Каждый должен двигать вперед науку. За нас работать никто не будет. Я исследую видоизменение формы советской школы, вы — психологию ученика...
Леонид Максимович. Уважаемая Мария Африкановна, уж от исследований, сделайте одолжение, увольте. Практически я еще так-сяк, а в науке... Наука — это дело, требующее таланта, умения обобщать...
Мария Африкановна. Дело ваше. А только вы ошибаетесь. Научная работа — не такое уж сложное и трудное дело.
Леонид Максимович. Возможно. Не задумывался.
Миколка совсем очумел от такого ливня педагогической премудрости.
Солнце, очевидно, уже зашло. В окна заглянул вечер. Свет зажгли только, когда в кабинете появилось еще одно действующее лицо. Миколка его не мог видеть, но сразу узнал по голосу. Это оказалась Лукия Авдеевна. Она была явно чем-то взволнована, так как заговорила испуганным голосом:
— Леонид Максимович! Простите, но я должна доложить...
Леонид Максимович. Минутку, мы сейчас закончим разговор...
Лукия Авдеевна. Но ведь чрезвычайное происшествие!..
Леонид Максимович. Что случилось? (В его голосе тревога.)
Лукия Авдеевна. Ученик восьмого Курило сбежал из школы.
Леонид Максимович. Как это сбежал?
Лукия Авдеевна. Очень просто. Был и исчез. Как сквозь землю провалился.
Мария Африкановна тихонько смеется. Но Миколка слышит этот смех — ядовитый, злорадный, торжествующий.
Мария Африкановна. Выходит, что выводы ваши, Леонид Максимович, поспешны. Курило мы знаем. Он нам задал столько хлопот!.. Трудный, очень трудный ребенок. Разбил соседям окно, все убеждены, что это он, а ему хоть кол на голове теши — не я, и все.
Лукия Авдеевна. Теперь вы убедились, Леонид Максимович, кто баламутил всю спальню, кто бросал тень на хороших дисциплинированных ребят.
Леонид Максимович. Пока еще я ни в чем не убедился.
Лукия Авдеевна. Стоит ли теперь рассматривать на школьном совете вопрос? Мне очень не хочется доставлять неприятности своим воспитанникам. Спальня-то образцовая.
Миколка от удивления рот раскрыл. Так вот они как развернулись, дела в интернате! И все, выходит, из-за него, из-за Миколки. Как хорошо, что он вовремя попал в этот угол, услышал собственными ушами такое, о чем даже не подозревал! Но что скажет Леонид Максимович?
Леонид Максимович сказал решительно и даже язвительно:
— Школьный совет состоится. А насчет бегства Курилы вы преувеличиваете. Некуда ему бежать. Он уже раз бежал и ожегся. А потом — не маленький, знает, что далеко не убежит, не так просто быть бродягой. Здесь что-то другое... А что, вы, наверно, и сами догадываетесь.
В кабинете на некоторое время наступила мертвая тишина. Миколка слышал, как громко стучало его разволновавшееся сердце.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,очень напряженная
Валентин Конопельский позднее всех обитателей спальни узнал про внеочередное заседание школьного совета. О чем на нем будет идти разговор, ему никто толком так и не сказал. Будет заседание — и все. Уже перед самым началом Лукия Авдеевна сболтнула о повестке дня.
— Мальчики! — сказала она таинственно. — Новый подкоп под нашу спальню. Северинов оказался нечестным, подал заявление в школьный совет. Вас обвиняют в самых немыслимых поступках. Мальчики! Вы должны дать отпор, мы не имеем права рисковать честью нашего коллектива.
У Конопельского только зрачки чуть заметно сузились да плотней сжались челюсти, но он ничем больше не показал своего волнения. Наоборот, задорно улыбнувшись, небрежно ответил:
— Не беспокойтесь, Лукия Авдеевна, не подведем. Нам не впервой иметь дело с ябедниками. Уж такой отпор дадим, что десятому закажет!
Лукия Авдеевна немного успокоилась. Но не совсем, так как и сама чувствовала: что-то не так у ее питомцев...
Конопельский сразу же развернул активную деятельность. За какую-нибудь минуту он уже составил четкий план действий, немедленно оповестил о неприятностях всех своих друзей.
— Разыщите немедленно Курилу!
С ног сбились, но Миколки нигде не нашли. А он был очень и очень нужен. Именно от него будет зависеть исход разбора заявления Северинова. Надо любой ценой или уговорить или на испуг взять, но сделать так, чтобы Курило не поддержал Андрея. А когда вся спальня в один голос заявит свое мнение насчет жалобщика и его поведения, когда все возмутятся и захотят избавить свой коллектив от такой нечисти, то директору больше ничего не останется, как выдворить Андрея. Пусть-ка попробует тогда снять с себя пятно склочника, с которым не так-то просто жить на свете, если первоклассники и те презирают тех, кто оговаривает товарищей...
Наконец, когда было установлено, что и вещи исчезли, пришли к выводу, что Курило действительно убежал из школы. Конопельский от удовольствия потирал руки. Маслов возмущался:
— Ишь какой барбос, тишком, тишком и смотал удочки!
— Да он ничего лучшего и придумать не мог, — крикнул в ответ Конопельский.
Зюзин и Трояцкий не понимали, почему бегство Курилы рассматривается как положительное явление.
— А потому, что если б он остался в школе, то кто знает, что говорил бы на совете, а так — факт налицо: удрал, мистер, не пожелал разделить позор с Севрюжкой.
С каким-то особым удовольствием сообщил Конопельский Лукии Авдеевне про побег Миколки из школы. А та сразу к директору. Была бы зацепка — не поднимать вопроса о спальне восьмиклассников на школьном совете. А то — кто знает, чем это обсуждение может кончиться... Леонид Максимович, как мы видели, не захотел отменять заседания.
И вот оно началось. В пионерской комнате собрались старосты классов, спален, председатели разных школьных комиссий. Народ все серьезный, вдумчивый. Здесь не услышишь смешков да шуток. Нет, лучше уж на обсуждение школьного совета, да еще по персональному делу, не попадать. Виновному спуску не дадут, невиновного не обидят. Да вот попробуй разберись тут в таком деле, как заявление Северинова...
— Северинов, расскажи, что творится в вашей спальне, — обратился к Андрею председатель совета, девятиклассник, у которого уже пробился черный пушок под носом.
Конопельский с тревогой глянул на председателя. Что-то уж больно подозрительно прозвучал его голос, было похоже на то, что он верил заявлению Северинова.
На заседание явилась вся спальня восьмиклассников. Кое-кто, может, и не хотел идти, но пришлось. Маслов настрого предупредил каждого: «Сопатку отделаю, если кто сболтнет что...» Сидели отдельно, воробьиной стайкой. Позади всех развалился Маслов, ревниво следя за своими подопечными. Трояцкий все время вертелся, видимо хотел поговорить с соседом, но побаивался. Зюзин втихомолку рисовал карикатуру на Андрея, едкую и обидную... Северинов у него выходил похожим, но был неестественно кряжист, широколиц и с большим, будто лопата, языком.
Северинов неторопливо вышел на середину комнаты, обвел взглядом членов совета и остановился на учителях, собравшихся в одном углу. Обычно на заседаниях школьного совета присутствовал только директор, а из воспитателей — лишь те, кого непосредственно касалось дело, а на этот раз почему-то пришло много учителей. Все выжидательно и с любопытством смотрели на Северинова. И только одна Лукия Авдеевна все о чем-то шептала на ухо Марине Ивановне, бросая явно недружелюбные взгляды на Андрея. Посмотрев на Леонида Максимовича, Андрей начал говорить:
— Я знаю, многие считают меня ябедой, но я не буду на это обращать внимания. Мелкое ябедничество — гадость, здесь же идет речь об общем нашем деле. У нас в спальне сложилась такая обстановка, что жить дальше невозможно.
Андрей рассказал, что творится в их спальне после отбоя, когда все должны спать, о том, что все запуганы Конопельским и Масловым...
— Тебя-то не запугали! — с издевкой выкрикнул Конопельский.
— Болтает языком... — буркнул Маслов.
— Прошу не мешать, — деловито постучал карандашом по столу председатель.
Присутствовавшие что-то не очень верили тому, что поведал Андрей. Видимо, Конопельский многим уже успел изложить дело по-своему.
— Ты лучше расскажи, как вы с Курилой в чужой сад залезли! — перебил Северинова Трояцкий.
— Как простыню разорвали, — дополнил Зюзин.
— Да что там слушать его! — решительно выкрикнул Маслов.
Андрей терпеливо выслушал все это и продолжал:
— Спросите Курилу, он все знает, спросите других...
— Курило твой, что Эней, — пятки нам показал.
— Сбежал твой Курилка!..
— Учуял, что паленым пахнет.
Андрей на миг растерялся. Затем, успокоившись, снова пошел в наступление:
— Вот до чего довели парня...
— С больной головы на здоровую валишь? — нагло выкрикнул Конопельский.
Андрей испытующе посмотрел на Валентина и улыбнулся одними глазами:
— Не понимаю, что ты за человек, Конопельский. Вот здесь, перед всем коллективом, ты как будто порядочный, активный, будто честнее тебя во всей школе никого нет. А что ты на деле вытворяешь...
— Что же это я вытворяю? — насмешливо бросил Конопельский. — А ну, расскажи, расскажи, послушаем.
— А еще образцовая спальня. Стыдились бы говорить!
Тут уж Лукия Авдеевна не выдержала, возмутилась:
— Какая дерзость! Вы, Северинов, без году неделя как в школе и уже смеете бросать тень на весь коллектив...
— Да какой там коллектив, Лукия Авдеевна! Они вас обманывают, они совсем не такие, как вы думаете.
Маслов больно толкнул под бок Баранчука:
— Кричи, Баран.
Баранчук неуверенно запищал: