— Привет, старина! Ты откуда тут взялся? Работаешь?
— Нет, я в интернате.
Кир-Кирикович приблизился, небрежно сунул руку в карман, достал папиросы и, явно рисуясь перед своим бывшим спутником по путешествию, закурил.
— Тебе не разрешают?
— Нн-ет...
— Правильно делают. В детском возрасте курить вредно.
Миколка не знал, с чего начать разговор.
— А ты здесь?.. На кране?..
— Да, кручу...
Не поймешь — не то с гордостью, не то с пренебрежением смотрел на свой кран Кесарь.
— А школа?
— В вечерней учусь...
— Интересно? — Это уже Андрей подал голос.
Очевидно, Кесарь до сих пор не избавился от скептицизма во взглядах на жизнь.
— Что тут интересного? Разве это работа? Разве это темпы? Жди, как у моря погоды, пока тебе подадут материал.
— Почему?
— Почему? Разве мало их, этих «почему»? Завод блоки не успевает изготавливать в достаточном количестве, автотранспорт лениво поворачивается, а ты стой, жди. Кругом неувязка! Вон, видишь, стены возвели, а окон нету. Не то рамы людям лень сделать, не то привезти некому, не то начальство ворон ловит, не смотрит, чтобы вовремя привезли. О, если бы все было, если б всего хватало... Да я за одну смену такую коробочку бы сложил...
Он говорил так, будто один он видел здесь все недостатки, будто один он болел за строительство.
Вдруг Кесарь забеспокоился. Не попрощавшись, направился к своему крану, только и сказал:
— Ну, наконец-то!..
И, уже перебирая руками и ногами по перекладинам лестницы, крикнул:
— А вы тикайте, сейчас тралить стану.
Под кран с шумом и ревом подкатила груженая автомашина. Не успела остановиться, как Кесарь уже опустил на нее лапу крана. Минута, другая — и неуклюжая панель повисла в воздухе, взлетев легко, словно перышко.
Ребята ждали, пока Кесарь разгрузит машину. Думали, он снова спустится к ним, поговорит. Не вышло. Отошла одна, подошла другая, а там и третья машина разворачивается.
В школу возвращались молча. Каждый думал о своем. Уже когда прошли ворота, Андрей сказал:
— А мы строгаем, строгаем... Рамочки да игрушечки разные...
— Материал только портим, — согласился Миколка.
— А думаешь, таких рам не сумели бы? Еще какие сделали бы...
— Что ж... Не святые горшки лепят...
— Надо с Маратом Ниловичем посоветоваться.
— Нужно бы замерить... Главное, знать размеры окон.
— Замерим.
В вестибюле Миколку ждала мать:
— Где это ты болтаешься? Полчаса уже жду!
Хорошо, что всего полчаса, а то попало бы Миколке.
— Собирайся, домой поедем.
Миколка жалобно посмотрел на Андрея.
— Так ведь Леонида Максимовича надо спросить...
— Я уже взяла разрешение.
Ничего не поделаешь, придется ехать.
— Вот вернусь — обязательно попробуем, — обещает Миколка.
— Возвращайся. А я с Маратом Ниловичем поговорю...
ГЛАВА ПЯТАЯ,из которой видно, что человек не способен жить в бездействии
В родной дом вошел будто впервые. Огляделся. Комнатки какие-то крохотные. Будто здесь никогда и не жил. Чужим стал ему дом. А почему — не понять никак.
— Ну, как тебе, Колюшок, ремонт нравится? — спросила мать. В голосе ее звучит гордость за свою инициативу. Так вот почему родной дом стал чужим и неузнаваемым! Не те стены, не тот потолок. И кроме того, исчезла Миколкина мебель; не стало в доме школьника — не стало и его столика, стула, кровати. Некому мастерить, сорить.
— Снимай ботинки, а то наследишь. Убирать теперь некому, бабушка на рождество в деревню уехала.
Миколка потупился. Мать, сама того не подозревая, с первой же минуты испортила его настроение.
Бродил из комнаты в комнату, не находя себе дела.
Вопросы матери настигали его в каждом углу:
— А кормят вас как?
— Хорошо.
— Наедаетесь?
— Конечно...
— И вкусно готовят?
— Есть можно.
— Лучше, чем дома?
Миколка на секунду задумался. Как тут ответить, чтобы и школу не опорочить и не обидеть мать?
— Всякое бывает. Бывает лучше, а бывает и хуже.
Мать вздыхает:
— Где уж там, чтобы в общем котле да лучше готовили! Уж бабушка наша готовить умеет...
Миколка не спорит. Его меньше всего интересует кулинария. Он очень нетребователен к еде.
У матери, видно, все вопросы насчет питания сына были исчерпаны, и она принялась за учебу:
— Нравится тебе в интернате?
— Я ведь там не один. Всем нравится.
— А где лучше учиться, в школе или в интернате?
— Наш интернат тоже школа.
— Как будто я не знаю! Я о другом спрашиваю.
— Там не прогуляешь. Там организованно...
Мать снова вздыхает. Разве она отдала бы своего ребенка чужим людям, если бы у нее был муж как муж?! Где это видано, чтобы у чужих ребенку жилось лучше, чем дома? Ни повеселиться, ни отдохнуть, все занимайся да занимайся...
— Тебя там не обижают?
— Кто меня там будет обижать? — пожал плечами Миколка.
— И не бьют вас?
— Хм! А почему должны бить?
— Но ведь там разные дети. Есть и совсем беспризорные — ни отца, ни матери.
У Миколки перед глазами Каринка. У нее нет папы, у нее мать... Словом, Каринка осталась одна-одинешенька на белом свете. Но значит ли это, что ее кто-то должен бить или обижать? Да Миколка собственными руками голову оторвал бы такому негодяю!
— А уроки готовить вам не мешают?
Эти расспросы начинали надоедать Миколке. К счастью, кто-то позвонил, оказалось, соседка в гости пожаловала.
— А, кого вижу! Колюшок прибыл! Да как же ты вырос, каким красавцем стал, прямо молодой человек, да и все! Ну, как ты живешь, как ученье, какие отметки?
Хорошо, что мать и соседка вскоре переключились на другую тему, сразу забыв про гостя.
Мать, оставив сына в покое, взялась за отца:
— Если бы у нас был отец как у людей, ребенку бы не пришлось по чужим углам мыкаться. Думала, друга себе на всю жизнь выбираю, а оказалось, злейшего врага выбрала. Что это, думаю, наполовину уменьшились переводы! Ломала, ломала голову, писала, писала, на работу вынуждена была устроиться, а он, выходит... Ну не дурак ли, не дубовая ли башка — половину денег на интернат переводит? Будто бы их Колюшке там выдадут, будто бы государство ребенка ни прокормить, ни одеть не сумеет. Что ты сделаешь с таким человеком?!
Муж соседки тоже оказался не лучше, ему также перепало на орехи.
Затем разговор перешел на то, как встретили Новый год.
— Уж такая, такая компания собралась, ну просто до невозможности, все веселые, разлюбезные! До того разгулялись, что и вчера весь день и весь вечер гуляли, еле домой спать добрались. Думала Колюшку домой взять, да куда там... Еле сегодня после работы вырвалась.
У соседки тоже собиралась «разлюбезная компания», тоже было очень весело, тоже разгулялись на всю ночь и день, только к вечеру разошлись.
Миколке хоть уши затыкай — все одно и то же, одно и то же...
Снова звонок. Фред. Миколка сдержанно поздоровался, хотя прежней ненависти уже не было. Просто смотрел на него, как на человека низшего сорта, с которым, однако, нужно быть осторожным, не класть пальца в рот.
— Отпустили?
Спрашивает, будто Миколка из далекой ссылки вернулся, будто он в школе-интернате отбывал наказание. Миколка не считал нужным отвечать на такой глупый вопрос. Он раздумывал о другом — бывают же на свете такие нахальные люди: подставят ножку, наделают гадостей, а потом с бессовестными глазами к тебе же в гости прутся. Другой на месте Фреда стыдился бы ему на глаза показаться, а этому хоть бы что, пришел, да еще и подмаргивает:
— Смотаем?
— Куда?
В голосе у Миколки слышится зимний холодок.
— Можно в кино. Я, брат, знаю — в одном месте такой мировой фильм прокручивают, закачаешься! Американский! До шестнадцати лет вход воспрещен. А хочешь — давай во Дворец спорта, там у меня один дяденька есть знакомый, в дверях стоит, безо всяких пропустит.
Миколка был не против фильма, не против Дворца. Но только не с Фредом.
— Нет, я дома побуду.
— Зажим самокритики? Я от своей запросто сматываюсь. «Иду в библиотеку», «Иду на тренировку», «Иду на репетицию» — верит. С ними, брат, иначе нельзя, отсталый народ. Хочешь, я закину за тебя слово.
— Не надо. Хочу побыть дома.
Фред понимающе прищурил глаз. От этого прищуривания у Миколки невольно сжались кулаки.
— Ну, как хочешь. Я пошел. Может, встречу... Знаешь, я недавно познакомился... из музыкальной школы. Такие, брат, бабочки, — закачаешься. Одна на виолончели пиликает, другая — дочка профессора. На именины приглашали. Ты до какого, до десятого?
— Как в каждой школе.
— Жаль, жаль... Именины пятнадцатого. Приударили бы вместе. Ты представляешь — дочь профессора!..
Миколка смотрел в пол, краснел и угрожающе посапывал.
— Ну, я пошел. Завтра загляну... Кстати, наша Маричка такие, брат, реформы, такие новшества завела... Школу в образцовые хочет вывести, собрания каждый день, все накачивает, все воспитывает, воспитывает... Только слушай. Ну, будь здоров. Акклиматизируйся. Адью!
Фред скрылся за дверью. В комнате сразу посветлело, стало просторнее. Вспомнился Конопельский. Свести бы их с Фредом, вот была бы пара — два сапога на одну ногу. Фред, наверное, почувствовал настроение Курилы и больше к нему не показывался.
Встретились на другой день случайно, на улице. Поздоровавшись, Фред поспешил сообщить о Кесаре.
— Ах да, я вчера позабыл тебе рассказать про Кира. Понимаешь?.. Вылетел, брат, из школы, как пробка. А за что, думаешь? Нет, нет, не за то. За то, думаешь, Маричка его исключила бы? Захотел бы — учился, парень он с головой, все время в отличниках числился бы. Отец у него — раз! — и помер. Приехал с курорта, а там, видно, его залечили: как лег спать, так больше и не проснулся. А Кесарь — вот чудило — взял да на курсы крановщиков подался, вертит теперь стрелу в небе... Кончилась коту масленица...